груди. - Пушкин посвятил мне два стихотворения и еще четыре - подарил на
память. Они - в бумагах, что взяли у меня при аресте. Все. Все шесть
стихотворений подписаны Александром Сергеевичем, а список "Андрея Шенье" -
не подписан. Извольте обратить внимание, прошу вас. А не подписан потому,
что подарен был кому-то другому и я его просто выиграл в штосс...
как раз обратное вашим словам. А именно, что вы расплатились с ним
пушкинским "Андреем Шенье", но потом отыграли сей список назад.
все - как в тумане, только ошибается коннопионер. Он тоже на хороших
воздусях был...
арестован, я устрою вам очную ставку. Что тогда скажете?
дать согласие свое. Представление по сему предмету мною уже сделано.
растерянно и как-то не к месту, что ли, сказал я. - Проще с этим
коннопионером и мною очную ставку...
патриотическое рвение, и нет причин...
горла меня переполнила: знал я теперь, кому обязан казематным своим
сидением. Знал. Знал, кто проявил истинно патриотическое рвение...
генеральский голос. - Вы с Молчановым или Молчанов с вами?
человек мой подтвердить может, и станционный смотритель в любое время.
какие-то свои бумаги. - Однако Молчанов утверждает обратное.
меня уж и не лезло.
величия.
вам, ни Молчанову. Сие установлено. Кому же она принадлежит?
выиграл.
свое беспутство. Знаете, как вас полковой командир охарактеризовал? -
Генерал извлек очередную бумажку и зачитал почти с выражением: - "Картежник
и бретер, игрок и дуэлянт". Куда ближе к действительности, нежели старческие
сантименты Инзова. А потому в последний раз задаю два вопроса. В последний!
Первый вопрос: когда именно Александр Пушкин попросил вас припрятать свой
стихотворный антиправительственный манифест? До бунта на Сенатской площади
или после оного? И второй: кто и когда написал поверх стихов "Андрей Шенье"
слова "На 14 декабря"?
вам последний шанс подумать о своем будущем. В переводе на общедоступный
офицерский язык - подумать о собственной шкуре. Собственной, Олексин, а не
своих кишиневских приятелей, уразумейте же это наконец. Ступайте!
по-прежнему строевым шагом ворс из ковра выколачивая. Вероятно, именно это и
обозлило шефа жандармов. Сказал вдогонку, когда я уже у дверей был:
удар. Наталья Филипповна просила меня разрешить вам свидание с батюшкой
вашим. Я обещал при условии, что вы поведете себя благоразумно. Этого не
случилось, почему и свидания вы не получите. Ступайте.
первого удара оправившись, свалился во втором. И оба - из-за меня. Из-за
меня!..
слез, выданный на всю жизнь, и мне было во сто крат тяжелее. Я молился,
молился искренне, с огромным отчаянием и крохотной надеждой в душе. Я
метался по каземату, падал на койку, вскакивал и снова метался и уж не знаю,
сколько верст наметали мои ноги в ту страшную ночь.
на койке, зажав голову в ладонях. Не заснул, все чувствовал, все слышал и
ощущал, ворочая тяжкими думами своими. И вдруг... услышал вдруг отцовский
голос! Не снаружи, а - изнутри, не ушами, а как бы душою своею:
своих. А потому обязан выстоять. Выстоять! Ты - потомок бесстрашных
княжеских дружинников, офицер армии русской, найдешь в себе силы. Знаю,
надеюсь, верю, что сыщешь их...
высочайшем смотру, и сказал вслух:
противостоять? Не это главное. Главное, что мы наследуем, - любовь родителей
к нам. Их заботу о нас. Их веру - в нас. Их надежду - на нас. Мы такие,
какими нас испекли в родительском тепле. Все последующее - всего лишь
бутерброд, на куске хлеба, испеченном матушкой из отцовской муки...
Я понял, что обязан бороться, обязан выиграть эту борьбу, обязан устоять и
вновь вернуться в жизнь. Во имя исполнения его завета и его надежды.
Вероятно, поэтому, когда я по заведенной привычке на ощупь подбривал усы и
баки, в меня и влезла паскудная мысль. Простая, как змея, сотворенная
Господом.
никакой возможности повидать тяжко за-хворавшего бригадира моего? Зачем мне
упрямством своим способствовать аресту Пушкина? Зачем? Во имя чего? Пушкина,
даже арестовав, никто не посмеет тронуть, потому что все общество, все
лучшие люди России поднимутся на его защиту. Все, даже враги его, ибо в
противном случае общество отвернется от них. Пред ними закроются двери всех
салонов, гостиных, клубов, собраний. Нет, нет, Россия никогда не даст в
обиду светлого гения своего, она грудью прикроет его от всех застенков,
крепостей и казематов. Так не лучше ли, не мудрствуя лукаво, откровенно
признаться в истине? Да, ваше высокопревосходительство, Александр Сергеевич
Пушкин лично вручил мне полный список "Андрея Шенье" с просьбой никому его
не показывать. Я не исполнил этой просьбы, показав стихи моей невесте, и она
в восторге написала поверху "На 14 декабря". Пушкин и моя Полиночка -
благородные люди, они подтвердят мои слова, меня выпустят из крепости, и я
увижу батюшку, страдающего смертельным недугом. Все же очень просто, Сашка,
они - благородные люди...
пощечину. В полную силу: дня два щека нытьем ныла...
посмеют ли дети, внуки, правнуки твои когда-либо считать себя просто
порядочными людьми, ощущая зловонное дыхание предательства, некогда
совершенного тобою? Нет, Пушкина не тронут - зачем же беспокоить общество?
Ему просто сплетут поводок из липкой лилипутьей паутины. И накинут ее на
вольную душу гения, как ошейник на раба...
Навсегда...
Библию, до донышка выскребывать все, что дают, и... и терпеливо учить крыс
пристойно себя вести...
распахнулись вскоре после обычного скудного завтрака, и меня востребовали на
выход.
каменный двор, лестница, кабинет и - рыжеватый подполковник за прежним
столом.
пешкой казался. Причем пешкой, которая в дамки так никогда и не выйдет.