выразил свое согласие молчаливым кивком. Кладбище так кладбище. Лишь бы не
Кедровая Усадьба.
бы и днями. Несмотря на то, что еще в Четвертом Поместье немало испытаний
будущих офицеров так или иначе были связаны с кладбищами, даже они не смогли
избавить Эгина не то чтобы от страха, но от отвращения.
ведя коня под уздцы. Конь был теперь более обузой, чем помощником, но Кух
обещал, что очень скоро они выйдут на одному ему известную тропу, где можно
будет снова ехать верхом. Причем ехать вдвоем, ибо Кух надеялся, что хозяин
возьмет его к себе в седло.
удовольствие было не сложно ни ему, ни коню.
тишина кладбища близ Кедровой Усадьбы была на редкость нестойкой. Ежи без
устали перебегали тропинку и фыркали. Настойчиво клекотали какие-то хищные
птицы и ухали филины. Какой-то небольшой, но норовистый зверь возился в
кустах. С чем это он возится?
оживления животных, насекомых и гадов.
были снесены сюда, но не похоронены. Их сердца прихватили с собой
костерукие, а их тела, дабы они не загромождали усадьбу, похоже, навсегда
лишившуюся нормальных хозяев, люди Багида принесли сюда и свалили в кучу. Не
сочтя нужным хоронить. Не сочтя нужным сжигать. Словно туши павшего от
"серого ветра" скота. Есть, стричь шерсть и доить нельзя, хоронить лень.
трупом кого-то из домочадцев Круста Гутулана. А семейство хорьков свежевало
чью-то руку.
отвращения. А так он просто пожал плечами.
ленивые.
Эгин, с надеждой глядя туда, где оканчивался пиршественный зал и начинались
глухие кусты, пробитые нужной им тропой. Эгин догадывался, что отнюдь не все
мясо лежало здесь, что некоторая его часть наверняка пошла на
"переделывание". Но делиться своими мрачными догадками с Кухом Эгин не стал.
спросил Эгин.
которого кровопролитие и мысли о нем вызывали теперь только одно чувство --
чувство тупой апатии.
или поздно оканчивается усталостью и скукой. Даже любовь. А уж если это дело
не приятно... Приятно ли это -- рубить, колоть, бить, резать, рвать зубами,
стрелять в лицо и спину? И делать это беспрерывно!? Бесконечно!? Днем и
ночью!?
перестрелять нас при помощи таких вот бесславных трубок, как та, что висит у
тебя за спиной? -- Эгин изо всех сил старался сохранять спокойствие. Или его
подобие.
просто не найти. Даже я не найти. И трубы у него нету. Это у один меня есть
такая, -- гордо и смущенно одновременно отвечал Кух, ласково поглаживая свое
необычное оружие.
мере, с горцами вздорить не придется. Возможно, с ними даже не доведется
встретиться.
мозоль своего нового раба и, в общем-то, спасителя.
равной мере. Но, главное, отвлекла его от мыслей, которые становились
мрачнее и мрачнее с каждой минутой, по мере того, как осознание
действительных последствий произошедшего на Медовом Берегу занимало свое
законное место среди общего разброда его мыслей.
причиной его изгнания из родного племени. Кух переживал свою отверженность
долго и тяжело, и даже жена толком не привила ему вкуса к жизни вне гор,
вдали от родных очагов. Но гордость Куха была никак не меньше его
патриотизма и потому он стоически терпел все тяготы, связанные со своим
положением изгоя, не желая поступиться своим изобретением. Каково же оно
было?
иголками и трубками сыну горшечника Куху удалось воплотить идею
"стрелятельной трубы" или "трубки для стреляния" -- как выражался он сам, --
в жизнь. Тогда ему было всего-то пятнадцать лет. Жертвами первой трубы пали
две соседские курицы, околевшие тотчас же после того, как отравленная игла
впилась в глаз одной и в задницу другой. Кух, довольный таким блистательным
результатом, направился прямиком к Сестре Большой Пчелы, чтобы сделать свои
идеи достоянием Воинов Пчелы. Одним словом, чтобы поделиться своим
изобретением со всеми членами племени, которое хотя и не питалось
исключительно охотой, но отнюдь не брезговало доброй жареной куропаткой. Но
вместо благодарности Кух заслужил лишь презрение и в конце концов был
выдворен из племени прочь.
в историю нравов своего народа. Его соплеменники знали лишь одно оружие --
меч. Но меч был для них чем-то гораздо более важным, чем просто оружие. Он
был стержнем существования каждого мужчины. Его честью и достоинством. Его
мужской гордостью. Его красой и силой. Его братом и учителем. И пропуском в
Мир Обильной Еды.
наполняли их жизнь живительной влагой сверхъестественного.
касалось этих двух вещей, было опутано догмами, предрассудками и суевериями.
А прочее бытие было лишь приправой к мечам, пчелам и меду.
на святыни, веками считавшиеся незыблемыми. Как презрение к обычаям,
которыми жили деды и отцы. "Ты -- трус", -- заключила Сестра Большой Пчелы,
когда Кух отказался выбросить прочь свое изобретение и забыть о нем навеки,
продолжив пользоваться мечом. Мечом для охоты. Мечом для войны. Мечом для
рубки хвороста. То же самое сказали и все остальные. Но Кух продолжал
упорствовать, как то свойственно юношам в его возрасте. За что и поплатился.
своими немногочисленными одногодками он должен был пройти обряд инициации,
после которого ни у кого больше не возникло бы сомнений в том, что Кух, сын
горшечника, -- мужчина. Притом настоящий мужчина, а не какой-нибудь трус с
деревянной трубочкой и отравленными иглами. А после ему должны были
пожаловать меч, загодя выменяный у людей Багида на мед. Убийство желтого
медведя было частью обряда -- юноши должны были завалить и убить вдесятером
одного медведя при помощи одних лишь рогатин. Вот там-то Кух и допустил
непростительную оплошность. В какой-то момент ему показалось, что косолапый
вот-вот одержит верх. По словам Куха, он боялся не за себя, но за жизнь
своих товарищей, а потому достал свою заветную трубку и выпустил в
разъяренный медвежий оскал полдюжины отравленных иголок. Этого было более
чем достаточно. Медведь захрипел и, захлебываясь почерневшей слюной, упал на
землю мертвым.
случаях неблагодарность. Ничтоже сумняшеся они рассказали обо всем его
родителям, членам племени, а затем и Сестре Большой Пчелы. Это был последний
день Куха в родном племени. Как уже раньше слышал Эгин, Кух отказался
умереть в горах, хотя именно на этом настаивали его отец и мать, не желавшие
навлекать позор на свой честный род. А потому, получив довольствие на три
дня пути и немного меду в наглухо запечатанном воском горшке, Кух был взашей
вытолкан прочь в долину, где, по словам Сестры Большой Пчелы, "живут такие
же трусы, как и он".
подарит ему меч и научит его им делать убей-зарежь" и тогда его соплеменники
перестанут относиться к нему как к трусу и, может быть, разрешат ему иногда
навещать родные места.
Эгина мошкару и рассматривая звезды.
Орловский Гай Юлий
Зыков Виталий
Контровский Владимир
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Сертаков Виталий