Чтение 42–й страницы книги ~Смертельный танец~

Вечный, - шепнул он.
Я дала ему притянуть себя вниз, в поцелуй, и где-то в глубине души все еще сомневалась, хорошо я поступаю или плохо, но сегодня, именно и только сегодня, мне это было решительно все равно.

40

Проснулась я на кроваво-красных простынях, голая, одна. Жан-Клод поцеловал меня на прощание и ушел в свой гроб. Я не стала спорить. А то проснусь, а он рядом, холодный и мертвый... Скажем так: я исчерпала лимит сюрпризов от своих кавалеров.
Кавалеров. Так можно назвать того, с кем на танцы ходишь. После этой ночи слово не казалось мне точным. Я лежала, прижимая к груди простыни из шелка-сырца. От них, от моей кожи, пахло одеколоном Жан-Клода, но это было не все: я чувствовала запах его самого. Я прижимала этот запах к себе, купалась в нем. Он сказал, что любит меня, и этой ночью я в какой-то момент ему поверила. При свете дня я уже не была так уверена. Насколько это глупо: наполовину поверить, что вампир меня любит? Далеко не так глупо, как самой наполовину его любить. Но я все еще любила Ричарда. И одна ночь потрясающего секса этого не отменила. Вожделение - да, оно умирает легко, но не любовь. Истинная любовь - такая тварь, которую убить очень непросто.
В дверь постучали. Мне пришлось пошарить под двумя красными подушками, пока я нашла "файрстар". Держа его возле бока, я сказала:
-

Войдите!
Вошел человек. Высокий, мускулистый, с обритыми висками и волосами, забранными в конский хвост.
Наставив на него пистолет, я прижала к груди простыни:
-

Я вас не знаю.
Глаза у него полезли на лоб, голос дрожал:
-

Меня зовут Эрни; я должен был спросить, не принести ли вам завтрак.
-

Нет, - сказала я. - И подите прочь.
Он кивнул, не отрывая глаз от пистолета, застрял в дверях, все так же глядя на ствол. У меня возникла догадка.
-

Что Жан-Клод велел тебе сделать?
Забавно, сколько народу больше боятся Жан-Клода, чем меня. Я подняла ствол к потолку.
-

Он сказал, что я поступаю в ваше распоряжение и должен исполнять все ваши желания. Он сказал, чтобы я объяснил это как можно более понятно.
-

Мне понятно. Теперь убирайся.
Он все еще торчал в дверях. Мне надоело.
-

Эрни, я сижу голая в кровати, и я тебя не знаю. Выметайся, или я тебя пристрелю из принципа.
Ради театрального эффекта я взяла его на мушку.
Он рванулся прочь, оставив открытую дверь. Потрясающе. Теперь у меня был выбор: идти закрывать дверь голой или завернуться в простыню гигантского размера с двуспальной кровати. Выбираю простыню.
Я сидела на краю кровати, прижимая к груди простыню, полностью открытая сзади и с пистолетом в руке, когда вошел Ричард.
На нем были джинсы, белая футболка, джинсовая куртка и белые теннисные туфли. Волосы спадали вокруг лица потоком золотых и каштановых волн. Удар когтя пришелся ему по лицу, оставив на всей левой щеке грубый красный рубец. Казалось, что рубцу уже неделя. А он мог появиться уже только после моего ухода.
В одной руке у него было мое кожаное пальто, в другой - мой браунинг. Он стоял в дверях и ничего не говорил.
Я сидела на кровати и тоже молчала. Для слов мне не хватало развитости и утонченности. Что можно сказать кавалеру А, когда он застает тебя голой в кровати кавалера Б? Особенно если кавалер А накануне превратился в чудовище и кого-то съел. Уверена, что в учебниках хорошего тона такая ситуация не рассмотрена.
-

Ты с ним спала?
Тихий, почти ласковый голос, будто он изо всех сил старался не заорать.
У меня подвело живот. Я не была готова к этому скандалу. Я была вооружена, но гола, и выменяла бы пистолет на одежду не задумываясь.
-

Я могла бы сказать, что это все не так, как выглядит, но оно так и есть.
Попытка к юмору не удалась.
Он шагнул в комнату, как врывается буря в окно, и гнев его летел перед ним потрескивающей волной. Меня окатило силой, и я чуть не вскрикнула.
-

