Чтение 41–й страницы книги ~Убийственное лето~

"Об этом она бы вам сказала прямо, вы и сами знаете".
В тот день я опять обедал у нее, но мы мало разговаривали. Только тогда
я понял, насколько дочь похожа на нее. Короткий нос, светлые глаза,
медлительная походка. Перед моим уходом сказала: "Если она мне
когда-нибудь позволит, я расскажу вам, какой она была хорошей маленькой
девочкой и сколько страдала". И едва сдерживала слезы, а я знал, что
вдоволь наплачется, когда останется одна. Я спросил: "А мужу-то вы
сказали?". Но та отрицательно покачала головой.
Назавтра или через день, уж не помню, Ева Браун пришла ко мне в гараж.
Как раз проехал на своей малолитражке почтарь. Для меня у него ничего не
было, а ей он вручил открытку от дочери. Открытка с дедовским автомобилем,
а не с пейзажем, а на ней штемпель Авиньона - 29 июля.
Шариковой ручкой, знакомым почерком, без точек и запятых было написано:

"Моя дорогая мама! Не расстраивайся из-за меня, я скоро вернусь. Не
знаю, что написать Пинг-Понгу. Покажи ему открытку, он не дурак и все
поймет. Пусть скажут Коньяте, что у меня порядок, остальным тоже. Больше
нет места, писать бросаю. Не огорчайся. Целую Твоя дочь".

По-моему, она вычеркнула "Эна" и большими буквами написала в углу:
"ЭЛИАНА".
Сев на подножку грузовика, который чинил, я осторожно держал открытку,
стараясь не запачкать. Потом еще раз поглядел на оборот: "1930 г.
"Делайе". Модель 108".
Я спросил Еву Браун, знает ли она кого-нибудь в Авиньоне. Та сказала -
нет. А после сама спросила, понял ли я, что имела в виду ее дочь. Отвечаю
- да. Она спросила, с какими намерениями это было сделано. Я ответил - с
хорошими.
Теперь-то я знаю, зачем она поехала в город, где прежде никогда не
бывала. Знаю и то, что при своих заботах нашла время выбрать в магазине
или табачной лавке эту открытку. Разве это не говорит, что она любила
меня?

КАЗНЬ (7)

