Чтение 42–й страницы книги ~Пелагия и белый бульдог~

больше она не станет. Помните, я вам говорила, как она пригрозила долги
раздать? И раздала бы, потому что избавилась от бесовского наваждения и
служить демону больше не хотела. То ли терпение кончилось, то ли гордость
пробудилась. А может быть, выбор сделала - в пользу Степана Трофимовича.
Только слишком уж заигралась она с огнем. Бубенцов не мог оставить ее в
живых, ни на один день. И убил. А заодно и служанку. Что для этакого "духа
изгнанья" чья-то маленькая жизнь?

- И тебя тоже чуть не убил, - негромким, страшным голосом произнес
владыка, и взгляд у него стал такой, что хоть свечку об него зажигай.

- Да. И даже дважды.

Пелагия вздохнула и рассказала, как в Дроздовке, когда она проводила
преосвященного до ворот парка и возвращалась обратно по аллее, кто-то
пытался ее задушить.

- Я тогда никому не стала говорить, а то Бубенцову только на руку бы
вышло. Снова на зытяков бы свалил. Такой подарок для синодальных дознателей
- нападение на монахиню. Бубенцов как раз накануне рассказывал, как зытяки
на пустынной дороге своим жертвам мешки на голову накидывают. Теперь
понятно, кто и почему меня удавить хотел. Помните, когда я перед всеми
разоблачила Наину Георгиевну, то сказала, что на этом не остановлюсь?

- Да, помню, - кивнул владыка. - Ты сказала, что тут какая-то тайна и
что нужно разобраться.

- Глупо сказала, неосторожно, - вздохнула Пелагия и, скромно
потупившись, добавила: - Выходит, Бубенцов высоко оценил мои способности,
раз решил обезопаситься.

Митрофаний грозно пророкотал:

- Бог милостив и прощает злодеям разные душегубства, еще и хуже этого.
Но я не Бог, а грешный человек и за тебя разотру Бубенцова в пыль. Ты только
скажи мне, можно ли действовать по закону или нужно изыскивать иные
средства? Ты ведь оба раза не видела, кто на тебя нападал. Значит, и
доказательств нет?

- Только косвенные.

Пелагия почувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы сесть на кровати.
Епископ подложил чернице под спину подушек.

- У нас три преступления, явно связанных между собой: сначала убили
отца и сына Вонифатьевых, потом Аркадия Сергеевича Поджио, потом Наину
Телианову с горничной, - начала объяснять сестра. - По уже упомянутым
причинам Бубенцов попадает в число подозреваемых во всех трех случаях. Так?

- Не он один был причастен ко всем этим событиям, - возразил архиерей.
- И в Дроздовке, и на обоих вечерах у почтмейстерши были также Ширяев, Петр
Телианов, Сытников и еще этот, рифмоплет, как его... Краснов! У них могли
быть какие-то свои причины для убийства Вонифатьевых. А остальные два
убийства произошли из страха разоблачения.

- Верно, отче. Но только Петр Георгиевич выпадает, потому что в день,
когда к Сытникову приезжал лесоторговец, молодого барина в Дроздовке не
было, он еще не вернулся из города. Про это при мне говорили, я запомнила.
Что до Краснова и Сытникова, то убить Вонифатьева они, конечно, могли.
Первый - хотя бы из-за тех же тридцати пяти тысяч. Второй... Ну, скажем,
поссорился из-за чего-то со своим гостем. Но неувязка в том, владыко, что ни
Краснова, ни Сытникова княжна покрывать бы не стала.

- Согласен. Но как насчет Ширяева? - спросил преосвященный уже больше
для порядка.

- Вы запамятовали, отче. Мы уже установили, что убийства в Варравкином
тупике Степан Трофимович совершить не мог, потому что все еще находился под
арестом.

- Да-да, правильно. Значит, кроме Бубенцова, совершить все три убийства
было некому?

- Выходит, что так. Только не три убийства, а пять, - поправила
Пелагия. - Ведь первое и последнее были двойными. При внимательном
разбирательстве на подозрении остается один только Владимир Львович.
Вспомните еще и то, что в ночь убийства Поджио инспектор был совсем один -
Мурад Джураев напился пьян и бродил по кабакам, а секретарь Спасенный
пытался урезонить буяна. Уж не сам ли Бубенцов и подпоил своего слугу, зная,
к чему это приведет?

Монахиня развела руками:

- Вот и все, чем мы располагаем. При обычных обстоятельствах этого было
бы достаточно для ареста по подозрению, но Владимир Львович - случай
особенный. Если Матвей Бенционович даже и выпишет постановление, боюсь, что
полицмейстер не послушается. Скажет, мало оснований. Для него ведь Бубенцов
- и царь, и бог. Нет, ничего у нас с арестом не выйдет.

- А это не твоя печаль, - уверенно молвил Митрофаний. - Ты свое дело
исполнила. Лежи теперь, набирайся сил. Я велю, чтоб не тревожили тебя, а
понадобится что - дерни вот за этот бархатный шнурок. Вмиг келейник прибежит
и все исполнит.