Перестань на меня течь!
Это его остановило - буквально - на полпути.
-

О чем ты говоришь?
-

Твоя сила, аура или как там ее, она на меня льется. Прекрати.
-

Почему? Разве это неприятно? Пока ты не впала вчера в панику, это ведь было хорошо?
Я сунула "файрстар" под подушку и встала, держа перед собой простыню.
-

Да, было хорошо, пока ты не перекинулся прямо на мне. Меня залило прозрачной жижей, липкой.
От воспоминания об этом по коже прошла дрожь, и я отвернулась.
-

А потому ты пошла трахаться с Жан-Клодом. Очень логично.
Глядя на него, я почувствовала, как во мне поднимается ответная злость. Если он хочет ссориться, он пришел куда надо. Я подняла руку, покрытую чудесным радужным кровоподтеком.
-

Это ты сделал, когда отбросил меня прочь.
-

Убийств было достаточно. Больше никто не должен был умереть.
-

И ты серьезно думаешь, что Райна даст тебе взять верх? Ни за что. Сначала она увидит твою смерть.
Он упрямо покачал головой:
-

Я теперь Ульфрик, власть у меня. Райна будет делать то, что я скажу.
-

Райной никто не может командовать - достаточно долго. Она тебе уже предлагала трах?
-

Да, - ответил он, и от его тона у меня пресеклось дыхание.
-

И ты это сделал, когда я ушла?
-

Тебе бы это было очень сейчас на руку.
Здесь я не смогла выдержать его взгляда.
-

Если ты сделаешь ее лупой, она не будет дальше интриговать. Ей главное - не терять основы своей власти.
Я заставила себя посмотреть ему в глаза.
-

Я не хочу Райну, - сказал он, и такой мучительной болью исказилось его лицо, что у меня слезы выступили на глазах. - Я хочу тебя.
-

Ты не можешь меня хотеть после этой ночи.
-

Для того ты и спала с Жан-Клодом? Ты думала, что это обезопасит тебя от меня?
-

Я не думала об этом настолько отчетливо.
Он положил на кровать пальто и пистолет и схватился руками за спинку. Дерево застонало от силы его пальцев, и он отдернул руки, будто не собирался его ломать.
-

Ты спала с ним в этой постели. Прямо здесь.
Он прикрыл глаза рукой, будто пытаясь стереть этот образ.
И вскрикнул нечленораздельно.
Я шагнула к нему, вытянув руку, - и остановилась. Чем я могла его утешить? Что сказать? Да ни черта.
Он дернул на себя нижнюю простыню, выдернул, схватил матрац и сорвал его с кровати, схватился за кровать и поднял ее.
-

Ричард! - крикнула я.
Кровать была из сплошного старого дуба, а он отшвырнул ее, как игрушку, дернул нижнюю простыню, и шелк порвался с треском лопнувшей кожи. Ричард стоял на коленях, держа в руках рваный шелк, протягивая ко мне руки, и обрывки стекали с них, как кровь.
Он поднялся на ноги, не совсем уверенно, пошатнулся, схватился за кровать и шагнул ко мне. "Файрстар" и браунинг лежали где-то на полу среди красных обрывков шелка и расшвырянных матрацев.
Я попятилась, пока не уперлась в угол, и отступать стало некуда. Я все еще прижимала к себе простыни, будто они могли меня защитить, протянула руку в сторону Ричарда, будто это могло помочь.
-

Что ты хочешь от меня, Ричард? Что ты хочешь, чтобы я сказала? Мне очень жаль. Жаль, что я сделала тебе больно. Жаль, что не смогла пережить то, что видела ночью. Мне жаль, жаль, жаль.
Он шел ко мне, ничего не говоря, сжав руки в кулаки. Я поняла, что боюсь Ричарда, что я не знаю, что он сделает, когда дойдет до меня, и что я не вооружена. Наполовину я чувствовала, что заработала по морде хоть один раз, и это я ему должна. Но, видя, что он сделал с кроватью, я не знала, выживу ли я.
Ричард схватился за простыню, смял ее рукой, дернул меня за нее к себе, поднял на цыпочки и поцеловал. Я просто замерла. Удар, крик - этого я ожидала. Но не поцелуя.
Он надавил губами, заставляя меня открыть рот. Ощутив его язык, я отдернула голову.
Ричард положил мне ладонь на затылок, будто силой хотел заставить целоваться с ним. Ярость на его лице ужасала.
-

