Чтение 42–й страницы книги ~Придон~

- И что теперь?

Гогл снова поклонился, теперь в его глазах мелькнул стыд, а щеки покраснели.

- Достопочтенный бер Мирошник распорядился, чтобы они вас увидели. Придется, дорогая Итания, вам... простите... явиться. Это старые, заслуженные люди. К ним на поклон ходит даже наместник. Это не сегодня, нет! Старейшин очень утомил сегодняшний день. Но завтра в это же время вам придется показаться им всем сразу.

- А что говорят артане?

- Одному из них позволили войти в город и убедиться, что это не хитрости и проволочки, а в самом деле наши старейшины... очень дряхлые. И объяснили, что все важные дела решает не сам наместник, а Совет Старейшин.

Она спросила, едва дыша:

- А что артанин?

Гогл развел руками. На моложавом лице промелькнул стыд.

- Он поверил.

Она опустила голову. Артанин понимает, какое решение вынесут старейшины, потому не стал настаивать на немедленной выдаче беглянки.

Когда он ушел, Гелия торопливо собрала вещи в узелок, Итания следила безучастными глазами. Солнце опустилось за дальние горы, служанка сказала торопливо:

- Госпожа, пора!.. Поднимайтесь.

Итания встала так же безучастно, Гелия ухватила ее за руку. За дверью тихо, но, когда она взялась за дверную ручку, в коридоре послышались шаги, далекие голоса. Потом негромкий звон металла, какой бывает только на хорошо подогнанных доспехах.

Затаившись, они прислушивались к звукам из коридора, шаги становились все громче, вот уже у самой двери, вот вроде бы начинают удаляться... Служанка вздохнула с облегчением, но тут в дверь с той стороны громко стукнуло. Сильный пропитой голос произнес:

- Девушки, просыпайтесь!.. Откройте дверь.

Гелия спросила задиристо:

- А кто говорит?

- Песиглавец Довбир, - донесся голос. - Уж ты-то меня должна помнить, милашка!

- С чего я должна помнить? - фыркнула Гелия. - Подумаешь, рост, усы... А какая бородавка?

- Это не бородавка, - сказал голос сердито, - а родинка - благословение богов. Открывай!

- Зачем? - спросила Гелия. - Вы что, хотите нас обесчестить?

Итания ахнула, а голос Довбира сказал еще сердитее:

- Не болтай глупости!.. Вас решено переселить в более... подходящие апартаменты.

Итания стиснула челюсти и закрыла глаза. Кулаки ее сжались. Да, боги против нее.

- Куда? - спросила Гелия.

- Открывай двери! - сказал Довбир. Он повысил голос. - Или разбуди Итанию, пусть она ответит!

Итания сказала негромко:

- Открой. Мы в их власти, разве не понимаешь?

Гелия ворчала, бурчала, гремела засовами, словно их десяток, наконец приотворила дверь. В щель видно рослого немолодого воина в полных доспехах, за ним еще двое с мечами на поясах. Оба тут же стали смотреть через плечо служанки с жадным восторгом.

Итания выпрямилась, Гелия отстранилась, повинуясь мановению ее руки. Итания вышла в коридор. Довбир молча отступил, воины глазели жадно, он нахмурился и кивком указал путь дальше по коридору.

В новом помещении служанка ахнула, с восторгом рассматривала богатое убранство, а Итания сразу же подбежала к окну. Сердце оборвалось, единственное окно выходит во внутренний двор. Видно, как упражняются воины. А ночью здесь самая строгая охрана, такие места всегда охраняют особенно тщательно, ибо вон то здание явно арсенал, там оружие. А кто владеет оружием, тот владеет крепостью.

- Да, - сказала за ее спиной Гелия, - похоже, они догадались.

- Трудно не догадаться.

Гелия посмотрела на нее печальными, как у коровы, глазами.

- Да, такие, как вы, Ваше Высочество, не смиряются...