Владыка тут же показал, как дергать за шнурок, и в самом деле через
секунду в дверную щель просунулась постная жидкобородая физиономия в
камилавке.

- Патапий, вели-ка послать за Матвеем Бердичевским. И живо, на легкой
ноге.

x x x

Матвей Бенционович очень волновался.

Не из-за полицмейстера - тот был как шелковый. То есть поначалу, когда
увидел постановление об аресте, побледнел и весь, до самой кромки волос,
покрылся испариной, но когда Бердичевский разъяснил ему, что после провала
зытяцкого дела карта синодального инспектора так или иначе бита, Феликс
Станиславович окреп духом и взялся за дело с исключительной
распорядительностью.

Беспокойство товарища прокурора было вызвано не сомнениями в лояльности
полиции, а высокой ответственностью поручения и, еще более того, некоторой
зыбкостью улик. Собственно, улик как таковых почти и не было - одни
подозрительные обстоятельства, на которых настоящего обвинения не выстроишь.
Ну, был Бубенцов там-то и там-то, ну, мог совершить то-то и то-то, так что с
того? Хороший защитник от этих предположений камня на камне не оставит. Тут
требовалась большая предварительная работа, и Матвей Бенционович не был
уверен, что справится. На минуту даже подумалось с завистью о дознателях
былых времен. То-то спокойное у них житье было. Хватай подозрительного,
вешай на дыбу, и признается сам как миленький. Конечно, Бердичевский, будучи
человеком передовым и цивилизованным, подумал про дыбу не всерьез, но без
признания самого обвиняемого тут было не обойтись, а не таков Владимир
Львович Бубенцов, чтобы самому на себя показывать. Все надежды Бердичевский
возлагал на допрос инспекторовых приспешников, Спасенного и Черкеса.
Поработать с каждым по отдельности - глядишь, и выявятся какие-нибудь
несоответствия, зацепочки, кончики. Чтоб потянуть за такой кончик да
размотать весь клубок.

Вот бы попытка к бегству или того паче - сопротивление аресту,
размечтался Матвей Бенционович, когда уже ехали на задержание.

На всякий случай - как-никак арест убийцы - подготовили операцию по
всей форме. Лагранж собрал три десятка городовых и стражников, велел смазать
револьверы и самолично проверил, все ли помнят, как стрелять.

Прежде чем выехать, полицмейстер нарисовал на бумажке целый план.

- Вот этот кружок, Матвей Бенционович, площадь. Пунктир - это ограда,
за которой двор "Великокняжеской". Большой квадрат - сама гостиница,
маленький - "генеральский" флигель. Бубенцов у себя, мои уже проверили.
Половину людей расположу по периметру площади, остальным велю затаиться за
оградой. Внутрь войдем только мы с вами и еще два-три человечка...

- Нет, - перебил его Бердичевский. - Во двор войду я один. Если
нагрянем такой оравой, увидят через окно и, не дай Бог, запрутся, уничтожат
улики. А я очень надеюсь обнаружить там что-нибудь полезное. Войду тихонько,
как бы с визитом. Приглашу Бубенцова для беседы - ну хоть бы к губернатору.
А как выйдем во двор, тут его, голубчика, и заарестуем. Если же у меня
возникнут затруднения, я вам крикну, чтоб выручали.

- Зачем же вам горло натруждать? - укоризненно покачал головой
совершенно прирученный Лагранж. - Вот вам мой свисточек. Дунете, и я тут же
предстану перед вами как лист перед травой-с.

На самом деле, помимо деловых соображений, были у Матвея Бенционовича
еще и личные основания для того, чтобы взять Бубенцова собственноручно.
Очень уж хотелось поквитаться с подлым петербуржцем за памятный щелчок по
носу. С предвкушением, недостойным христианина, но оттого не менее
сладостным, представлялось, как исказится и побелеет надменная бубенцовская
физиономия, когда он, Бердичевский, этак небрежно скажет:

- Извольте-ка заложить руки за спину. Я объявляю вас арестованным.

Или, еще лучше, светским тоном:

- Знаете, сударь, а ведь вы арестованы. Вот какая неприятность.

x x x

И все же, когда в Одиночестве пересекал двор, стало не по себе.
Стиснулось в животе и горло пересохло.

Собираясь с духом, Матвей Бенционович с полминуты постоял на крылечке
"генеральского" флигеля. Здесь, в опрятном одноэтажном домике, располагался
самый лучший во всей гостинице апартамент, предназначенный для высоких особ,
которые прибывали в губернию по казенной надобности, а также просто для
богатых людей, кто считает зазорным селиться под одной крышей с прочими
постояльцами.

Окна флигеля были закрыты занавесками, и Бердичевский вдруг испугался -
не ошибся ли Лагранж. Вдруг Бубенцова здесь нет?

От испуга за дело пустая нервическая слабость ретировалась, и Матвей
Бенционович даже не стал, как собирался, звонить в колокольчик - просто
толкнул дверь и вошел.