Я стал недостаточно хорош для поцелуев?
-

Я видела, как ты ел Маркуса.
Он отпустил меня так резко, что я упала на пол, запутавшись в простыне. Попыталась подняться на колени, но ноги застряли, простыня соскользнула с одной груди. Я попыталась ее натянуть. Наконец-то смутилась.
-

Позавчера я мог касаться их и целовать. Сегодня мне даже нельзя их видеть.
-

Не надо, Ричард.
Он встал передо мной на четвереньки, и мы оказались глаза в глаза.
-

Чего не надо? Не надо психовать, что ты дала вампиру? - Он пополз вперед, придвинулся почти вплотную. - Ты дала трупу, Анита. Как, хорошо это было?
Я смотрела на него, уже не смущаясь, а злясь.
-

Да, это было хорошо.
Он дернулся, будто я его ударила. Лицо его сморщилось, глаза лихорадочно забегали по комнате.
-

Я люблю тебя, Анита! - Вдруг на меня поднялись полные страдания глаза. - Я люблю тебя.
Я старалась раскрыть глаза пошире, чтобы слезы не потекли по щекам.
-

Я знаю, и мне жаль.
Он отвернулся, не встав с колен. Ударил по полу ладонью, заколотил двумя кулаками, пока белый ковер не окрасился кровью.
Я вскочила, наклонилась над ним, боясь дотронуться.
-

Ричард, не надо, пожалуйста, не надо!
Слезы текли, и я не могла их остановить. Я встала на колени рядом с ним:
-

Ричард, ты же себе руки разбиваешь, перестань!
Я схватила его за окровавленные запястья, сжала. Он глядел на меня, и взгляд его был полон человеческой муки.
Я дотронулась до его лица, до шрама от когтя. Он прильнул ко мне, и по его щекам покатились слезы. От его взгляда я замерла неподвижно. Он коснулся губами моих губ, и я не отдернулась, но и не стала целовать в ответ.
Он отодвинулся - настолько, чтобы ясно видеть мое лицо.
-

До свидания, Анита. - Он поднялся на ноги.
Я столько хотела сказать, но все это не имело бы смысла. Уже ничего нельзя было исправить. Ничем не стереть того, что видела я этой ночью и что при этом почувствовала.
-

Ричард, я... Ричард... мне очень жаль...
-

Мне тоже. - Он пошел к двери, остановился, взявшись за ручку. - Я всегда буду тебя любить.
Я открыла рот - но не издала ни звука. Ничего я не могла сказать, кроме как "Я люблю тебя, Ричард, и нет слов, чтобы передать, как я сожалею".
Он открыл дверь и вышел, не оглянувшись. Когда дверь закрылась, я села на пол, закутавшись в шелк простыни. Она пахла одеколоном Жан-Клода, но был в ней теперь и запах Ричарда. Лосьон его лип к ткани, к моим губам.
Как я могла его отпустить? А как я могла его удержать?
Я сидела на полу и ничего не делала, потому что не знала, что мне делать.

41

Позвонив на автоответчик Эдуарда, я оставила сообщение. Я не могла оставаться там, где была. Не могла смотреть на разгромленную спальню и видеть страдающие глаза Ричарда. Я должна была уйти. Должна была позвонить Доминику и сказать, что я не приду. Триада силы не будет действовать, если хотя бы двоих из нас не будет на месте. Жан-Клод у себя в гробу, а Ричард исчез со сцены. Непонятно, что дальше будет с нашим маленьким триумвиратом. Я не могла себе представить, что Ричард будет стоять и смотреть, как я лапаю Жан-Клода, если я не буду лапать и его. Я могла его понять.
Странно, но от мысли, что он будет спать с Райной, я по-прежнему зеленела от ненависти. У меня не было права его ревновать, а я ревновала. Только подумать.
Я оделась в черные джинсы, безрукавку и черный блейзер. Сегодня ночью мне работать, а Берт устроит истерику за появление на работе в черном. Он считал, что это создает неверный имидж. И пошел он куда подальше. Черное мне сегодня под настроение.
Браунинг в наплечной кобуре, "файрстар" в боковой, по ножу на каждой руке и нож вдоль спины. К работе готова.
Дам Эдуарду еще десять минут и пойду отсюда. Если где-то там еще прячется убийца, я ему буду почти рада.
В дверь постучали, я вздохнула:
-

Кто там?
-

Кассандра.
-

Заходи.
Она вошла в дверь, увидела разломанную кровать и усмехнулась:
-

Слыхивала я про бурный секс, но это даже смешно.
На ней было длинное белое платье почти до лодыжек, завершали туалет белые чулки и белые туфли. Длинные волосы развевались вдоль спины, вид у нее был приятный и летний.
Я мотнула головой:
-

