потом назад, но ветер отшвырнул дверь к стене, и его зажало между стеной и
дверью. Рэнсом стоял неподвижно, опираясь на костыль. Свет, идущий из
кухни, высветил на фоне черного неба огромного коня. Морда его была в
пене, желтые зубы скалились, алые ноздри раздувались, глаза горели, уши
трепетали. Он подошел так близко, что передние копыта стояли на пороге. На
нем не было ни седла, ни узды, ни стремян; но в эту самую минуту с него
спрыгнул огромный человек. Лицо его закрывала разметанная ветром
рыже-седая борода, и лишь когда он сделал шаг, Рэнсом увидел куртку цвета
хаки, обтрепанные брюки и рваные ботинки.
посередине стены стояло огромное ложе. Уизер смотрел, как четыре человека
бережно, словно слуги или врачи, несут на носилках длинный сверток. Когда
они опустили его на постель, Уизер еще шире раскрыл рот, и хаос его лица
сменился чем-то человеческим. Он увидел голое тело. Неизвестный был жив,
хотя и без сознания. Уизер приказал положить к его ногам грелку и поднять
на подушки его голову. Когда все это сделали, и он остался наедине с
прибывшим, ИО придвинул кресло к кровати и принялся смотреть. Голова была
большая, но казалась еще больше из-за спутанной бороды и шапки бурых
волос. Лицо было выдублено непогодой, шея - вся в морщинах. Человек лежал,
закрыв глаза, и как будто улыбался. Уизер смотрел на него и так и сяк,
меняя угол, зашел сзади, словно искал и не мог найти какой-то черты. Через
четверть часа в комнату мягко вошел профессор Фрост.
кровати.
ног.
трудно объяснить иначе. Череп такой, как я и полагал.
и даже того, кто может им стать. Вы меня понимаете... Сразу видно, что
Стэддок или Страйк подойдут, а вот мисс Хардкастл, при всех ее
превосходных качествах...
знает, какие у них тогда были методы?
обсуждение эмоциональных элементов.
По всей вероятности, он на них смотрел, но неизвестно, видел ли. Уизеру
показалось, что главное в этом лице - осторожность. Не напряженность или
растерянность, а привычная, бесстрастная настороженность, за которой
должны стоять долгие годы мирно и даже весело принимаемых передряг.
невыразимой радостью принимаем мы тебя в этом доме. Ты поймешь, что и мы
не совсем несведущи в великих искусствах и, если я могу так выразиться...
- заговорил он. Но постепенно голос его угас. Было слишком ясно, что голый
человек не обращает на его слова никакого внимания. Быть может, он не так
произносит? Нет, новоприбывший, судя по лицу, просто не понимает и даже не
слушает.
поклоном. Тот взглянул на вино то ли лукаво, то ли нет и сел, являя
мохнатую грудь и могучие руки. Он указал пальцем на столик. Фрост тронул
другой графин; гость покачал головой.
указывает на кувшин. Не знаю, что они там поставили...
Гость отвел рукой усы и стал жадно пить. Голова его все больше
запрокидывалась назад. Выпив все до капли, он утер губы тыльной стороной
ладони и глубоко вздохнул - то был первый звук, который он издал за все
время. Потом он снова указал на столик.
Фрост бесшумно, как лакей. Ему предлагали разные яства, но он выказал
предпочтение холодному мясу, пикулям, хлебу, сыру и маслу. Масло он ел
прямо с ножа. Вилки он явно не знал и мясо рвал руками, а кость сунул под
подушку. Жевал он громко. Наевшись, он снова показал на пиво, выпил его в
два глотка, утер губы пододеяльником, высморкался в руку и вроде бы
собрался уснуть.
Но, однако, с твоего разрешения... - заторопился Уизер.
смотрит из-под опущенных век, но разговаривать он не собирался. Фрост и
Уизер обменялись недоуменными взглядами.
