нарушаемая ни всхлипом, ни выдохом, словно все пытались еще услышать
сверчиный стрекот винта.
только что сама Кшися разводила стволики осин.
Тянуть выше можно только на вращении.
не забудьте снять донную защиту.
охнул. Не было страшнее ситуации, чем сидеть под сенью вращающейся защиты.
Бесцветный, бесшумный туман совсем безобидно, подымая лишь свежий ветерок,
начинает закручиваться, точно смерч на приколе. Он течет из себя в себя,
истончаясь и подымаясь все выше и выше, точно гад на хвосте, и теперь,
сохраняя незыблемую устойчивость, может подняться еще на добрую тысячу
метров. Песенка беглянки спета - вертолет выбрал все запасы скорости, а
крутящийся столб растет по экспоненте. Вот только не дрогнула бы рука у
Самвела - туман, летящий в каком-то дюйме над поверхностью земли, сметает на
своем пути все, расплющивая и дробя до молекулярной пыли.
поля и упрятаны в фундамент, все равно в режиме вращения на территории,
огражденной полем, запрещены любые перемещения.
отключенные специальным реле. Только где-то очень высоко, гораздо выше, чем
могли бы летать несуществующие тут птицы, натужно свистел маленький
вертолетик, пытаясь обогнать растущую ввысь стену. Гамалей свесился через
перила колодца, стараясь разглядеть в ярко-лиловом небе серебряную жужелицу,
и тут глухо и непонятно ахнул первый подземный взрыв.
сжимали верньеры настройки, потому что сегодня он мог почувствовать и
угадать все, и не было рук точнее и быстрее. Но мгновенно не могли двигаться
даже они. И этого мига, когда тысячеметровый цилиндр, дрогнув, верхней
частью своей описал в вечернем небе какой-то отрезок синусоиды, - этой доли
секунды хватило на то, чтобы поток воздуха вышвырнул легкую машину, как
камень из пращи, и, заваливаясь на бок, вертолет пошел круто вниз уже где-то
там, за стенами ненужного больше цилиндра, неудержимо приближаясь к лиловой
массе непроходимых кемитских джунглей, по которым, как черный лишайник, то и
дело взбухали иссиня-черные пятна асфальтовых топей.
все пять трансляторов, оставленные им на сегодня скупой "Рогнедой",
просматривали только город, беспокойно мерцающий дымными храмовыми огнями.
секунды, но экономить было уже нечего, потому что грохнул еще взрыв, и еще,
и еще, станцию потряхивало несильно, и не было бы никаких поводов для
беспокойства, если бы побелевшие от напряжения пальцы Самвела не нажимали
без конца один и тот же тумблер - аварийное выключение поля защиты.
Километровый столб свистящего, неудержимо крутящегося тумана, словно
гигантское веретено, которое не желало ни останавливаться, ни тем более
исчезать; но оно уже не было строго вертикально - вершина раскачивалась,
выписывая поднебесные кренделя, да и основание, по-видимому, вело себя не
лучше, потому что откуда-то извне раздавался жуткий треск чего-то мгновенно
уничтожаемого.
миг Абоянцев рванулся вперед и ударил сухим кулачком по аварийному колпачку
системы эвакуации.
поврежденной сирены и, схватив за плечи Аделаиду, оказавшуюся ближе всех к
нему, швырнул ее с неожиданной силой к двери.
только эти две фразы и ужаснулся - ведь капсула, ринувшись вверх, неминуемо
собьет легкую машину, но на дне шахты уже с металлическим лязгом разошлись
донные плиты, и из-под них выпрыгнула и зависла прямо перед дверью
аппаратной титанировая плюшка аварийного левитра. "Ну!.." - крикнули на
Гамалея сзади, и он как-то машинально, не глядя, схватил какую-то женщину и
легко переправил в дыру бортового люка, потом еще одну, и еще, кусок
пестрого шелка остался у него в руках, и он так же машинально принялся
вытирать шею и щеки, но тут две пары рук ухватили его самого и бесцеремонно
швырнули в люк - загораживал проход, растяпа несчастный, и тут в капсуле
стало так же не продохнуть, как и в аппаратной, и бородкой вперед втиснулся
Салтан - и люк за ним захлопнулся.
Уходим...
стало ясно, что это легко сказать: уходим.
