высылаю с этим письмом о том ужасе, который может свершиться в Колумбусе:
казнят ни в чем не повинного человека!
человек "без чести", каторжанин и расхититель. Однако в отличие от многих
других (это не хвастовство, поверь) я, как литератор (какой-никакой),
чувствую правду кожей, глазами, ощущаю ее в воздухе, она снится мне, я
раздавлен ею, как нервная женщина - предчувствиями. Я прекраснейшим
образом отдаю себе отчет в том, что это не довод для служителей Фемиды, не
человек важен им, а корявые строчки свидетельских показаний и очных
ставок. Но, Ли, верь мне, грядет такая несправедливость, которая породит
много других несправедливостей. Впоследствии тот же мертвый закон так же
мертво осудит на позор всех тех, кто - следуя его мертвой букве - привел
невиновного мальчика в камеру смертников. Одна несправедливость,
санкционированная властью, родит десятки других. Общество может
содрогнуться, устои окажутся непоколебленными - вот что такое одна
"государственная несправедливость". А если представить себе, что среди
родственников того, кого потом, когда истина запоздало восторжествует,
накажут, может появиться маленький Лютер, Джефферсон или Робеспьер, то на
дрожжах этой несправедливости расцветет философия отмщения, которая
чревата новой гражданской войной, штурмом Бастилии, очередным
Термидором...
Пожалуйста, сделай это. Купируй в письме Эла Дженнингса мою фамилию и
отправь с сопроводительной памяткой одного из крепких адвокатов в газеты.
Уверяю тебя, среди репортеров найдется человек, который может дать ему
имя, а имя - это деньги, то есть независимость.
достаточно хлебнул горя из-за непутевого сына. Но сейчас я сделался
свидетелем такого ужаса, который ранее за всю мою жизнь был неведом, а
поскольку мне, как заключенному, вменено в обязанность составлять протокол
агонии приговоренных к смертной казни на электрическом стуле, я - хоть и
косвенно - стану соучастником преступления.
холодного убийцу за несчастную жертву. Нет, в данном случае не я один
убежден в полнейшей невиновности осужденного, но все узники Колумбуса.
подробно.
глаза смотрели на всех по-детски доверчиво, а лицо было дружелюбным и
мягким. Обвиняли его в том, что он зверски и преднамеренно утопил своего
друга. Кид категорически отрицал свою вину. Я знаю, как умеют преступники
играть невиновность, и поэтому, пользуясь должностью секретаря начальника
тюрьмы, сделал так, что Портер, не только истинный джентльмен, но и
писатель, чьи рассказы рано или поздно составят славу Америки, был допущен
к смертнику во время прогулки.
на лбу появилась испарина, а сильные пальцы были так сцеплены, что даже
ногти впились в кожу.
Ему, оказывается, всего семнадцать лет, понимаете?! Он невиновен, поверьте
мне! Он убежден, что в последнюю минуту произойдет что-то неожиданное и
его обязательно спасут! Господи, можно ли верить хоть во что-то хорошее на
этой земле, где совершаются такие преднамеренные, хладнокровные,
злодейские убийства! Этот мальчик невиновен! У него ласковые голубые
глаза, такие глаза бывают только у честных детей! Сделайте что-нибудь!"
каторжанин ничего не может сделать, ибо он обречен на полное недоверие
нашего паршивого общества!
семнадцатилетний парнишка Боб Уитни, пошли на реку. Кид вернулся домой
один, Боб пропал. Через три недели в низовьях реки выловили тело
утопленника. Лицо его было изъедено рыбами, но родители, осмотрев тело,
опознали сына по родимым пятнам, смутно угадывавшимся на ногах покойного.
видели Кида с парнем его же возраста на берегу реки, которые то ли
дрались, то ли ссорились, и вроде бы Кид крикнул: "Я тебя, гада, утоплю!"
электрическом стуле.
купаться и загорать, но только долго лежать на солнце скучно, мы начали
возиться, бегать друг за другом, играть, одним словом, Боб одолел меня,
оседлал, как коня, а я, вырвавшись, крикнул: "Ну, погоди, сейчас я тебя за
это утоплю!" И поволок Боба за ногу к воде. А потом я оделся и пошел в
город - я ведь уже работал, надо было жить на что-то, родных нет, а кто
сестренку будет кормить? А Боб исчез".
обезображенного трупа Кида убьют - по закону, с соблюдением формальностей,
а я составлю рапорт о том, сколько времени его била агония, кричал ли он,
сопротивлялся, плакал, просил о помиловании или же был в состоянии
прострации.
только, что меня не имели права к а т а т ь на пожизненное, а против
пяти лет я не возражаю, закон есть закон, я его маму видел кое с кем в
гробу после поминок.
зависть к моей любимой Маргарет!
разрываю контракт с моими компаньонами, бросаю Рим и возвращаюсь домой,
потому что ты вполне сможешь обеспечить безбедное существование не только
себе, но и мне, твоему старому, больному, тридцатишестилетнему отцу,
который, продолжая дружбу с Домовым, прилетает к тебе на чудо-ковре каждую
субботу в двенадцать часов семьдесят девять минут в образе пушинки и
проводит возле твоей кроватки ровно два часа. Ты помнишь меня? Однажды ты
открыла глазки, взяла меня на ладошку, дунула, и я вознесся к темному
потолку, счастливый оттого, что побыл рядом с тобою и ощутил тепло твоей
руки.
чудо-машина будущего! Три колеса, сиденье и моторчик - тридцать миль в
час! Я не мог поверить своим глазам до тех пор, пока сам не научился
управлять. Это прекрасное ощущение! Когда я вернусь, мы станем с тобою
кататься на трициклете по дорогам вокруг Питтсбурга.
кармашке для носового платка, шлет тебе рисунок, на котором изображает
Папу и Дочь во время игры в жмурки.
что попадают ко мне от начинающих литераторов, однако рассказы Билла
Сиднея Портера, которые в свое время направил мне для консультации столь
трагически ушедший Уолт Порч, являются своего рода событием в нашей
литературной жизни.
свой стиль, своя форма мышления, свой подход к теме.
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Доставалов Александр
Вронский Константин
Куликов Роман