пошевелится, мы услышим.
по-прежнему боялся, но в самой сердцевине этого страха рождалась какая-то
странная легкость. Больше не надо завоевывать их доверие, раздувать жалкие
надежды. Прямая борьба после такого множества дипломатических ошибок даже
бодрила. Конечно, он может проиграть, но сейчас, хотя бы, он - против них,
и все тут. Он вправе говорить о "своей стороне". Он - с Джейн и со всем,
что она воплощает. Собственно, он даже обогнал ее, она ведь и не участвует
в битве...
нему не привык. За две минуты Марк перешел от облегчения к смелости, а от
нее - к необузданной отваге. Он видел себя героем, мучеником,
Джеком-Победителем, беззаботно играющим в великаньей кухне, и образы эти
обещали изгнать то, что он перевидал за последние часы. Не всякий, в конце
концов, устоит против таких предложений. Как был бы он когда-то польщен!..
охватила его. Те, кто ее испытали, сразу узнают, какое чувство трясло его,
как собака трясет добычу; те, кто не испытали, ничего не поймут. Некоторые
описывают такую похоть в терминах похоти плотской, и это очень много
говорит - но лишь тем, кто испытал. С плотью это не связано ни в малой
степени; хотя двумя чертами и похоже на плотскую похоть, какой она
становится в самых темных и глубоких подвалах своего запутанного, как
лабиринт, дома. Словно плотская похоть, это лишало очарования все
остальное, что Марк знал доселе, - влюбленность, честолюбие, голод,
вожделение, наконец - стали как слабый чай, как дешевая игрушка, на
которую не потратишь и мельчайшего чувства. Бесконечное очарование новой,
неведомой похоти всосало все другие страсти, и мир остался выцветшим,
пресным, жухлым, словно брак без любви или мясо без соли. О Джейн он еще
мог думать чувственно, но вожделения к ней уже не испытывал, - змея эта
стала жалким червяком, когда он увидел дракона. И еще одним это походило
на плотскую похоть: развратному человеку незачем говорить, что кумиры его
ужасны, ибо к ужасу его и тянет. Он стремится к безобразному, красота
давно не возбуждает его, она стала для него слишком слабой. Так и здесь.
Существа, о которых говорил Фрост (Марк не сомневался, что они с ним, в
комнате) губили и род человеческий, и всякую радость; но именно поэтому
его и влекло, тянуло, притягивало к ним. Никогда до сих пор он не знал,
как велика сила того, что противно природе. Теперь он понял непонятные
прежде картины, и объективность, о которой говорил Фрост, и древнее
ведовство. Перед ним встало лицо Уизера, и он с острой радостью увидел,
что и тот понимает. Уизер знал.
увидел белые голые стены и яркий свет. Он заморгал. Где он был только что?
Конечно, ничего общего между ним и Уизером нет. Конечно, они его убьют в
конце концов, если он чего-нибудь не измыслит. О чем же он думал, что
чувствовал, если забыл это?!
воспротивиться; и тут его охватил еще один страх. В теории он был
материалистом, но бессознательно, даже беспечно верил, что воля его
свободна. Нравственные решения он принимал редко и когда, два часа назад,
решил не верить институтским, не сомневался, что это - в его власти. Ему и
в голову не приходило, что кто-то может так быстро изменить до
неузнаваемости его разум. Он знал, что волен передумать, а больше никаких
помех не видел. Если же бывает так... Нет, это нечестно! Ты пытаешься,
впервые в жизни, поступить правильно - так, что и Джейн, и Димбл, и тетя
Джилли тебя бы одобрили. Казалось бы, мир должен тебя поддержать
(полудикарский атеизм был в Марке гораздо сильнее, чем он думал), а он,
именно в эту минуту, покидает тебя! Ты мучайся, а он - вот что...
сопровождал эти мысли. Неужели снова начинают? Нет, нет, не надо! Он сжал