непредсказуемо метался по экрану, замирая в какой-то точке, а потом снова
превращаясь в гигантский маятник. Ловушка закрывалась медленно и
неотвратимо, а немыслимые фигуры, выписываемые верхней частью цилиндра,
предугадать было просто невозможно.
- бросать машину вертикально вверх, даже на максимальной скорости, значило
идти на риск столкновения со стеной; пытаться маневрировать, уходя от
пляшущего тумана, - едва ли не большая опасность получить силовой удар,
который отбросит капсулу вниз, на щетинящуюся антеннами крышу Колизея.
сверхплотного вещества. И прежде всего - как только стена сожмется до самого
Колизея - капсулу тут же заклинит в шахте внутреннего колодца.
спокойствие овал на потолочном экране замедлил свою пляску, движение его
стабилизировалось; теперь он слегка покачивался, как падающий лист, но в
этих плавных траекториях чувствовалось сдержанное безумие - каждую секунду
истончившийся защитный цилиндр мог выкинуть что угодно, и теперь уже Гамалей
совершенно перестал понимать, почему они все еще стоят, и он оглянулся на
Магавиру, и по его лицу с ужасом понял, что тот НЕ МОЖЕТ врубить двигатель.
валясь на кого-то и чувствуя на себе тяжесть тел, удесятеренную не
предусмотренной никакими инструкциями перегрузкой, Гамалей понял наконец то,
что все остальные попросту знали: стабилизация защитного поля не была
случайной.
ручную балансировку и умудрился скомпенсировать колебания бешено крутящегося
столба. Вот только не было уже сил поднять веки и посмотреть - кто.
когда Магавира все не мог включить стартер и поднять машину, оставляя здесь
одного из них. "Я тоже не мог бы", - сказал себе Гамалей.
расплющило в этой дыре. Потому что того, кто остался за пультом, ждать было
бесполезно - он не оставил бы своего пульта. Потому что он не только давал
возможность маленькой капсуле пройти сквозь жерло защитного колодца - до
последнего мгновения он будет удерживать проклятый, невыключаемый защитный
столб, чтобы тот в неистовой смертоносной пляске не задел вечерний город. "Я
тоже не смог бы бросить пульт, - подумал Гамалей. - Я тоже сделал бы все
так, как делают они. Я все мог бы. На их месте. А на своем я так и не сделал
ничего..."
22
же... Оп-ля! Нет, не зацепилось. Скользкий, подлюга. Обогнать его,
вприпрыжечку, вприпрыжечку, нацелиться заблаговременно... Оп!
закостенеть не успели, то ли арык этот сливной сегодня журчит бойчее
обычного, только не подцепить эту витулечку-крохотулечку. Вот бы никогда не
подумал, что такой каштан созреть соблагосподобится. Оранжевый, что тебе
косточка персиковая, а уж завитки... Гоп!
что рядышком болтаются, то рукой подцепить - и каштан в подоле. Весь вечер
бы мыл, да смолкой крыл, да мхом протирал, а кругом да поодаль
нововразумленные сидели бы, на украшение учителевой хоронушки взирали бы
наипочтительнейше, а в лицо, особливо в рот, истины изрекающий, - это ни
боже мой. Есть, конечно, малая толика греховности, что позволяет он внимать
себе, аки Богу во плоти, да кто же виной, что само собой это получилось? Как
Инебела, самодума прыткого сверх меры, всесожжению предали, так учеников
сразу утроилось. И как преданны! Хотя, может, просто со страху -
святожарища-то полыхают теперь... Оп!
и в должный вид приведу. Так с чего же это ученики так усердствуют? Нет, не
со страху. Нутро чует: нет. Просто сам он, Арун благомудрый, стал так звонок
в речах, так легок в ногах, так величествен в телодвижениях, что поневоле
затрепещешь. А как и не стать таким, когда сгинул наконец маляр дотошливый,
у которого что ни вопрос - рыбья кость игольчатая! Да и молчал когда, а
только глазища свои чернущие пялил недоверчиво - язык тяжелел, становился
рыхлым и вязким, как водяной клубень.
спуститься до конца улицы, где никто уж воду не берет, чтобы в чистом арыке
Куликов Роман
Маркелов Олег
Никитин Юрий
Панов Вадим
Пехов Алексей
Белов Вольф