АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
- Больной порозовел.
Ассистент, "сидевший" на артерии, открытой для переливания крови в
случае, если катастрофически упадет давление, тоже сказал скучным голосом:
- У больного действительно заметно порозовело лицо.
Профессор сказал:
- Он не больной, он раненый. Ясно вам?
- Ясно, - отозвалась анестезиолог.
И все в операционной улыбнулись.
- У парня мускулатура, - сказал профессор, - совершенно смертоносная
для дам. Вообще-то мне всегда было непонятно, почему женщины так падки на
мышцы, Галочка, почему?
- Мой муж худ, как палка.
- Ну, это, я думаю, вы его довели с вашей строптивостью.
- Спасибо.
- Ешь тя с копотью, - удивился профессор, - и она еще обижается, вы
слышите?!
Он затянул нитку, бросил иглу и отошел в сторону. Затем он поднял
руки, и хирургическая сестра стала стаскивать с него перчатки и халат.
- Гоп со смыком это буду я! - пропел профессор и заметил: - Галочка,
вы, как жена сыщика, должны знать эту песню. Ее кто поет: жулики или
милиционеры? Я всегда путаю.
- Ее поют жулики.
- Ничего мотив, - сказал профессор, - а слова - так просто поэзия.
Идите звоните вашему благоверному.
Галина Васильевна сняла маску и халат, стянула с себя перчатки и
присела на краешек табуретки, чтобы прошла дрожь в ногах. Она видела
затылок профессора; она видела, кик кровь уходила теперь вверх - от шеи к
затылку, и она понимала, как трудно далась ему эта операция, дерзкая и
виртуозная, на почти безнадежном сердце.
Выглянув в коридор, она сразу же увидела Садчикова среди восьми
мужчин, сидевших на скамейках. Он сидел, вытянув длинные ноги, и курил,
низко опустив голову. Галина Васильевна подошла к нему и сказала:
- Здравствуй, родной. Он жив.
Что-то неуловимое, но понятное ей прошло по лицу Садчикова, она
погладила его по щеке и присела рядом.
- Он уже говорит? - спросил Костенко.
- Он еще под наркозом. Но теперь все в порядке.
А потом, когда все смеялись и рассказывали что-то наперебой, мешая
друг другу, в приемный покой выскочила сестра и крикнула:
- Галина Васильевна, скорей!
Стало тихо-тихо, и было слышно, как шальная муха бьется в окне,
жужжа, словно тяжелый бомбардировщик. А потом все услышали, как простучали
каблучки Галины Васильевны, и потом настала тишина - гулкая и пустая, как
ужас.
У Рослякова остановилось сердце. Кончик носа сразу же заострился и
сделался белым. Дали кровь в вену, но ничего не помогало. Тогда профессор
вскрыл только что стянувшие грудь швы, отодвинул в сторону легкое и, взяв
сердце своей желтой, сожженной йодом рукой, начал массировать его.
- Ну, - говорил он, - ну, ну, ну!
Он снова стал багровым, этот семидесятилетний профессор, и шея у него
сразу же налилась кровью, и глаза сузились в меткие и всевидящие щелочки.
Сердце лежало в его руке, мягкое и безжизненное.
Он давил его сильно и властно. Он передавал ему силу и желание жить;
он повторял все злее и громче:
- Ну! Ну! Ну! Ну!
Галина Васильевна стала рядом с ним.
- Остановка сердца, - сказал он. - Идиотизм какой-то! Ну! Ну! Ну!
Вдруг он замер: почувствовал слабый, чуть заметный толчок. Он сразу
же ослабил пальцы и сдавил сердце едва заметным движением. Оно отозвалось
- тук! Он сжал его еще слабее. А оно четче - тук!
- Ну же! - сказал профессор. - Мать твою! Давай!
И сердце снова сократилось.
- Где кровь? - сказал он. - Перелейте кровь! Быстро!
Дали кровь. И сердце стало все отчетливей и резче делать свою работу,
а вся работа его - великая и мудрая - заключалась только в одном: в
беспрерывном и размеренном движении.
- У него кончается наркоз, - сказала анастезиолог, - максимум три
минуты.
- Терпи, парень, - сказал профессор Гальяновский и начал зашивать
грудную полость. - Теперь терпи, коли выжил.