Что-то в ее голосе заставило Итанию насторожиться. Она спросила:

- А что бы ты хотела?

- Нет, - ответила Гелия, - ничего. Просто... другие смиряются. И живут счастливо. Ну, почти счастливо, ведь полного счастья нет?

Итания закусила губу. Смириться? Смириться - это попасть в руки Придона. В те самые руки, в которые она сама мечтает попасть, которые преследуют ее по ночам, которые бережно обнимают, вскидывают на воздух, а она со счастливым визгом прижимается к его широкой груди...

- Не знаю, - ответила она со вздохом. - Я - куявка, меня всю жизнь, как и любую из нас, учили смиряться с обстоятельствами. Но что это за голос внутри меня, который говорит, что это неверно?

- Может быть, - произнесла Гелия устало, - этим старейшинам нужно все-таки что-то сказать?

- Что?

- Например, напомнить о чести, - сказала Гелия безнадежным голосом. - О том, что выдавать беглецов запрещают сами боги!.. Что выдавать беглецов - идти против богов... Может быть, это их испугало бы?

Итания покачала головой:

- Не испугало бы.

- Почему?

- Они прожили долгие жизни. И видели, что боги в такие дела не вмешиваются. И что вообще не вмешиваются.

- Так что же на них могло бы подействовать?

Итания отмахнулась:

- Перестань. Ничто не подействует. К старости люди становятся очень трезвыми, практичными, правильными. Это называется мудростью. Они понимают только такие ценности, которые зримы... Не какие-то честь, достоинство, верность слову, а только золото, драгоценности, украшения, самоцветы... Даже если бы с нами были горы злата, у нас бы их просто отобрали, а нас бы...

Служанка ахнула:

- Выдали?

- Это было бы только правильно, - сказала Итания мертвым голосом. - Ведь Придон жаждет получить только меня, по золоту он ходит, как по грязи. Им - золото, ему - меня... Все довольны! Гелия, этим старейшинам ничего нельзя и не нужно подсказывать. Они видели все, они видят всех насквозь. Они понимают людей и зверей. Они понимают все.

Итания забылась только под утро, а вскочила с первым лучом солнца. Гелия не спала, собиралась в дорогу.

- Может быть, - предложила она, - все же попробовать улизнуть сразу? Я взяла еды на неделю. Двое из стражи помогут Нам перебраться через северную стену... Нам бы только отсюда суметь выскользнуть...

Итания раскрыла рот, но стук в дверь заглушил ее ответ. Гелия по ее знаку отворила дверь, там стояли пятеро знатнейших горожан во главе с Мирошником, наместником.

Мирошник поклонился, острые цепкие глаза сразу охватили быстрым взглядом все в помещении, не упустили и узелки на полу, впились в бледное лицо Итании.

- Принцесса, - сказал он почтительно, - мы счастливы принимать в нашем городе дочь самого Тулея... но сейчас для города очень трудные дни. Я лично, чтобы выразить свое почтение, вместе с этими знатнейшими мужами отведу вас в зал заседаний. Туда сейчас входят старейшины Совета, и я... и мы... гм...

Он смешался, поклонился снова. Знатные мужи тоже поклонились. Итания холодновато наклонила голову.

- Я готова.

Гелия вскрикнула:

- Но как же?.. Надо одеться подобающим образом... Я вам должна причесать волосы!

Итания бросила взгляд на замерших в ожидании наместника и его людей.

- Нет, - сказала она. - Пойдем.

Идти пришлось через площадь, но, к счастью, наместник вызвал около сотни воинов, те раздвинули толпу, образовав широкий коридор, Итания шла с высоко поднятой головой, служанка испуганно щебетала рядом, что-то говорил наместник, за спиной разговаривали знатные можи, она же слышала только грозный ропот испуганной артанским войском толпы. Если бы не острые копья стражи, толпа прямо сейчас потащила бы ее выдавать артанам...

