дрожь. Все-таки хорошо, что калитка мисс Лер осталась где-то там, далеко -
ему ведь не верилось, что можно вернуться к приходским делам, ежедневно
служить мессу и неукоснительно соблюдать все внешние проявления
благочестия. Тем не менее смерть лучше бы встретить хмельным. Он подошел к
двери хижины - ни звука. Потом чей-то голос сказал:
его клыка подрагивали и дергались на нижней губе.
или мертвый - другое дело. Он лежал на соломенной циновке с закрытыми
глазами, с открытым ртом, сложив руки ниже груди, точно ребенок, у
которого болит живот. Боль меняет лицо; а может быть, его меняют
преступления, сошедшие с рук, - так же как политика или благочестие.
Трудно было узнать в нем человека с газетной фотографии, висевшей на стене
полицейского участка: тот был грубый, наглый, удачливый. А у этого вид
самого обыкновенного бродяги. Боль обнажила нервы и придала его лицу
обманчивую духовность.
дышит ли он. В лицо ему ударило тяжелым запахом - смесью блевотины,
никотина и винного перегара. Много лилий ушло бы на то, чтобы заглушить
этот смрад. Еле слышный голос у самого его уха проговорил по-английски:
сводя глаз с хижины, стоял на чуть подрагивающих ногах метис.
Времени у тебя мало.
единственные слова, оставшиеся у него в памяти от давно забытого урока.
раз? - Веки поднялись, и в него уперся удивленный взгляд. Американец
неуверенно проговорил:
всплывал у него в памяти. Точно ползучий гад, раздавленный с хвоста, он
лежал на циновке, сложив руки на животе, и вся жизнь, оставшаяся в нем,
сосредоточилась в одной мысли. Он прошептал сдавленным голосом: - Этот
подлец...
тебя одну мерзость. - Как это чудовищно несправедливо, что вместе с
опасностью к нему вернулась его полная бесполезность, - он ничего не мог
сделать для этого человека.
Чем скорее кончится исповедь, тем скорее я уйду.
застарелому, тошнотворному запаху. - Я пришел сюда, чтобы выслушать твою
исповедь. Ты хочешь исповедоваться?
об этом. Помни, ты умираешь. Не полагайся слишком-то на милость Божию.
Господь дарует тебе эту последнюю возможность. Второй, глядишь, и не
будет. Как ты жил все эти годы? Теперь твоя жизнь не кажется тебе такой уж
роскошной? Ты убивал людей - вот, пожалуй, и все. Любой это может, а потом
и его убьют. Как тебя убили. И ничего не осталось, только боль.
мелькнула надежда, что американец наконец-то внял ему и выдавит из себя
жалкую ниточку скорби.
ею к плечу. Это стоило ему неимоверных усилий: зрелище было невыносимым.
Священник строго сказал:
американца под мышкой. Это было первое бесспорное доказательство того, что
кроме них и метиса здесь есть кто-то еще.
дотянулась, - на сердце. Он был похож на статую женщины в стыдливой позе:
одна рука на груди, вторая - на животе. В хижине было очень душно; над ней
стоял мрачный свет надвигающейся грозы.
американца; теперь уже ничто не обратит этот неистовый мозг к покою и
миру. Может быть, раньше, несколько часов назад, когда он писал эту
записку... но порыв пришел и ушел. Теперь он шептал про какой-то нож.
Среди преступников существует поверье, будто в глазах мертвеца отражается
последнее, что они видели; по христианскому верованию, то же происходит и
в душе - в последнюю минуту она запечатлевает отпущение грехов и мир,
идущий вслед за жизнью, полной самых гнусных преступлений. А случается,
что набожный человек умирает скоропостижно в борделе без покаяния и его
якобы чистое житие так и уходит в вечность с пятном греха. Ему приходилось
слышать, что раскаяние на смертном одре - выдумка: выходит, будто можно
мгновенно искоренить в себе привычку к греху. Не верят, что праведная
жизнь может кончиться плохо, а порочная - хорошо. Он решил сделать еще
одну отчаянную попытку и сказал:
возможность. В последнюю минуту. Как у разбойника [в Евангелии от Луки
(23, 39-43) повествуется о разбойниках, казненных вместе с Христом; один
из них перед смертью раскаялся и получил прощение: "И сказал ему Иисус:
"истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю"]. Ты убивал людей...
может, даже младенцев, - добавил он, вспомнив маленький темный комок у
подножия креста. - Но не это главное. Это касается только земной жизни -
каких-нибудь несколько лет, и ей конец. Оставь все здесь, в хижине, и
уходи навеки... - Мелькнула смутная мысль, что ему самому эта жизнь
недоступна, и он опечалился, затосковал... Мир, слава, любовь - это не для
него.
себе. Возьмите мой нож. - Усталая рука снова отправилась в путь - на этот
раз к бедру. Колени согнулись в попытке повернуть тело на бок, но оно
обмякло, силы покинули его, дух отлетел, все кончилось.
секунду, на рубеже между жизнью и смертью, душа раскаялась? Хотя скорее
всего и отлетела она, все еще отыскивая нож, чтобы нанести удар чужой
рукой. Он молился:
словах молитвы не было веры. В лучшем случае один преступник пытался
помочь другому. И, как ни посмотреть на это, ни тот, ни другой ничего
хорошего не заслужили.
3
полицейского офицера, который дал ему денег в тюрьме, - его темная
щеголеватая фигура появилась в дверном проеме, поблескивая крагами на
грозовом свету. Он держал одну руку на кобуре и, взглянув на мертвого
бандита, сердито нахмурил брови.
вас...
не пытайся убежать. Это бесполезно, сам видишь, - добавил он, когда
священник вышел за порог и увидел с десяток вооруженных полицейских,
окруживших хижину.
клубились грозовые тучи; под их навесом горы были как пестрые игрушки. Он
вздохнул с нервным смешком: - Какого труда мне стоило перебраться через
эти горы, и вот...
Прохладный, свежий ветер, который поднимается иногда перед грозой,
коснулся его щек. Он сказал с плохо разыгранной непринужденностью: -
Шломо Вульф
Конан-Дойль Артур
Свержин Владимир
Зыков Виталий
Грабб Джеф
Белогорский Евгений