Чтение 41–й страницы книги ~Школа двойников~

служебных распитиях были разнообразные шоколадки -- подарки верных
поклонников Лизаветы, почему-то считавших, что без шоколада она просто жить
не может. -- Главное, не вздумай в Эстонию осмий вывозить.

-- При чем тут осмий?

Оказывается, Саша видел в программе только собственный репортаж и
слышал только собственный текст.

-- К вопросу о наших новостях и о том, как мы внимательны друг к другу,
-- укоризненно сказала Лизавета. -- Твоего Зотова арестовали!

-- За что?..

-- За контрабанду, -- опередил Лизавету Савва. -- Он, наверное, как с
тобой поговорил, так решил сбежать, и не пустой, а нашпигованный выгодным
товарцем.

-- Зотов -- контрабандист? -- Саша Маневич от души расхохотался. -- Все
что угодно, но не это.

-- Я не сама про арест придумала -- вот тассовка. -- Лизавета протянула
ему листок с сообщением Интерфакса.

Действительно, скупым информационным языком там было написано о
блестяще проведенной операции по задержанию незаконного груза и преступника
с депутатским мандатом.

-- Тут что-то не так... -- Саша закусил губу. -- Я не могу сообразить,
но депутат...

-- Действительно, как его задержали, если у него депутатский иммунитет,
неприкосновенность? -- встрепенулся Савва. -- Я как-то сразу не сообразил!

-- Может, когда их хватают с поличным, неприкосновенность не действует?

-- Или на его арест получили специальное разрешение?

-- Заранее? -- засомневалась Лизавета. -- Маловероятно. И вообще, они в
Думе своих не сдают, кодекс чести. Поэтому Думу и называют самой надежной
крышей в России.

Саша Маневич крутил в пальцах бокал и, казалось, не прислушивался к
спору товарищей.

-- Подозрительная история. В то, что он бросился в бега, верю сразу и
безоговорочно. А насчет контрабанды... Он же, когда я его видел, от
собственной тени шарахался. Озирался так, будто за ним гонятся представители
всех спецслужб мира. И в такой ситуации везти контрабанду... Нет! Его
подставили, этот осмий ему подкинули! Вообще, у меня странное чувство --
будто кто-то обрубает концы. -- Саша вскочил и принялся вышагивать по
кабинету. Он всегда ходил слегка косолапя и размахивая руками, а сейчас от
волнения и вовсе стал похожим на озабоченного бурого медвежонка --
плотненький, угрюмый, озабоченный. -- Смотрите. Помощник депутата Поливанова
умирает от инсульта, причем, как мне сказал врач в ЦКБ, картина инсульта --
классическая...

-- Атония, арефлексия, плавающие зрачки, -- подхватила Лизавета. -- Нам
врач сказал то же самое, когда мы о Леночке расспрашивали...

-- Вот и я об этом. Умирает, сказав про школу двойников...

-- А Леночку пригласили куда-то поработать, когда выяснилось, что она
умеет делать портретный грим...

-- И тоже инсульт. А приятель Поливанова Зотов сначала дает интервью, в
котором предполагает, что помощник этот умер не своей смертью, а потом
страшно пугается и уже ни про свое интервью, ни про что другое слышать не
может и не хочет. Он был на самом деле напуган до полусмерти. Я-то видел!

-- И этот напуганный до полусмерти человек вдруг ввязывается в
контрабанду и попадает в тюрьму. Бред, конечно, -- вздохнула Лизавета.

Все помолчали. Потом Савва, самый из них нетерпеливый, несмотря на
внешнюю солидность и серьезность, произнес:

-- Надо что-то делать. Может, мне в Новгород съездить? К этому
Поливанову?

-- Я, как из Москвы приехал, сразу позвонил коллегам в новгородскую
компанию "Вече". В Новгороде Поливанов не появлялся. А в те дни, когда его
секретарь вежливо посылала всех интересующихся к месту избрания думца
Поливанова, тот и не думал общаться с избирателями... В Москве он тоже не
появился. По крайней мере, официально!

-- Тогда надо снова поговорить с этим продюсером Новоситцева. Как там
его фамилия? Целуев? Спросить, зачем нанимал Леночку, зачем ему понадобился
портретный грим... для каких таких двойников... А то у нас вокруг этой школы
двойников слишком много покойников, арестованных и запуганных!

Не успел Савва договорить, как Лизавета ойкнула и опрометью кинулась к
своему столу. Судорожно выдвинула верхний ящик и принялась выкидывать оттуда
записные книжки и визитницы.

У каждого журналиста накапливается невиданное и неслыханное количество
телефонов и визитных карточек. Причем, как правило, на них зафиксированы
телефоны и адреса совершенно незнакомых людей. Не то чтобы совсем
незнакомых, а посторонних. Кого-то когда-то снимал или интервьюировал, с
кем-то встретился на митинге, с кем-то разговорился на заседании
правительства, кого-то узнал в ходе забастовки. Журналистика -- это прежде
всего общение, причем общение чаще всего с незнакомыми людьми.