В доме, где на втором этаже совещались старейшины, ее повели через комнаты, Мирошник указал на украшенную магическими знаками дверь:

- Они уже там.

Итания ответила безжизненным голосом:

- Да, я понимаю.

Гелия быстро проскользнула к двери и, пока никто не успел остановить, тихонько приоткрыла. Итания была рядом, и щель оказалась достаточной, чтобы сразу увидеть добрую половину зала. Старцы, белые как голуби, сидят на мягких сиденьях вдоль стен напротив друг друга, ведут негромкую беседу. Все в белых бесформенных одеяниях, скрывавших их высохшие фигуры, все с одинаково длинными серебряными волосами и такими же бородами... Только у одного на голове розовая плешь со старческими коричневыми пятнами, зато борода даже длиннее и гуще... Лица высохшие, сморщенные, как печеные яблоки, дряблые, в глазах почти пустота...

Но именно они - высшее, к кому апеллирует либо народ, либо наместник, когда другим способом достичь соглашения невозможно. С решением Совета Старейшин уже никто спорить не смеет.

Она тихо беззвучно заплакала. Служанка тут же с готовностью заревела тоже. Во весь голос.

- Я не смогу, - сказала Итания. - Я просто не смогу. Пусть меня выдают сразу. Я не перенесу позора, когда меня будут разглядывать и оценивать, как корову на базаре...

С легким стуком отворилась дверь. Вошел Мирошник, стражи за ним захлопнули створки. Принцесса успела перехватить пару недружелюбных взглядов.

- Принцесса, - сказал Мирошник мягко. Он старался смотреть ей в глаза, но взгляд виновато ускользал. - Принцесса, наши мудрейшие уже в зале...

Итания встала, она здесь не принцесса, а беглянка, но ее взгляд был тверд.

- Доблестный бер, - сказала она. - Для моего достоинства будет оскорбительно, если меня будут осматривать, как корову на базаре. Я приняла решение...

Мирошник перебил:

- Погоди! Я не хочу, чтобы вы сказали то, от чего не сможете потом отказаться. Вас не будут осматривать, вы не рабыня. А нашим старцам достаточно одного беглого взгляда... Они видели много, у них на все есть ответы.

Итания переспросила:

- Но они о чем-то будут меня спрашивать? Я должна буду оправдываться? Лгать, извиваться?

Мирошник выставил ладони.

- Принцесса, простите, я снова прерву вас... только для того, чтобы не наговорили ничего лишнего. Вас ни о чем не будут спрашивать. Старейшины, как бы это поделикатнее сказать... не настолько высокого мнения о женщинах, чтобы снисходить до разговоров с ними.

Итания вспыхнула, выпрямилась.

- Так что же от меня требуется?

- Вы просто войдете в одну дверь, пройдете через зал и выйдете в другую. Сделайте вид, что там никого нет. И старцы сделают вид, что заняты своими беседами. Понимаете? Никто вас не обидит, не унизит. Только не слишком торопитесь, идите медленно...

Гелия сказала живо:

- Там на стене есть зеркало, я видела! Можно подойти, посмотреться, идти дальше.

Мирошник кивнул, в глазах было сочувствие.

- Да-да, - сказал он торопливо, - хорошее такое зеркало. Служанка легонько подтолкнула в спину.

- Госпожа, надо идти... Они рассердятся.

- Да, - прошептала Итания, - сейчас в каждом моем жесте видят либо высокомерие, либо дурость... Ты права.

Она вскинула голову, глаза прямо перед собой, она никого не должна замечать, она просто пройдет через тот зал. Вот отсюда даже видны двери...

А по обе стороны - ряд кресел, где сидят старцы!

Отчаяние вонзилось в ее сердце острой болью, она едва не вскрикнула. Шестеро в белых одеждах по одну сторону, шестеро - по другую. Она бы приняла их за горки из снега - все сидят недвижимо, длинные седые волосы опускаются на плечи, сливаются с непомерно длинными седыми бородами. Даже лица старчески бледные, застывшие, почти мертвые...