Галина Васильевна подошла к Рослякову и, нагнувшись к нему, стала
говорить медленно и громко:
- Они все здесь. Они ждут тебя, Валя. Ты меня понимаешь? И Садчиков,
и Костенко, и ребята из управления.
Росляков сосредоточенно смотрел в потолок и молчал. Глаза у него были
огромные и бездонно-синие.
- Они все здесь, Валя, скажи, что ты меня слышишь, скажи!
Он ничего не мог сказать ей, потому что в горле у него была трубка,
шедшая в легкие. Он только кивнул головой и нахмурился.
- Сейчас ты их увидишь, только будь молодцом, ладно?
Он снова кивнул головой, и Галина Васильевна увидела, как глаза у
него стали темнеть.
"Как у новорожденного, - подумала она, - у Катюшки тоже потемнели
глаза. Он новорожденный. Он был там, за гранью, он был мертвым".
- Выньте у него трубку, - сказал профессор.
- У тебя теперь все в порядке, - говорила Галина Васильевна и гладила
его лицо, - мы зашили рану, теперь ты у нас молодец. Ты замечательно
перенес операцию, теперь все будет в порядке.
Росляков закрыл глаза и наморщил лоб.
- Тебе больно, да?
Он кивнул головой.
- Терпи.
- Терплю, - прохрипел он и постарался улыбнуться.
- Молодец, ешь тя с копотью, - сказал профессор.
Профессор быстро накладывал шов, только что разорванный им. Наркоз
кончился, и он шил по живому телу, а Росляков лежал, закрыв глаза, и
морщился, а Галина Васильевна все повторяла и повторяла:
- Они все здесь, они ждут тебя, понимаешь? Садчиков, Костенко,
Коваленко, и Бабин, и еще много ваших. Сейчас дотерпи, и мы их пустим к
тебе, ладно?
Росляков открыл глаза, посмотрел на Галину Васильевну строго,
требовательно, и слезы покатились у него по щекам.
- Все, - сказал профессор, - везите в палату.
Вернувшись в управление, Садчиков достал пачку "Казбека" и прочитал
там номер телефона, который продиктовал Росляков в машине перед тем, как
потерять сознание. Снял трубку, набрал номер.
- Да, - услышал он девичий голос.
- А-алену пожалуйста.
- Это я.
- Здравствуйте. М-меня просил вам позвонить Валя.
- Какой Валя?
- Росляков.
- Кто говорит?
- Его друг.
- Я его жду.
- П-правильно делаете. Только он не придет.
- Почему?
- Он р-ранен. В больнице на П-пироговке лежит.
В трубке долго молчали. Потом Алена спросила:
- Мне туда можно?
- Н-нужно. Хотя, я думаю, в-вас туда не пустят...
Алена бежала по уснувшим московским улицам. Она забыла переодеть
тапочки, и поэтому ноги у нее промокли сразу же, как только она вышла из
дому. Она бежала по лужам, почти по середине улицы. В лужах отражались
звезды. Дождь кончился, небо стало высоким и ясным. Звезды казались
по-южному огромными и низкими. В лужах они отражались точно и незыбко.
Алена бежала по лужам, и звезды брызгами поднимались вверх, шлепались на
землю и разбивались. Она бежала все быстрее и быстрее. Алене казалось, что
сейчас все зависит от того, как быстро она прибежит в больницу к
Рослякову, которого зовут детским именем Валя. Она бежала и плакала, а
звезды брызгами взлетали в небо и пропадали потом, разбившись об асфальт,
который был по-земному теплым.
Конец банде
Сударя, Читу и Прохора допрашивали в трех разных комнатах. Садчиков
зашел в медпункт, выпросил две таблетки кофеина и отправился в комнату,
где допрашивали Прохора. Допрос вел Костенко.
- Я ж на почве ревности в нее хотел-то, - твердил Прохор, - а он
помешал. Откуда я знал, что вы из розыска?
Костенко сидел молча и только изредка, будто метроном, ударял по
столу длинной линейкой, измазанной разноцветными чернилами.
- Может, она мне на каждом шагу изменяла, у меня сердце тоже есть, я
ведь тайно ее любил-то, - медленно, глядя в одну точку, тянул Прохор. - А
он когда стал рваться, я решил, что это, наверное, ее хахаль какой...
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 [ 41 ] 42
|
|