мерцающего серебром фруктового дерева, и к сидящему на этом троне человеку в
фиолетовой мантии.
- Ах, Конан, Конан! Видишь ли, варвар... видишь ли, Зафра наложил
заклятие Скелоса на два меча. И хан улыбнулся, почти сияя.
- Конан! - встревоженный крик Испараны. Взгляд Конана немедленно
метнулся к висящему на стене спрятанному в ножны мечу и застыл на нем. В
этот миг киммериец понял, что он пропал, что он погиб, а в следующий -
подумал, что может спасти хотя бы Испарану. Меч ведь не различает родов и
местоимений, а? Значит, он убьет их, одного за другим, получив два
приказа... если только она не откроет двери, и стражники капитана Хамера не
ворвутся толпой в зал, окружая ее со всех сторон. Станет ли тогда меч, убив
Конана, набрасываться на них, словно коса на заманчиво раскинувшееся хлебное
поле?
- Спарана! Открой дверь!
- Конан! Меч...
- Убей его.
На теле киммерийца выступил пот и побежал по его бокам, заструился по
лбу. Глаза Конана не отрывались от прикрепленного к стене меча, окутанного
заклятием меча, который должен был стать его окончательной погибелью,
пережив человека, заколдовавшего его и встретившего свою собственную
погибель. Конан смотрел на меч. Голубые глаза киммерийца были словно
прикованы к усаженной самоцветами рукояти тяжелыми цепями.
Миг жгучего напряжения растянулся. Конан ждал, и все его тело дрожало
мелкой дрожью. Он смотрел на меч.
Тот не шелохнулся.
Это был просто меч, висящий в ножнах на золотых скобах на стене
тронного зала. Как висят тысячи других во всем мире...
- Убей его! - на этот раз хан заговорил немного громче. Его требование
граничило с просьбой.
Испарана стояла, застыв в неподвижности у огром ных запертых дверей,
подняв руки на уровень противовеса, повернув голову, устремив взгляд на меч.
Меч не шелохнулся. Ладони Актер-хана стиснули резные львиные головы на
подлокотниках его высокого трона, и, когда он резко обернулся, чтобы
взглянуть на меч, костяшки его пальцев были белыми.
- Убей его! Убей его!
- Опусти брус, Испарана.
Брус с грохотом упал на свое место. Хан уставился на того, кто бросил
ему вызов. Меч продолжал висеть на стене.
- Актер-хан - собственный меч Зафры повиновался ему, но не мне.
Пот затекал Конану в глаза и заставлял его жмуриться и дергать головой.
Киммериец жалел, что не может присесть. Он чувствовал озноб. Напряжение
оставляло его пот улетучивался.
- Либо заклятие потеряло-силу вместе с его смертью, либо...
- Эта вероломная собака!
По залу раскатился нервный женский смех.
- Господин Хан? Тебе не приходит в голову, что, хотя ты превосходно
судишь о людях, но, тем не менее, ты учишься чересчур медленно? Ты мог бы
доверять нам. Получив награду, мы были бы счастливы и преданны. Зафре ты
доверять не мог!
Актер припомнил... в подземелье, когда он подозвал к себе Балтая... и
направил меч на эту аквилонийскую девушку, Митралию. Зафра отступил назад,
встал рядом с ним, но за его спиной. Актеру показалось, что он услышал его
быстрый свистящий шепот, но тут чудесный меч бросился вниз, в подземелье,
чтобы выполнить его, Актера, повеление - так он думал, - и он, восхищенный,
окрыленный, перестал обращать внимание на что бы то ни было. Его повеление?
Нет! То, что он слышал, должно было быть голосом, тихо произносившим: "Убей
ее"... или "его".
Теперь он смотрел на двоих, вторгшихся в его тронный зал, двоих,
которых он приказал оставить наедине с собой, двоих, которым он даже в своей
самонадеянности и уверенности в Мече Скелоса позволил запереть двери, - и
внезапно он почувствовал себя очень одиноким на своем троне и словно ссохся
под своей мантией.
- Не зови своих людей, Актер-хан, - сказал Конан, приближаясь при этом
к трону. - Ты будешь задушен и начнешь разлагаться к тому времени, как им
надоест пытаться разрубить дверь мечами и они пошлют за топорами или
тараном. И что это даст тебе?
Конан шагал к восседавшему на возвышении хану, и в этот момент по
другую сторону громадных запертых дверей послышались звуки: крики и лязг
оружия.