Мирошник сам распахнул перед нею дверь. Она глубоко вздохнула, выпрямилась, глядя прямо перед собой, переступила порог.

Ей показалось, что одним шагом перенеслась в ледяную пустыню. Двенадцать неподвижных изваяний из снега вместо людей, полная неподвижность после привычной веселой толкотни двора Мирошника.

Малый зал оказался еще и вытянутым, так что старцы сидели друг напротив друга на расстоянии шагов пяти. Ее никто впрямую не рассматривал, но два-три враждебных взгляда она уловила еще с порога, острых и холодных, как артанские кинжалы.

Она остановилась на миг, словно давая взглянуть на себя издали, на самом же деле просто ноги отказывались нести через этот страшный зал.

Стены раскачивались, пол превратился в лед. Сцепив зубы, она ухватилась взглядом за далекую дверь, заставила себя двигаться к этому спасительному выходу, где можно будет упасть и разрыдаться. Воздух был пронизан холодом и враждебностью, ноги одеревенели, застыли. Она шла как на костылях. Старцы, что решают ее судьбу, возможно, даже не замечают ее вовсе. Они уже давно все решили.

Краем глаза зацепилась за большое зеркало на стене, но лишь с негодованием отвернулась, вскинула подбородок и, хотя ноги из деревянных стали ватными, с огромными усилиями сумела дойти, не упасть, и только там, в коридоре, всхлипнула и в изнеможении привалилась спиной к двери с этой стороны.

Послышался частый топот, из-за поворота выбежала запыхавшаяся Гелия.

- Какие тут переходы неудобные! - выкрикнула она сердито. - Пока обежала... Итания, не ревите! Только не ревите, умоляю. Еще не все потеряно!

- Все, - сказала она убито, - ты же видела их....

- Видела, - сказала служанка со злостью. - Старые пни, что они понимают!.. Но я уже присмотрела, как можно будет ускользнуть через задние комнаты. Мы сегодня же попытаемся бежать.

Она подхватила Итанию и, обняв крепко, повела в комнату, куда их привел Мирошник. Но тот исчез, как и его знатные можи, обратно в ее покои их отвели под эскортом пятерых солдат в полных доспехах, обнаженные мечи в руках, грозные взгляды в прорезях шлемов.

Глава 19

Слуги принесли обед, тихие и молчаливые. Она ловила их ускользающие взгляды, но, когда сама смотрела в упор, поспешно отводили взгляды, исчезали, словно просачивались сквозь стены.

Мирошник пришел не скоро, от него несло гарью, каленым железом, промасленными кожами. На Итанию пахнуло и ароматом крепкого вина. Выглядел он усталым, но глаза весело блестели, а поприветствовал ее сильным уверенным голосом.

- Какое жулье, - сказал он, однако без всякого гнева в голосе. - Свои же, не чужаки какие-нибудь непонятные, ан нет - стараются обжучить!.. По серебряной монете запросили за каждое копье!.. Виданное ли дело: раньше всегда столько платили за десяток!

Со двора донеслись грубые голоса. Он подбежал, высунулся, погрозил кулаком. Итания приблизилась к другому окну. На площадь выезжали всадники, перед ними носился крепкий приземистый человек, размахивал мечом и орал дурным голосом.

- Предран, - объяснил ей Мирошник. - Только ему по плечу из этой толпы сделать воинов. Может быть, по плечу.

Итания спросила ровным голосом:

- Вас что-то тревожит?

Мирошник фыркнул:

- Вы считаете, что войска артан перед воротами моей крепости не достаточно для тревоги?

- Войска артан? - переспросила она. - Разве с ними не удалось договориться?

- Как? - спросил он. - Как с ними можно договориться, если у них было одно-единственное условие?

Она опустила голову.

- Да, но...