Это сделал Ричард.
Она перестала улыбаться.
-

Он узнал, что ты спала с Жан-Клодом?
-

Уже все знают? - спросила я.
-

Еще не все. - Она вошла в комнату, закрыла дверь, покачала головой. - Он тебе ничего не сделал?
-

Он меня не стал бить, если ты это имеешь в виду. Но чувствую я себя очень дерьмово.
Кассандра подошла к кровати, рассматривая. Взялась за край рамы, одной рукой потянула, придерживая другой. Она подняла несколько сотен фунтов металла и дерева, будто вся конструкция ничего не весила, и аккуратно поставила на ковер.
Я подняла бровь:
-

Впечатляет.
Она улыбнулась почти застенчиво.
-

Одно из сомнительных преимуществ ликантропа - что можно поднять почти все, что хочешь.
-

Я понимаю этот соблазн.
-

Я так и думала, - сказала она и начала подбирать подушки и разорванные простыни. Я стала ей помогать. - Наверное, надо сначала положить на место матрац, - предложила она.
-

Ладно. Тебе помочь?
Она рассмеялась:
-

Поднять его я могу, но он очень неудобный.
-

Да уж.
Я взялась за край матраца.
Кассандра встала рядом со мной, подняв матрац левой рукой. Какое-то странное выражение прошло по ее лицу.
-

Мне очень жаль.
-

Я всерьез говорила раньше насчет тебя и Ричарда. Я хочу, чтобы он был счастлив, - сказала я.
-

Мне это очень лестно. Ты мне нравишься, Анита, очень нравишься. А лучше бы не нравилась.
Я еще успела недоуменно нахмуриться, когда ее точеный кулачок просвистел размытой полосой из ниоткуда и ударил меня в лицо. Я почувствовала, как падаю назад, на пол, и не успела закрыться от удара затылком. Но больно не было. Когда надо мной сомкнулась чернота, я вообще ни черта не чувствовала.

42

Из темноты я выплывала медленно, будто пробуждаясь от глубокого сна. Что меня разбудило - не знаю, я не помню, как засыпала. Попыталась перевернуться - и не смогла. И вдруг проснулась резко, с широко раскрытыми глазами, с напряженным телом. Меня уже раньше связывали, и это - одно из наименее любимых мной состояний. На несколько мгновений я поддалась животной панике, дергая веревки, связывающие мне лодыжки и запястья. Дергала и тянула, пока не сообразила, что только сильнее завязываю узлы.
Тогда я заставила себя лежать совершенно неподвижно. Сердце стучало в ушах так громко, что ничего больше слышно не было. Руки у меня были связаны над головой и выгнуты под таким острым углом, что напряжение от лопаток доходило до кистей. Даже чуть приподнять голову, чтобы посмотреть на щиколотки, было уже больно. За связанные ноги я была привязана к ногам незнакомой кровати. Опустив голову обратно, я увидела, что руки привязаны к ее изголовью. Веревка была черная и мягкая, и если бы мне надо было угадать, из чего она, я бы назвала плетеный шелк. Такая, как могла бы валяться где-нибудь в чулане у Жан-Клода. На долю секунды мелькнула эта мысль, а потом в комнату вошла явь, и у меня сердце на секунду остановилось.
К ногам кровати подошел Габриэль. Он был одет в черные кожаные штаны, настолько обтягивающие, что будто обливали его тело, и в черные высокие сапоги до оснований бедер с ремнями наверху. Выше талии он был обнажен, и в левом соске у него блестело серебряное кольцо, в пупке - еще одно. Серебро блестело и в ушах, бросая зайчики, когда он шел к моей кровати. Длинные густые черные волосы упали вперед, обрамляя бурю серых глаз. Он обошел спинку изголовья, скрылся из виду и вновь медленно вернулся в кадр.
Сердце у меня снова начало биться, и билось так сильно, что почти не давало дышать. Браунинг, "файрстар", кобуру и все прочее у меня забрали. Ножен на руках не было. Напрягая спину, я все еще чувствовала ножны на спине, а закинув голову назад, ощутила рукоять ножа. Надо, наверное, благодарить, что меня не раздели и не нашли его. Судя по тому, как Габриэль кружил вокруг кровати, до этого еще дойдет.