21. ТРОН ЗАМБУЛЫ
Конан остановился на расстоянии двух длин своего тела от возвышения, на
котором стоял трон Замбулы, и уставился на огромные двери, как уставились на
них Испарана и Актер-хан. Снаружи, в коридоре, люди выкрикивали проклятья,
предупреждения, угрозы. Люди кричали и громко стонали, получая ранящие их
удары. Доспехи бряцали и лязгали. Острые клинки со звоном отлетали от
шлемов, доспехов и других острых клинков. Один с глухим стуком врезался в
дверь: кто-то собирался нанести могучий удар, а его предполагаемый
получатель увернулся. Опыт Конана подсказал ему, что дерево, из которого
сделана эта дверь, удержало клинок, и киммериец решил, что тот человек,
который нанес этот несчастливый удар, уже мертв или ранен, потому что в бою
нескольких секунд беспомощности было достаточно. Возгласы и лязганье стали
продолжались. Теперь киммериец был уверен, что слышит меньше воплей, меньше
криков боли или тревоги и - да, слышит меньше ударов клинков, А потом их
стало еще меньше. Кто-то упал на дверь. Конану был знаком звук, который он
услышал потом: безжизненное тело медленно соскользнуло вдоль створки дверей
на пол. И потом наступила тишина.
Конан взглянул на Испарану и увидел, что она смотрит на него.
- Балад, - пробормотал он.
Кулак - нет, определенно рукоять меча - забарабанила по двери, которая
почти не заметила этого благодаря своей толщине, высоте и мощи. Огромная
перекладина даже не задребезжала.
- Актер! - взревел чей-то голос, и Конан узнал его. - Твои стражники
убиты или сдались, Хан-Хилайим больше не существует. Хамер лежит тяжело
раненный. Иабиз давно уже сдался и предложил присоединиться ко мне и служить
мне! Это Балад, Актер помнишь меня, твоего старого друга? Дворец наш.
Открой двери, Актер-р-р!
В течение долгого времени Актер, некогда хан, сидел в оцепенении, глядя
на резные двери.
Конан неторопливо прошел мимо него, без труда снял меч со стены и начал
было пристегивать ножны к своему поясу, но тут же остановился, нахмурившись,
а потом отшвырнул спрятанный в ножны Меч Скелоса. Тот с лязгом заскользил по
розовым и красным плиткам пола и остановился в нескольких футах от запертой
входной двери.
Актер даже не взглянул на киммерийца. Он смотрел на двери, по которым
снова с грохотом ударила рукоять меча.
Наконец, очень тихо, он сказал:
- Открой двери.
Испарана, не так тихо, сказала:
- Нет.
И зашагала прочь от высокого портала и лежащего перед ним меча в
ножнах.
Актер какое-то время смотрел на нее, потом повернул изнуренное лицо к
Конану. Киммериец стоял, сложив руки на груди, и спокойно глядел на него.
- Конан...
- Нет, Актер-х... Актер. Ты сам поднимешь перекладину. То, что ты
причинил зло девочке-шанки, было твоей великой ошибкой. То, что ты причинил
зло Испаране и мне, - предпоследней. То, что все твои надежды основывались
на вере в этот заколдованный меч, - последней. Я понятия не имею, скольким
людям ты причинил зло, скольких ты убил в дополнение к девушке-шанки или
скольких разорил. Но... пришло время тебе расплатиться. Ты перестал быть
сатрапом, Актер, ты перестал быть ханом - перестал править. Ты сам откроешь
двери тем, кто представляет народ, который ты оплевывал и топтал ногами.
В течение долгого времени Актер продолжал смотреть на Конана. В этих
темных глазах не пылала ненависть или гнев казалось, они умоляли. Потом
голова в короне медленно повернулась снова к деревянному порталу,
отделяющего его от тех, кто сверг его. И опять множество долгих секунд
поползло улитками, пока он невидящим взглядом смотрел на дверь, погруженный
в мысли о поражении. И об угрызениях совести? Конан в этом сомневался
Актер поднялся, тяжело оттолкнувшись обеими руками от подлокотников
своего парадного трона, и по ступенькам спустился с возвышения на вымощенный
плитками пол. Машинально сжимая в левой руке несколько складок своей мантии,
он прошагал - почти проскользил эти пятьдесят футов. Поколебавшись всего
несколько мгновений, он поднял небольшой рычаг, который, в свою очередь,
заставил подняться огромный брус, перекрывавший створки дверей. Потом Актер
повернулся, взглянул на Конана и Испарану и на лежащий на полу поблизости
меч и направился назад к своему трону. Конан взглядом проследил за тем, как
он поднимается по ступенькам походкой старого, усталого человека,
поворачивается и тяжело опускается на свой высокий трон. Спустя еще
мгновение Актер поставил ступни ног вместе, опустил локти на подлокотники
кресла и выпрямился.
Конан был поражен мужеством и достоинством этого человека. "Правда, сам
я поднял бы этот меч и встретил бы их, как воин, чтобы пасть в бою, -
подумал Конан. - Но ведь я не король и не сатрап, и во мне нет королевской
крови. В Актере она есть - и у него есть достоинство". Киммерийцу не
очень-то нравилось, что на него произвел такое впечатление этот человек -
такой человек, - но не в его характере было испытывать в данный момент
какое-то другое чувство.
Актер-хан отдал свой последний приказ:
- Войдите.
Обе высокие створки распахнулись настежь под напором вооруженных людей