гомосексуализм в качестве легкого пути ухода от проблем.
по горло проблемами в прошлом. - Он ткнул пальцем в сторону Дайны. - Ты
знаешь, почему я стал актером? Мне казалось, если я изменю свою личность,
то, возможно... мне начнут нравиться девушки. О, да! Глупо, не правда ли? -
Он снова махнул рукой. - Но нет, я просто путал личность и это. Растворение
собственной личности, исполнение ролей перед матерью... единственное, чего я
этим добился - ускорил процесс... долгого соскальзывания в никуда.
большего. Дело дошло до того, что меня перестала удовлетворять игра перед
камерой. Я ощутил в себе потребность делать в реальной жизни то же, что и в
кадре.
обнаружил, что такие приключения содержат в себе все, что мне нужно. Я
воспринимаю их точно так же, как исполнение ролей в кино. Они создают
ощущение жизни в постоянном напряжении. Ты знаешь, что рано или поздно
ошибешься, и тебе конец. Возможно, кого-то подобная мысль испугает. Но нет.
Она придает тебе сил, заставляет вновь и вновь выходить из дому, чтобы в
очередной раз очутиться лицом к лицу... с этим нечто, назови его как угодно,
полным неумолимой притягательности.
подцепляешь мускулистого белокурого парня на Санта-Моника, целыми днями
катающегося на серфинге. Ладно, он связывает тебя и награждает несколькими
вполне безобидными тумаками, прежде чем трахнуть. Пока все в порядке.
скрывается душа маньяка. И вот ему приходит в голову, что может быть вовсе
не стоит развязывать тебя. Он проходится по дому, забрав деньги и
драгоценности, начинает крушить мебель, а потом возвращается назад, чтобы
заняться тобой...
немедленно! - Многие посетители повернулись в направлении их столика, куда
уже спешил метрдотель Франк узнать, не случилось ли с ней что-нибудь.
сказал:
большую часть времени - бездушная скотина. - Он дотронулся до тыльной
стороны ладони девушки и тут же отдернул руку. - Убийства совершаются каждый
день. В том, что произошло с твоей подругой, нет ничего уникального. Это
следствие...
нас уже не в состоянии различать плохое и хорошее. Смерть потеряла всякое
значение.
обнажили клыки, ощутили вкус крови и теперь стремятся целиком овладеть нами,
чтобы ускорить гибель. - Его лицо расплылось в широкой насмешливой улыбке.
рассуждаешь, как настоящий террорист.
реален, чем Джордж Алтавос. Должен признаться, я невзлюбил эту картину
вначале... даже почти не читал свой текст. Однако Марион - наш проклятый
гений Марион - пришел ко мне, вытащил меня из постели и заставил прочитать.
Он не хотел никого другого на эту роль, однако я все еще колебался. Он
проник в самую суть дела, пока я барахтался в дерьме вместе с собственным
эго и... дрался с тобой.
стали влажными.
целое, Дайна; террорист и я. Одно целое.
напиваться в одиночестве, хотя еще было рано ехать в аэропорт. Уже
направляясь нетвердой походкой к своему ?Мерседесу?, она вдруг поняла, что
какая-то часть ее хотела остаться, будучи завороженной представлением,
устроенным Джорджем. Однако в глубине души она была испугана до смерти, и ее
всю трясло точно в лихорадке; он произвел на нее впечатление человека,
напрочь потерявшего контроль над собой.
ночной ветерок осушил все капли пота у нее на лбу. Однако его нежное
дуновение не могло унести прочь черные мысли, окольными путями
закрадывавшиеся в ее сердце. Мысли, в которых она предпочла бы не
признаваться самой себе.
рычание заводящегося мотора и привычный запах выхлопных газов, на мгновение
заглушивший аромат моря, привели Дайну в чувство. Она зажгла фары и, выехав
со стоянки, повела машину назад вдоль Адмиралти Вэй. Щелкнув ручкой, она
включила приемник и, добавив громкости, услышала слова из середины песни:
одновременно удаляясь и приближаясь к одному и тому же знаку: знамени
неизвестного победителя.
***
центр города, потом - через темный Центральный Парк, расцвеченный
прерывистыми нитями рождественских гирлянд, свисавших с потрескавшихся
черных ветвей, подобно волшебной паутине. Чистый горизонт расстилался за
панорамой высоких зданий - молчаливых стражей, возвышавшихся над лесом,
покрытом копотью и сажей.
одет в темно-синий вельветовый костюм, украденный, вне всяких сомнений, с
передвижного лотка Калвина Клейна на Седьмой Авеню. Тем не менее, он как
нельзя лучше облегал фигуру Бэба, поскольку тот носил его Гершелю, портному
старой школы, владевшему убогим ателье на Девятой Авеню, но выполнявшему
свою работу безукоризненно.
темно-фиолетового цвета, которое ей с невероятным трудом удалось выпросить у
матери. Оно открывало ноги до колен и значительную часть груда, держась лишь
на двух тоненьких бретельках. Дайна считала, что ее старания не пропали
даром.
формами: недаром уже в пятнадцать она не имела ни малейших проблем, покупая
сама себе выпивку в баре. Она носила длинные волосы, зачесанные назад, и уже
давным давно проколола себе уши в ювелирном магазинчике, примыкавшим к
одному из многочисленных кафе, в которые она частенько захаживала.
потоку студеного вечернего воздуха Щеки и открытый рот. Закрыла она его,
только почувствовав, что ее десны онемели.
открывал им навстречу свою черную пасть, чей вид немного смягчали розоватое
свечение Манхэттена, огни которого расцвечивали листву, создавая впечатление
будто она покрыта настоящим инеем.
самой границе между восточной и западной частями города, проходившей вдоль
Пятой Авеню.
штукатуркой бетонный фасад дома, украшенный горгульями, точно древний
французский собор. Его архитектура по стилю напоминала европейскую, что было
характерно для небольших участков верхнего Манхэттена, еще не задетыми
генеральным планом строительства города, предусматривавшим быстрое
увеличение числа однообразных, унылых зданий. Оно было вынужденным из-за
большого притока иммигрантов, как утверждали одни, или из-за желания
получить сверхприбыль представителями растущего сословия толстосумов, как
говорили другие. - Сюда открыт доступ всем и каждому.
мокрый снежок, и шины автомобилей шуршали по мокрому асфальту. Снежинки
искрились в ярком ореоле света фонаря, стоявшего возле левого угла дома.
постараются прижать нас. Так что нам приходится следить не только за белыми,
мама. - Он взял ее за руку и повел внутрь.
для тебя нет необходимости.
властей надо мной. Я сам по себе - изгой на краю города.
зеркалах в позолоченных рамах то тут, то там темнели пятна: серебристое
покрытие на задней поверхности стекол медленно разрушалось, и в результате
отражения выглядели странными и непонятными.