выступления гимнастки и счастливые девчонки из сборной СССР дружно
по-бабьи плакали в коридоре, я поймал себя на мысли, что немножко завидую
им. Это были такие искренние, светлые и очищающие слезы радости, что я
действительно позавидовал им - беспредельно уставшим, выложившимся, как
говорится, до дна. Они еще даже не осознали, что золотые медали
принадлежат им, и в Москве их ждут почести, и они смогут заикнуться
наконец-то о повседневных своих проблемах и заботах, с коими - это
доподлинно известно - к начальству без вот таких достижений и соваться
незачем. В их незавидном положении великовозрастных (а ведь самой старшей
едва минуло 20) спортсменок, вытесненных из главной, национальной сборной
страны юными отчаянными сорвиголовами, чья смелость, как и беспредельное
доверие к тренеру, заменившему и отца, и мать, и школу, не ведала никаких
границ, Универсиада была настоящим эликсиром спортивной молодости. Без нее
они давно были бы списаны окончательно и бесповоротно, и слава богу, если
нашлось бы в их жизни дело, на какое можно сразу переключиться, порвав со
спортом, чтобы не разорвать себе сердце неизбывной тоской по таким
прекрасным, таким счастливым дням...
взрослости, что здесь на Универсиаде, - женская гимнастика, а не детская,
здесь - женское плавание, а не состязание бездумных первоклассниц... И как
бы не утверждали, что спорт способствует более быстрому созреванию
личности, это ускорение, увы, несет в себе такие опасные задатки
психологического рака, что, право же, не грех задуматься: справедливо ли
нам, взрослым, умудренным опытом людям, бросать в раскаленное горнило
страстей чистые, мягкие, доверчивые души мальчишек и девчонок, на авось
надеясь, что они не сломаются и не будут потом всю долгую жизнь недобрым
словом вспоминать свое "золотое" детство...
пресс-центру. Сфотографировался от нечего делать в обнимку с плюшевым
красноголовым журавлем, расхаживавшим среди зевак, собравшихся у выхода
поглазеть на гимнасток, дал пару автографов.
обильные дождевые тучи. Идти в пресс-центр тем не менее не хотелось:
изрядно надоел ритуал, который ты начинал исполнять, стоило лишь показать
охраннику ладанку и переступить порог. Пройдя вдоль стеллажа и набрав кучу
протоколов, сообщений и уведомлений, во множестве поступавших сюда из
самых разных служб и организаций - от очередного запрещения пожарной
охраны не курить в неположенных местах до приглашения на брифинг
представителя сеульского ООК - Организационного олимпийского комитета, -
ты направишься к одной из машинок фирмы "Бразерс" с русским шрифтом.
Вывалив всю эту макулатуру на стол, за работу садиться не спешишь. После
жары тебя бросает в дрожь от переохлажденного воздуха. Потому-то сначала
нужно сходить к автоматам, разливавшим чай или кофе, а заодно потолкаться
среди пишущей братии - глядишь, набредешь на свежую информацию, пока не
спеша прихлебываешь крепкий двойной кофе.
работу, изредка прерываемую на минуту-другую, чтоб взглянуть на один из
трех экранов телевизоров, что стояли вдоль стены на высоких подставках.
дней, и тревога постепенно ушла из сердца, и я уже не оглядывался по
сторонам, прежде чем свернуть в темную улочку, что вела к моей гостинице,
и не ходил, прижимаясь к стенам домов, прислушиваясь к "голосу" каждого
автомобиля, нагоняющего тебя.
дни чувствовал себя не в своей тарелке и не слишком был уверен в
собственной безопасности. Но теперь, как и я, избавлялся от этого
комплекса. Однажды я столкнулся и с Такаси - он сидел на трибуне
теннисного стадиона и отчаянно болел за соотечественницу, сражавшуюся,
правда, без особого успеха, с американкой, известной в недавнем прошлом
"звездой". Он не заметил меня или сделал вид, что не заметил, и я не
подошел к нему, рассудив, что вряд ли наша встреча добавит что-то новое к
тому, о чем мы оба хорошо осведомлены.
и, привязавшись, как собачонка, послушно тянулся вслед за мной - на
гимнастику так на гимнастику, на легкую атлетику так на легкую атлетику,
куда угодно, хоть к черту на кулички, как признался он однажды.
исключением одной информации о пресс-конференции сеульской делегации,
ничего не передавал. "Франс Пресс" Универсиада не интересовала.
когда я однажды попытался отшить его, ссылаясь на невообразимо большой
объем роботы. - Ты работай, а я возле тебя тихонько посижу, ну, не гони
меня...
изрядно надоесть и человеку куда более сдержанному. Но я терпел Сержа и
даже по его просьбе составлял ему компанию в пресс-баре, где подавали
японское виски "Саппоро" - о качестве его мог судить лишь со слов
Казанкини, а тот был не слишком вежлив по отношению к подношениям фирмы,
бесплатно угощавшей журналистов ежедневно с 18:00 до 20:00 по местному
времени. Я не стал посвящать Сержа в перипетии истории с Виктором
Добротвором, хотя однажды обмолвился, что Виктор - чист, как стеклышко, я
докопался до истины и теперь жду не дождусь, когда возвращусь в Киев,
изложу все это на бумаге и добьюсь, чтоб статью опубликовала та самая
газета, что так поиздевалась над ним после возвращения из Монреаля. Серж
не стал доискиваться до деталей, ибо, судя по всему, та давняя история для
него давно стала действительно историей, но тем не менее резонно заметил:
официальной информацией, и тут они чисты перед собственной совестью,
согласись. Если мы станем дожидаться, когда вскроются какие-то детали, - и
вскроются ли они вообще? - товар безнадежно устареет...
раз отрезать... по живому. Верить нужно человеку, его прошлому, его
послужному списку, что ли, ну, конечно, не в канцелярском значении этого
слова... жизненному послужному списку... Никогда не взрастет чертополох из
ничего. А у Виктора ведь была такая незапятнанная биография!
давно сидит дьявол...
нетрудно и лоб расколотить!
к жизненной истине есть терпимость и еще раз терпимость - к себе, к
другим, к врагам и друзьям.
тяжелой порой она не оказывалась для человека...
Уткнул нос в бокал с "Саппоро" и смаковал напиток, столь поносимый им,
когда кончалось объявленное фирмой бесплатное время.
уже близок час истины и его доброе имя вновь будет чистым и незапятнанным.
Я предвкушал, как зайду в кабинет к Савченко, сяду в кресло, попрошу
Валюшу - его секретаршу - никого не впускать и не переключать телефон,
выну под недоуменные взгляды Павла магнитофон и на полную мощь включу
запись рассказа Тэда и тут же стану переводить. Нет, сделаю по-другому: я
перепишу запись и на фон голоса Макинроя наложу свой перевод, чтоб
Савченко сразу понял, о чем речь.
и еще кое-кого, кому по делам службы нужно знать о таком, и вновь прокручу
запись...
суток - ни свет ни заря позвонил Серж.
Ты уже поднялся?
так, телефон сломаешь!
заподозрил, что он только что возвратился после какого-нибудь приема и
решил вообще не ложиться спать - это было в духе Казанкини, хотя второго
такого лежебоку в жизни своей не встречал.
хватало. Я мысленно перебрал все достойные и необидные причины, чтоб
каким-то образам избежать сюрприза, но Серж как в воду глядел:
Серж Казанкини и на что он способен!