Многие журналисты легко теряются в этих адресно-телефонных Кордильерах.
Есть, разумеется, педанты, еженедельно или ежемесячно проводящие строгую
ревизию, у них каждое имя и каждый номер телефона тщательно пронумерованы и
классифицированы. А есть безалаберные особы, которые хранят все или почти
все. Кто-то -- от лени, кто-то -- на всякий случай. Лизавета была из их
числа. Она иногда бралась за разбор телефонного архива и тут же бросала это
занятие, поскольку никак не могла решить, какую визитку можно отправить в
мусорную корзину, а какую лучше приберечь. Ей казалось, что, выбросив адрес,
она обидит кого-то, кто рассчитывал на нее, на ее журналистское внимание.

Конечно, у нее имелось нечто вроде личной записной книжки, в которой
были собраны координаты родственников, друзей и приятелей. Остальные же
телефоны копились в левом верхнем ящике рабочего стола. И именно эти завалы
она принялась разбирать.

Карточки летели во все стороны, шуршали страницы блокнотов. Молодые
люди с любопытством наблюдали за столь странным рвением. Лизавета же
приговаривала:

-- Надо же быть такой идиоткой! Нет, дурой! Надо же быть такой
кретинкой, набитой и надутой!

-- Нет, не надо, -- попытался остановить ее Саша Маневич. -- Лучше
скажи, что ты ищешь.

-- Телефон главного конкурента Целуева. Мне его дала наша социологиня.
И вот -- либо я его потеряла, либо он дома остался... Боже! Идиотка, ведь
все лежало на поверхности, он мне прямо сказал про учителя по сценодвижению,
а я ушами хлопала, как бассет-недоросток! И что теперь делать?

-- Позвони домой. -- Саша Маневич умел быть рассудительным.

-- Думаешь, в ее бумажках бабушка разберется?

-- Бабушка в Москве, -- машинально ответила Лизавета. Ее строгая
бабушка разрывалась между любимой дочкой, переехавшей в столицу к новому
мужу, и любимой внучкой.

-- Тогда лучше сразу звонить Людмиле. У меня где-то был ее телефон. --
Савва достал свою пухлую записную книжку и вскоре продиктовал Лизавете
номер. Она тут же начала щелкать кнопками.

-- Алло, добрый вечер, Людмилу Андреевну будьте добры... Добрый вечер и
извините за поздний звонок. Просто я потеряла телефон вашего однокурсника,
Игоря Кокошкина... Что... В больнице?... Какой ужас... Нет, конечно, не
знаю... А где? Спасибо, и еще раз извините за беспокойство.

-- Что, инсульт? -- спросил Савва, едва девушка повесила трубку.

-- Не юродствуй. Его кто-то избил до полусмерти. Сотрясение мозга,
изуродовано лицо, поврежден глаз, он в Георгиевской больнице.

-- А кто? Что?

-- Неизвестно. -- Лизавета посмотрела на пригорюнившегося Маневича. --
Меня Людмила спросила, не знаю ли я, кто мог на него напасть... Я не знаю...
Хотя...

-- А что ты хотела у него узнать? Из-за чего весь сыр-бор?

-- Когда мы беседовали, он рассказал о странных "темных" заказах этого
Целуева. Мол, приглашает специалистов, неизвестно зачем, неизвестно для
кого. В частности, хозяин фирмы "Перигор" рассказал, что знает какую-то
тетку, преподавателя сценодвижения -- ее обычно нанимают для того, чтобы
научить будущего политического деятеля не сморкаться в рукав и грациозно
скользить по паркету, -- так вот, господин Целуев пригласил ее для очень
странной работы: тетке показали видеозапись, где неизвестный ей человек
ходит, сидит, говорит, и спросили, может ли она научить другого человека
двигаться так же, как этот.

-- И что...

-- Вроде научила... -- Лизавета помолчала. -- Просто мы стали говорить
про двойников, про портретный грим, а ведь эту сценодвиженку тоже приглашали
на своего рода портретный грим! Ведь похожие черты лица -- это еще не
портрет, мы часто опознаем людей по походке, по манере держать ручку,
садиться в автомобиль. Это немаловажные элементы "копии". Вот если бы
отыскать ту тетку...

-- И как ее зовут?

-- В том-то и дело, что я тогда на этот рассказ Кокошкина и внимания не
обратила... Даже не спросила ничего... А теперь...

-- А теперь он в больнице, с сотрясением мозга. К нему хоть пускают?

Лизавета кивнула.

-- Хорошо, тогда ты сходишь к нему, можешь даже завтра, -- решительно
произнес Саша. -- Я -- понятное дело -- опять направлюсь к Целуеву. Благо
дорогу знаю...

-- А я? -- надулся Савва.

-- А ты пока возись со своими телохранителями. Можешь с Лизаветой в
больницу... Не нравится мне этот мор. То инсульты, то аресты, теперь вот
побои...

Они в тишине допили шампанское и стали собираться по домам. Куда-то
улетучился победный хмель. Не было упоения в том бою, в который они
ввязались.