Чтение 41–й страницы книги ~Вечный шах~

Виктор, не знавший древней песни, хоть и с опозданием (подхватывал
слова, вдруг выскакивающие в зыбкой памяти), но подпевал. Прикончили
песню. В полном молчании смотрели, как старательный Виктор разливал по
пятой. Не чокаясь, выпили. Алик изучил пустую семидесятипятиграммовую
рюмку на просвет, повертел ее за ножку и с сожалением поставил на стол.

- Вместо тоста, - сказал он. - Почему вы, фронтовики, вернувшиеся
победителями с великой войны, не были допущены к власти? За все сорок пять
лет ни один из вас не был в числе тех, кто правил страной.

- Просто нас слишком мало вернулось. И не самых лучших, Алик. Лучшие
- полегли.

- Не скажи, не скажи. В науке, литературе, искусстве, кинематографе
твое поколение определило целую эпоху.

- Пока мы воевали, наши шустрые тыловые одногодки заняли все места.
Вот и все.

- Если бы. Места были, но вас на эти места не пускали. Все боялись,
боялись вашей жажды немедленной справедливости, боялись вашего твердого
понимания, что такое хорошо и что такое плохо, боялись вашей ярости и
вашей неуправляемости. Виктор, сдавай по следующей. Выпьем за
неуправляемость Александра Смирнова.

Но выпить не успели. Зазвенел непривычным своим звоном ручной дверной
звонок - непреходящая гордость барахольщика Спиридонова. Алик встал было.

- Обожди, - остановил его Смирнов. - Хотите скажу, кто там, за
дверью?

- Думаешь, он? - спросил Казарян.

- Он, - уверенно подтвердил Смирнов. - Иди, Алик, впускай генерала
Ларионова.

Генерал Ларионов (в штатском) вошел в гостиную, увидел стол, спросил,
не здороваясь:

- Выпить поднесете?

- Поднесем, - пообещал Смирнов, а Казарян поинтересовался:

- Что ж не поздоровался с нами, Сережа?

- Так ведь вы руки не подадите, - свободно ответил Ларионов.

- Это уж точно, - подтвердил Смирнов. И Виктор: - Налей-ка ему.
Стакан.

Алик подставил к журнальному столу еще одно кресло, и Ларионов
уверенно уселся. Придвинул к себе стакан, подобрал закусь. Четверо
внимательно наблюдали за его действиями.

- Что ж не спрашиваете, зачем я к вам пришел? - спросил, прерывая
раздражавшее его молчание, Ларионов. Хотел, чтобы к нему относились
серьезно.

- А чего спрашивать? - ответил Смирнов. - Выпьешь, и сам расскажешь.

- Ты как всегда прав, - подтвердил Ларионов. - Расскажу.

Питух он был никакой. Для форсу опрокинул стакан одним махом, но не
сумел как следует придержать дыхание, и оттого, закашлявшись, допустил
водку гулять по пищеводу сюда-туда. От нечеловеческих усилий загнать дозу
сорокаградусной в желудок слезы выступили на его страдальческих глазах. Но
загнал-таки, вздохнул освобожденно, откусил огурец и, жуя, смахнул
ладошкой набежавшую слезу.

- А еще генерал, - осудил его неумелость Казарян. - Разве генералы
так пьют?

- Генералы так не пьют, - согласился Ларионов. - Генералы пьют из
деликатной посуды.

- А за что тебя в отставку, Сережа? - поинтересовался вдруг Алик.

- Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. - За Ларионова ответил
Смирнов. - Спустил на тормозах дело Грекова, обрубил концы и гуляй, Вася.
Так, генерал в отставке?

- Так, да не так, - не то подтвердил, не то отверг предположение
Смирнова генерал в отставке, одновременно закусывая. - Может, перестанем в
кошки-мышки играть, Саня? Может, все-таки спросишь, зачем я пришел?

- Ты пришел, чтобы узнать, насколько серьезно мы за тебя взялись и до
какого дна докопались. И еще. Больше тебе некуда идти.

- Так уж и некуда! - обиделся Ларионов.

- Некуда, - еще раз уверенно заявил Смирнов. - Дело-то ваше
секретное, и о том, что оно провалилось, ты можешь поговорить с тем, кто
знает о нем. С работодателями своими ты говоришь только тогда, когда они
тебя вызывают. Ну, а к нам, влезшим в эти вонючие тайны помимо твоего
желания, по старой памяти можно припереться и без спроса.

- Когда вы с Ромкой окончательно поняли, что в этом деле задействован
я?

- В принципе мы не собираемся отвечать на твои вопросы, - вместо
Смирнова ответил Казарян. - Но на этот ответим. Окончательно поняли, когда
ты пятнадцать минут тому назад заявился сюда. А догадались после того, как
узнали подробности операции по укрощению группировок. Почерк-то знакомый.

- А чистенько я их накрыл, а? - погордился Ларионов.

