и стремительно ускользали по невидимой отсюда наружной лестнице. Ничего себе
танец. И хламидки свои не подобрали, если придется бежать, можно
поскользнуться.
тебя, делла-уэлла, - даже солнце, которому принадлежит все живое! - В его
высоком, срывающемся голосе звенела такая страстная ненасытность, что
девушка невольно съежилась и присела на шероховатый черепаховый панцирь
столешницы, обхватив колени руками. Увидела в зеркале собственное отражение,
горько усмехнулась: ну прямо персик на эшафоте. И - то ли зеркало мутнело,
то ли в комнате сгущалась нерукотворная мгла, но теперь загорелое тело
девушки не светилось, подобно юному взлетному огню, а тускло рдело
бессильным угольком.
удушающей воли, что она сорвалась с места и бросилась к окну с отчаянным
криком: "Гуен, Гуен!" - и с размаху ударилась в упругую поверхность тяжелого
полупрозрачного занавеса, наглухо замыкающего оконный проем. Смутные контуры
города-дворца угадывались за его янтарно-дымчатой и совершенно непроницаемой
стеной, но теперь над всем этим хаосом башен, куполов и простирающих руки к
солнцу белесых статуй навис начертанный на занавесе всадник с диковинным
мечом, напоминающим хвост кометы, на бешеном единороге, вонзающем свой
загнутый книзу рог в собственную грудь.
угол, - говорил отец, - это утраивает его силы. Бей его, когда он на
свободном пространстве".
тоном, не сулящим ничего хорошего.
всем, что дышит и что растет, что вырублено в скалах и выращено среди трав,
что уловлено в струях ветра и что поднято с озерного дна...
- и расстанемся по-хорошему. У меня тоже, знаешь, нервы на пределе.
Гори он синим огнем!
прижался лбом к зеркалу. Тугая, напряженная тишина не просто повисла - она
нарастала, как может нарастать только звук; никогда не испытывавшая
приступов клаустрофобии, девушка задыхалась от гнетущего ощущения
сдвигающихся стен. Она невольно повернулась к принцессе, как бы прося у нее
поддержки, и натолкнулась на острый, почти ненавидящий взгляд. "Да что же ты
делаешь, что ты творишь, капризная самовлюбленная дура, - читалось в этом
взгляде. - Сейчас он вышвырнет нас из дворца, и кто нам тогда поможет искать
моего сына?"
чары. Ну, немного душно - потерпим. Паршивый полумрак, так это еще
прабабушка как-то бросила мельком: мол, не позволяй мужчине гасить свет, это
- прерогатива женщины... Тогда она не поняла. Теперь поняла - наполовину.
длинное - удалось завернуться, получилось что-то вроде сари. Жаль, никто не
оставил тапочек. Скользнула к горемычному князю, замерла у него за спиной.
была не сахар...
будет морально прав. Дареному городу в подвалы не смотрят. Она смиренно
сложила руки на груди и опустила голову. Но из-под опущенных
темно-каштановых, с золотыми кончиками ресниц все-таки зорко следила за тем,
как он томительно-медленно поворачивается к ней, подняв руки то ли для
проклятия, то ли для заклинания.
его был бархатист и горяч, но в нем не было даже тени упрека. - Значит,
этому городу не быть. Но остальное - твое. Ты - владычица Дороги Будур!
груди словно пробежала ледяная сороконожка и под дымчатую кисею юркнула
голубая многолучевая звездочка.
пальцами губ, лба и только что полученного талисмана, - да живешь сто лет и
ты, и многочисленные твои сыновья, которых дарует тебе судьба...
на Земле, а в душе уже прыгал солнечный зайчик: талисман!
окутывающими завесой невидимости. Он сейчас у принцессы, нужно его забрать,
и тогда ей сам черт не страшен!
словно издалека доносился до нее голос Оцмара, нежный и торжественный, - и
другого на Тихри больше нет. Но это не так, делла-уэлла. На вершине той
горы, под которой растут горные пуховые цветы, принесенные Кадьяном, стоит
башенка, очертаниями похожая на каменного короля с поднятой рукой. В
подвалах этой башни, чей вход замурован, лежат слитки голубого золота. Оно -
твое.
что голубое золото ей нужно как и все остальные сокровища его допотопного
княжества, но вовремя скосилась на принцессу, судорожно вцепившуюся в
подлокотники кресла, и мысленно почесала в затылке, пытаясь сконструировать
еще одну благодарственную фразу помахровее, на манер сладкого щебета
Шахрезады:
Оцмар, я иссякла. Скажи сам, как у вас тут принято благодарить за
царственные дары?
она поставила себя этими словами. А что, если он сейчас скажет... Но она и
представить себе не могла, как в действительности отзовется тревожный
возглас принцессы: вороново крыло ярости смело всю нежность с лица
Полуденного Князя, а голос приобрел голубую пронзительность обнаженного
лезвия:
алчба повлекла тебя ко мне из твоего проклятого далека... хотя, может быть,
мы и были предназначены друг для друга. Но чудо, что выше судьбы, подарило
мне солнечную мечту, имя которой - делла-уэлла, и не пытайся встать между
нами!
был юный Шахрияр, дарующий ей все волшебства "Тысячи и одной ночи", и вдруг
- мгновенное преображение в нечто драконоподобное... Хотя нет. Сейчас, когда
она глядела на него без страха, уповая на защитный амулет, она признавалась
себе, что и в безумной ярости он прекрасен. "Отступай, тихонечко, по
полшажочка, но отступай немедленно, иначе тебе не выпутаться из жемчужной
сетки его чар", - нудно талдычил внутренний голос. "Заткнись, - прикрикнула
она на него, - я Царевна Будур, что хочу, то и делаю, и папа не узнает".
укрылось.
бесконечной печалью, но все так же без тени упрека.
много диковинных вещей, которых я никогда не видела в своей стране...
словно над ним был купол Домского собора. - Но у меня осталось еще одно,
последнее, что я могу даровать тебе, - это моя любовь. Слушай!
неуловимой последовательности расположенные друг под другом по обе стороны
от изголовья огромной, как склеп, постели. Таира в растерянности пожала
плечами, боясь снова солгать, - и тут она действительно услышала.
топкому серебру кукольным копытцем. И еще. И еще. Звуки накладывались друг
на друга, но не сливались; рассыпались трелями - замирали на миг, чтобы дать
прозвучать тишине, они были слишком звонкими, чтобы быть рожденными водой, -
и точно, Таира пригляделась и чуть не ахнула: по трепещущим металлическим
чашам прыгали капельки, отливающие зеркальными бликами.
мечтатель, пока самым примитивным способом проб и ошибок подобрал
бесхитростную, как песня менестреля, мелодию? Ему что, никакой сибилло не
сказал, что открытая ртуть - это самоубийство?
Тихри, - жарко шептал Оцмар.
смолкал его завораживающий голос. - Я усыплю твою дорогу голубыми звездами -
их не видел ни один смертный, они светят только уже умершим в том краю,
который оставило солнце...
радиоактивный состав, светящийся в темноте. Прелестно!
напоить тебя...
Ну что за человек - что ни слово, то ровно половина восторга, а половина -
жути.
давно привлекал ее внимание. Оцмар нагнулся, раскрыл его и очень осторожно
Андреев Николай
Махров Алексей
Влодавец Леонид
Соломатина Татьяна
Пехов Алексей
Конан-Дойль Артур