Моя собственная "делайе" имеет двадцать лошадиных сил, шесть цилиндров,
три карбюратора, руль справа и может дать 170 километров в час. Хорошая
машина, она очень помогла мне прожить последнюю неделю. Я нарочно возился
с ней ночами, оттягивая возвращение в пустую комнату, и раза два-три даже
ночевал в гараже. Мне не хотелось разговаривать с братьями. Что мог я им
сказать?
В воскресенье хозяин одолжил мне свою "ДС", и я поехал в Авиньон. Я
поставил ее около крепостной стены и стал заходить во все гостиницы,
спрашивая об Эне. Как я узнал позже, в то воскресенье ее в Авиньоне не
было. Она продолжала свою гонку. Вернувшись под конец дня к "ДС", я долго
просидел, разглядывая через ветровое стекло крепостные стены. Затем
включил зажигание. При мне была та открытка. Под Форкалькье я остановился
поесть и заодно рассмотрел ее еще раз. Не читая. Я знал ее наизусть.
В среду ночью мотор "делайе" впервые заработал ровно. Анри Четвертый
был рядом. Он сказал: "Надо еще проверить. Но самое трудное позади". Мы
вслушивались, как стучит выхлопная труба, он зажал ее рукой. Я сказал:
"Если все дело в этом, закончу быстро". Заночевал в гараже. Утром меня
разбудила Жюльетта. Вызывали на новый пожар невесть куда. Я сказал, что не
поеду все еще надеялся, что Эна вернется, хотел быть на месте.
Накануне я был в пожарке, ходил в аптеку будто купить аспирин, а на
самом деле посмотреть поближе, как выглядит тот Филипп. Ему лет сорок, с
меня ростом, тощий - такие ей всегда нравились. Похож на состарившегося
студента, если хотите. Разговаривает отрывистыми фразами, прячет глаза,
видно, застенчивый. Я сказал, что я муж Эны. Он это знал. Я спросил, давно
ли он ее видел. Он покачал головой, извинился и занялся покупательницей. Я
увидел, что его помощница, девица лет тридцати с хмурым лицом, собирается
уходить. Я обождал на крыльце, но ничего от нее не добился, кроме угрозы
позвать полицию.
Проходя мимо "Ройаля", посмотрел на афишу с Джерри Льюисом. Тут
появилась Лулу-Лу, сказала, что завтра днем свободна, и я на четыре часа
дня назначил ей свидание при выезде из города.
В четверг, значит, в четыре я встретился с Лулу-Лу, приехал на гаражной
малолитражке. Новости у нас расходятся быстро, и мне не пришлось ничего
объяснять. Она сказала: "Муж в Ницце. Идем ко мне". Они живут в старом
доме на дороге в Пюже-Тенье. Лулу-Лу налила мне пива, и мы поговорили. Она
сказала: "Эта девушка не для тебя. Я ничего против нее не имею, я даже ее
не знаю. Но тебе неизвестно, с кем она водилась прежде, до переезда в вашу
деревню, ты вообще ничего о ней не знаешь".
После нескольких бутылок я запустил ей руку под юбку, говорил какую-то
глупость - дескать, только она меня и понимала и всякое такое. И мы
отправились в спальню. Но когда она разделась, мне стало стыдно смотреть
на нее - не объяснить почему - может, мне показалось, что я веду себя
нечестно по отношению и к Элиане, и к ней самой. Я пробормотал: "Извини",
и она проводила меня до двери, сказав "Поговори-ка с братом". Я было
подумал, что с Микки, но она пояснила: "С младшим" - и добавила. "Раз Эна
уехала в среду 28-го, то он об этом узнал раньше тебя. Я видела их вместе
около бассейна".
Я рассказываю все по порядку. Помню, я с подозрением спросил: "Ты это о
чем?" - и услышал: "Только о том, что видела их вместе. Они стояли,
прижавшись друг к другу, позади бассейна и выглядели очень несчастными". Я
сказал: "Ну и хороша же ты!". Рука у меня слегка дрожала, а то бы двинул.
Я сам, наверно, дрожал с головы до ног.
Я заспешил в деревню - дома ни Бу-Бу, ни матери. Кричу Коньяте: "Где
Бу-Бу?". Она не знала. Настойчиво спрашивала: "Господи, что с тобой,
Флоримон?" Я хлопнул дверью, но она поплелась за мной следом и прокричала
вдогонку: "Бу-Бу не сделал ничего плохого, это невозможно". Я обернулся,
но понял, что она меня не услышит, и руками показал, чтоб села на место и
не беспокоилась. Сам весь дрожал - или мне так казалось. Никогда со мной
такого не было.
Оставив машину на площади, я зашел к Брошару. Через раздвинутые
занавески солнце пробилось к самой стойке. Я увидел Жоржа Массиня и
каких-то парней, наверно, его шуринов, я не был с ними знаком. Рубашка
прилипла к спине, мне было холодно. Кто-то в тишине произнес: "Вот и
Пинг-Понг, который ищет свою жену". А может, мне показалось. В общем,
недослышал. Подхожу к Мартине. Она сидела за столом с парнем, с которым
познакомилась у нас на свадьбе, ну с тем, что одолжил нам проигрыватель. Я
спросил ее, видела ли она Бу-Бу и не знает ли, где он. Она не знала и
посмотрела на меня во все глаза, а я обернулся к Жоржу Массиню. Все, кто
при этом присутствовал, подтвердят, что он не сделал и не сказал ничего
такого, что могло бы взвинтить меня еще больше. Правда. Если скажут, что я
вошел туда, чтоб устроить драку, это тоже вранье. Я даже не знал, что Жорж
Массинь там.
Я сказал ему: "Радуешься, что я попал в переплет?". Он ответил:
"Послушай, Пинг-Понг, никто не радуется этому". Я заорал, чтобы он не
называл меня Пинг-Понгом. Пожав плечами, он отвернулся. Я сказал: "Ты,
верно, похваляешься, что имел мою жену до меня?". Он сощурил глаза. И
ответил, что еще, мол, неизвестно, кто у кого ее отбил. И тут я ткнул
кулаком прямо ему в зубы. Я уже говорил, что терпеть не могу драться, это
единственный раз, когда это со мной случилось. От моего удара Жорж Массинь
отлетел. С разбитой губой Вскочил, бросился на меня, я, защищаясь, снова
его стукнул. И нас растащили. Я был подавлен, сердце бешено стучало. У
Жоржа Массиня изо рта шла кровь. Ему дали салфетку, и кто-то крикнул, что
у него выбиты зубы. Мамаша Брошар предложила позвать жандармов, но Жорж
сказал - не надо. Кровь текла у него по подбородку и капала на рубашку.
"Разве вы не видите, что он сошел с ума?" - сказал он. И тут только: я
почувствовал, что меня держат за руку, гляжу, а это Бу-Бу. Я даже не
заметил, как он появился.
Я сел с ним в малолитражку. Они с матерью вернулись с виноградника, и
Коньята сказала, что я разыскиваю его. Мне не хотелось говорить с ним
дома, повез его к нашему винограднику. Чтобы до него добраться, надо
карабкаться по крутой тропинке.
Еще в машине я спросил его "Это верно, что ты встретился с Эной в
прошлую субботу за городским бассейном?". Он удивился, что я знаю, но
признался и, опустив голову, добавил: "Только не воображай ничего такого".
Хотя он с меня ростом или даже выше, я всегда смотрел на него как на
ребенка. Я сказал: "Я и не воображаю. Рассказывай".
Он сел на межу, а я остался стоять на солнце, так что моя тень падала
на него. Он произнес: "В ту среду я попытался ее удержать, но не смог". -
"Почему ты ничего не сказал мне?" - "Нельзя было. - Откинув волосы, он
посмотрел мне печальны в глаза: - Она не разрешила, а теперь, видя, как ты
себя ведешь, я рад, что смолчал. Она была права". Я спросил: "Что же она
такое велела мне не говорить?". Он уставился в землю - и ни слова.
Я сел рядом и сказал: "Бу-Бу, ты не имеешь права скрывать от меня то,
что знаешь". Произнес это мягко, не глядя на него, Он долго сидел молча.
Потом размял пальцами комок земли и сказал: "Она говорила со мной в ту
ночь, когда ты побил ее. И на другой день тоже. Помнишь, что сказала
Коньята в день свадьбы? Это, верно, она звала на помощь". Мне хотелось
только узнать, почему она ушла, где она. Но я сидел неподвижно и ждал,
понимая, что, если задам лишний вопрос, он опять замолчит. Уж я знаю
Бу-Бу. И тут он сказал: "Поклянись, что, если я все расскажу, ты не
двинешься с места и будешь ждать ее возвращения". Я поклялся здоровьем
матери. Не собирался держать слово, но поклялся.
Тогда он начал: "Прошлым летом, когда она жила еще в Арраме, ей