Мирошник повернулся к ней всем корпусом, рассматривал ее так пристально, что она с неудовольствием сдвинула плечами. Он тут же отвел взгляд, сказал быстро:

- Извините, принцесса... Но могу ли я предположить...

- Вы можете все, - ответила она горько. - Вы можете все, наместник...

Он смотрел во все глаза. Лицо его менялось, наконец сказал совсем тихо:

- И все-таки мне кажется, что вы даже не удосужились узнать решение Совета Старейшин.

- Как будто оно было не предрешено, - сказала она с прежней горечью.

С площади донеслась бравая, но нестройная песня. Еще громче звучал гневный голос ветерана, что пытался наскоро создать войско.

- Похоже, - сказал Мирошник медленно, - их решение для вас прозвучит... неожиданностью.

Она устало повела плечом.

- И как же они сказали?

- Они сказали, - произнес он почтительно, - может быть, и несколько неожиданное для вас... ведь женщины не блещут пониманием истинных ценностей, но не для нас, мужчин.

Она замерла, не понимая его, не в состоянии понять, ибо мужское понимание ценностей, да еще истинных, всегда ускользало от понимания женщин, даже самых мудрых женщин.

Не могла и предположить, что старцы все видели и замечали. Отметили даже ее равнодушие к зеркалу. Все двенадцать проводили ее взглядами, переглянулись. Посмотрели на старейшего, Гарольда Корневорота Блистающего. Тот медленно наклонил голову, голос был дряхлый от старости, но достаточно твердый:

- Я вижу, все пришли к одному мнению.

Черный Ястреб, второй по возрасту, теперь уже лет пятьдесят, как не черный и не ястреб, и лет двадцать даже не седой, а с голой, как колено, головой, ответил с поклоном, исполненным достоинства:

- Да.

- Огласи.

Черный Ястреб ответил ровным бесцветным голосом.

- Будем воевать.

* * *

Придон, Аснерд и Вяземайт подъехали к крайним кострам, что огненной дугой окаймляли артанский лагерь. Воины держались беспечно, последняя крепость куявов, страна захвачена, а они - молодые и сильные - хозяева этих просторов, земель, городов. Багровый свет жутко и весело играл на широких пластинах груди, плечах и руках, мускулистых, покрытых здоровой кожей, прокаленной солнцем.

Большинство беспечно спали прямо на земле, немногие сидели на корточках перед огнем, лица казались выкованными из красной меди, слышались смешки, хохот. Настроение приподнятое в ожидании завтрашнего боя, бешеной скачки по чужой земле, когда можно метать стрелы в разбегающихся врагов, бросать горящие факелы в окна домов, догонять и хватать за волосы чужих женщин.

От многих костров неслись песни, Аснерд нахмурился, песни не боевые, не походные, а все о бабах, о чужих женах. Только в одном месте запели о конях, чистые и сильные голоса, от двух соседних костров песню подхватили, и в ночи словно в самом деле пронеслись призрачные кони: быстрые и прекрасные. Самые лучшие существа в мире, а после них самые лучшие - женщины, самое достойное на свете занятие для мужчины - война, а после него - скачки и удалые игрища, где победитель вышибает противника из седла и получает все: награды, женщин, а побежденный кувыркается в пыли, захватывая полные пригоршни земли, и клянется в следующий раз быть сильнее, крепче, умелее...

Чем дальше проезжали по лагерю, тем гуще дым и чад. Многие коротали ночь, поджаривая на углях мясо, даже корочки хлеба. Ветер подул с юга, оттуда несло крепким конским потом, там под охраной пасутся тысячи коней Меклена, он, как обычно, бережет овес и выпускает коней своих головорезов на подножный корм.

По небу непривычно быстро двигались черные, как преступление, тучи. Луна то исчезала, словно это и не тучи, а двигающиеся горы, то выплывала яркая, как ночное солнце, землю сразу заливал беспощадный холодный свет, призрачный и тревожный.