- Хвастаться нечем, - осадил его Казарян. - Методика-то Саней была
разработана еще лет двадцать-тридцать тому назад. Правда, коварство,
подлость и вранье - твои. Этого не отнять.

- Подлость! Коварство! - приличная доза сделала свое дело, и
Ларионова безудержно повело на монолог. - Если вам еще не надоело жить в
бардаке, именуемом перестройкой с демократическим образом жизни, то мне
надоело до блевотины. Мне надоело, что моя Москва разлагается, как
тифозный труп. Мне надоели разбитые мостовые, вонючие подворотни,
засранные и зассанные дворы, мне надоели кооперативные палатки с
немыслимыми ценами, пустые государственные магазины и очереди, очереди,
очереди. Мне надоели гнусные молодчики, вдруг ставшие хозяевами жизни, мне
надоели старые начальники, обтяпывавшие только свои делишки, мне надоели
новые начальники, считающие, что все происходящее сегодня - в порядке
вещей.

- Больная совесть Москвы, - оценил ларионовские переживания Казарян.
- И что же ты сделал, чтобы защитить нас от этого безобразия?

- Мне предложили навести порядок в нашем городе, и я согласился.

- Кто предложил? - спросил Алик.

- Главное, не кто, а что. Катастрофически ухудшающееся положение в
городе и стране.

- Ну, а не главное? Кто? - настаивал Казарян.

- Не мой секрет, Рома. Поэтому ответить не могу.

- Можешь не отвечать, - сказал Смирнов. - Догадываемся. Я спрошу тебя
о другом: какой порядок предложили тебе навести в городе? Новый?

- Ты же не собирался задавать мне вопросы, - напомнил Ларионов. - Но
я отвечу, Саня. Не новый. Твердый.

- И для этого создали этот идиотический комитет общественной защиты.
Затейка-то пованивает, - отметил Смирнов. - Ничьи спецназы и
самообразовавшийся комитет! Забавно, забавно. Комитет из лучших
представителей всех слоев общества призывает к защите отечества, и ничьи
спецназы по их призыву устанавливают твердый порядок, столь необходимый
замордованному обывателю. Приводится в рабочее состояние проржавевшая
машина управления, все становится на свои места и Комитет, как фиговый
листок, прикрывая неприличные органы, до открытого осуществления
диктатуры, делает вид, что он - власть. Это при удачном для определенных
кругов раскладе. А при неудачном - дурацкий этот комитет делается козлом
отпущения и отдается на растерзание демократической общественности, как
организатор антиконституционного заговора. Умозрительно все вроде
продумано безукоризненно. Но... - Смирнов запаузил, чтобы выпить водички,
выпил и продолжил: - Но присутствие в таком раскладе непрофессионалов
всегда чревато неожиданностями, Сережа. Шило в мешке, оно и есть шило,
чтобы вдруг ни с того, ни с сего высунуться на белый свет. Дурачки из
комитета страстно хотели властвовать уже сейчас, в тайном и, как им
казалось, всесильном состоянии. Вот и высунулись, вот и погубили всю вашу
затею.

- Считаешь, что дело проиграно? - спросил Ларионов, и сам себе налил
еще полстакана.

- Я не считаю, я знаю. - И Смирнов налил в свою рюмку. - За наш
успех, Сережа.

- Ты ведь, наверное, хорошо помнишь, что сказал тебе на прощание
Греков? - Ларионов поднял стакан. - Он сказал, что, в конечном счете,
всегда проигрываете вы. Он был прав, Саня. Будь.

Казарян, Виктор и Алик с глубоким вниманием следили за тем, как
выпивали эти двое. Смирнов выпил, понюхал ладошку и сказал:

- Ты забыл одну малосущественную деталь, Сережа. Греков - мертвый, а
мы - живые.

- Все условно, Саня. Я бы мог очень легко и непринужденно раздавить
ваш игрушечный заграничный автомобильчик бэтээром. Вместе с вами.

- Не ври нам. И себе не ври. Ты не мог.

- Это почему же?

- Потому что ты до судорог боялся сделать это.

- Я боялся, а ты нет?

- Именно. Вы боялись меня, а я вас не боялся. Поэтому вы прятались, и
мы играли почти в открытую. Вы и ваше предприятие, Сережа, беззаконны.

- Так же, как и твои действия, Саня, между нами разницы нет.

- Колоссальная. Вы убивали.

- По необходимости. Если бы тебе понадобилось, и ты бы убивал. Я тебя
знаю.

- Господи, какая ты скотина! - удивился Казарян.

- Хотите знать, что я о вас думаю? - спросил Ларионов и встал.

- Нет, - сказал Смирнов и предложил свой вопрос: - Хочешь знать,
почему вы проиграли?

- Мы еще не проиграли.

- Вы проиграли, потому что ждали. Ждали смуты, беспорядков, ужаса
обывателя, чтобы явиться спасителями. А смуты-то - нет и нет!