Дронову, тяжел на руку? Панкратов кивнул.
проблемы.
неяркий свет зеленой лампы мешал ему. Взял фото Дронова, подержал на весу,
разглядывая карточку. Встал, подошел к сейфу, открыл. Выложил на стол
несколько десятков фотографий известных политиков, министров, губернаторов,
парламентариев, банкиров. Разложил ведомый только ему пасьянс. Полюбовался
работой. Бросил на стол фото Дронова. Снова раскидал карточки, в другом
порядке. Посмотрел на новый расклад. Усмехнулся. Открыл выдвижной ящик
стола, достал оттуда фотопортреты премьера, президента, четверых ведущих
российских политиков; отдельно - фотографии двоих могущественных олигархов,
имена которых связывались с группами крупнейших банковских холдингов и
наиболее скандальных правительственных фигурантов. Перемешал "карты".
Разложил снова. Долго рассматривал собственное "произведение", благоговейно,
чуть склонив голову набок, словно это была картина работы старого мастера.
Улыбка скривила губы Филина, одним движением он перевернул нескольких
улыбающихся политиков лицом вниз, к столу...
богатства, славы. Но всем отмерен свой срок. Всем.
Задумчиво потер подбородок, чуть поколебавшись, перевернул еще одно фото
лицом вниз. Посмотрел на разложенный пасьянс, как на вполне законченное
произведение.
казалось на гладкой черной поверхности стола совершенно лишним. Губы Филина
в который раз за вечер искривились в змеистой усмешке; одним щелчком пальца
он отправил фотографию Дронова в ящик стола и задвинул его. Аккуратно сложил
остальные, будто колоду карт, и небрежно бросил на полку сейфа.
Даже время. А граждане... Да какие к черту граждане - просто обезумевшие от
страха овцы! - будут метаться в поисках пропитания, движимые кто - страхом
голода и войны, кто - алчностью, кто - завистью, кто - отчаянием... Ну что
ж... Такая у овец доля: быть пищей волков.
шмона орлы-омоновцы передали нас с рук на руки дежурным вертухаям изолятора
временного содержания, те распихали нас с Бедным Юриком по разным клеткам;
философствовать стало не с кем, да и незачем; я завалился на нары и заснул.
старца. Солнце повисло где-то посередине и нещадно жгло лицо и руки. Я же
старался с помощью ножа и саперной лопатки вгрызться как можно глубже в
неподатливый каменистый склон. Отступать было некуда - позади почти отвесный
обрыв. Радовало лишь одно: духи не могли обойти нас.
пулемета Калашникова и не видел ничего. Коричневые камни, коричневая пыль.
Фигурки врагов копошились где-то далеко внизу, достать их я не мог, и это
вызывало во мне бессильную ярость. Единственное, что ее сглаживало, - так
это то, что они все же подойдут ближе. Не смогут не подойти. И тогда я уйду
не один. Сумею прихватить с собой пару-тройку духов. А если повезет, то
больше.
оказались послабее: родные "калаши" в их руках затявкали короткими
неприцельными очередями. Бодрили они себя так, что ли? Я жалел, что у нас не
осталось ни одной снайперской винтовки. Только пулемет и четыре автомата. На
четверых. Шестеро ребят остались лежать там внизу, на склоне, сраженные
тяжелыми пулями.
короткими очередями, мы ринулись вперед и вверх, используя редкие камни как
укрытия. Сереге Мазуру перебило позвоночник. Он выпростал два шприца
обезболивающего и остался со снайперской винтовкой лежать под прикрытием
небольшой плотной насыпи. Только повернулся к нам и сказал: "Выберетесь -
маме напишите, что сразу. Пулей в голову". Глаза его были белыми от боли и
ярости. Его винтовка заработала, прикрывая наш отход огнем.
сдерживал их, пока мог. Пока сквозь густые пулеметные очереди мы не услышали
короткий рявк гранатомета.
связаться с базой и вызвать вертушки. Теперь нужно было продержаться хотя бы
полчаса. Или час.
напоролись: ожидали именно нас, выбрав и место, и время, зная маршрут
передвижения группы. А его знали, кроме убитого первым выстрелом Вали
Хроменкова, только командир спецподразделения и здешний штабной особист, с
которым координировалась операция по уничтожению каравана. Выжить было
необходимо хотя бы для того, чтобы выявить предателя - и тем спасти ребят.
Через три дня на караваны должны были выйти другие группы.
они обложат нас, как волков, и откроют перекрестный беглый огонь. Тогда
придется несладко. Вернее, совсем плохо. Мы знали, что полчаса реального боя
- это очень много. Но ничего другого, кроме как драться и ждать, нам не
оставалось. Мы были готовы драться. Столько, сколько нужно.
пули выбивали каменные фонтанчики все ближе от нашего хлипкого укрытия.
Андрей Кленов посмотрел на меня: пора.
ждал, когда пройдет очередь справа, дух вынырнет из-за камня под прикрытием
огня, чтобы перебежать к другому, чуть ближе. Сейчас для меня не
существовало ничего, кроме расплывающегося каменного силуэта в прорези
прицела. Я взял упреждение в две фигуры и замер, став частью оружия. Пули
засвистели над головой, я вжал приклад в плечо и плавно повел спусковой
крючок. Душман выскочил прямо под очередь; его разрубило пополам, он упал
навзничь и замер.
уметь три вещи: отражать непосредственную угрозу, то есть успеть поразить
того противника, что уже пристрелялся и может сделать прицельный, точный
выстрел. Быстро снимать тех, кто зазевался и подставился. И наконец,
постоянно видеть все поле боя, чтобы оценить степень реальности и
непосредственности угрозы с той или иной стороны.
"заморгаться". Мечта была всего одна: чтобы вместо рожка в пулемет была
заправлена длинная, нескончаемая лента и я мог бы поливать огнем все
пространство перед собой. Такая вот несуразная мечта.
было больше, и воевать они умели. Прицельная очередь сразила Магомета
Исаева, чеченца из Гудермеса. Нас осталось трое: я, Андрей Кленов и Дима
Круз. Духи приближались: бой этот обещал закончиться скорее, чем...
пяти метров. Пара вертушек зашла со стороны солнца. Они шли низко над
землей, духи, да и мы, заметили их только тогда, когда сработали пусковые
ракеты. Вертолеты сделали разворот и пошли снова, вспахивая пологий склон из
крупнокалиберных пулеметов. Укрыться на нем было негде. С диким воем
моджахеды выскочили из укрытий и помчались в нашу сторону; за нами был
каменный навес - единственный шанс на спасение. Мы встретили их кинжальным
огнем из автоматов, расходуя последний боезапас. А потом и на нас, и на них
обрушился шквальный огонь с вертолетов: снова заработали ракетные установки
и пулеметы, превращая все живое под собой в огонь, металл и крошево камня.
нашли никого, кто подавал бы хоть какие признаки жизни. Оглушенные и
контуженные, мы казались мертвецами. Спуститься вертолетчики не решились.
Ушли. В правилах той игры огонь на уничтожение был предусмотрен, если
сохранялась вероятность плена для группы спецподразделения, а эвакуация была
связана с риском потери и вертолетов, и экипажей. Такая опасность была:
около десятка духов осталось в живых и, оклемавшись и зализывая раны, стало
отходить вниз по склону.
было не выдержать; путь был только один: вниз, в пропасть. А потом вверх по
покатому склону. Нас там никто не стал бы искать. Выжить в тех горах было
невозможно. Кочевники это знали. Это знали и мы. Но мы хотели выжить. И
другого пути у нас не было.
темпе по крайней мере сутки. После этого никакая погоня не была бы возможна.
Единственным врагом в этой безжизненной каменной пустыне для нас было жгучее
солнце, от которого слезились и слепли глаза. Силы были на исходе. Духи нас
не преследовали: это были их горы, и они знали, что джинны этих гор
беспощадны.
задания. Это было совершенно против правил, но нас подобрали.
Офицер-контрразведчик, приказавший это сделать, получил потом строжайшее
взыскание. Но... Война многое сделала против правил: по правилам было не
выжить.
доставят на базу, потом Диму погрузят в броник и повезут в госпиталь. Но все
Роллинс Джеймс
Лукин Евгений
Журавлев Владимир
Белов Вольф
Круз Андрей
Пехов Алексей