она во-время -- боя бы не было, не погибли бы полторы тыся-чи храбрецов, а у
турок много больше. Были бы целы два любимых генерала Шелеметев и Шаликов,
был бы цел мой молодой друг, товарищ по юнкерскому училищу подпоручик
Николин: он погиб благодаря своему росту в самом начале наступления, пуля
попала ему в лоб. Едва не попал в плен штабс-капитан Ленкоранского пол-ка
Линевич (Впоследствии главнокомандующий вовремя Японской войны), слишком
зарвавшийся вперед, но его от-били у турок наши охотники.
x x x
сентября 1878 года я получил отставку, так как был в "охотниках" и нас
держали под ружьем, по-тому что башибузуки наводняли горы и приходилось
во-евать с ними в одиночку в горных лесных трущобах, пол-зая по скалам, вися
над пропастями. Мне это занятие было интереснее, чем сама война. Охота за
башибузука-ми была увлекательна и напоминала рассказы Майн Рида или Фенимора
Купера. Вот это была война полная при-ключений, для нас более настоящая
война, чем минувшая. Ходили маленькими отрядами по 5 человек, стычки с
ба-шибузуками были чуть не ежедневно. А по взглядам на-чальства это была
какая-то полу-война. Это наши удаль-цы с огорчением узнали только тогда,
когда нам за дей-ствительно боевые отличия прислали на пластунскую команду
вместо георгиевских крестов серебряные меда-ли на георгиевских лентах с
надписью "за храбрость", с портретом государя, на что особенно обиделся наш
уда-лой джигит Инал Асланов, седой горец, магометанин, с начала войны лихо
дравшийся с турками.
отчаянной боевой работы, за разгон ша-ек, за десятки взятых в плен и
перебитых в схватках ба-шибузуков, за наши потери ранеными и убитыми, нам
прислали восемь медалей, которые мы распределили меж-ду особенно храбрыми,
не имевшими еще за войну геор-гиевских крестов; хотя эти последние, также
отличившие-ся, и теперь тоже стоили наград, но они ничего не получи-ли,
во-первых, потому, что это награда была ниже креста, а во-вторых, чтобы не
обидеть совсем не награжденных товарищей. Восьмерым храбрецам даны были
медали, се-меро из них радовались как дети, а Инал Асланов ру-гательски
ругался и приставал к нам:
мордам? -- очень обижался старик.
пароходе выехал в Россию через Та-ганрог.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. АКТЕРСТВО
Сологуб. Бенефис и визиты. Мейерхольд. Летний сезон в Воронеже. Гастроли M.
H. Ермоловой и О. А. Правдина. Таинствен-ный певец. Оскорбление жандарма. В
вагоне с быками. М. И. Свободина и Далматов. Сезон в Пензе. "Особые
приметы". Л. И. Горсткин. Как ставить "Гамлета".
Яковлева, знаменитого трагика, с кото-рым встречался в Москве. Здесь
познакомился с его сы-ном Сашей, и потом много лет спустя эта наша
встречаему пригодилась.
зашел Саша Яковлев в какую-то тя-желую для него минуту жизни. Я не помню
уже, что именно с ним случилось, но знаю, что положение его бы-ло далеко не
из важных. Я обрадовался ему, он у меня прожил несколько дней и в тот же
сезон служил у Корша, где вскоре стал премьером и имел огромный успех. Не
помню его судьбу дальше, уж очень много разных встреч и впечатлений было у
меня, а если я его вспом-нил, так это потому, что после войны это была
первая встреча за кулисами, где мне тут же и предложили остаться в труппе,
но я отговорился желанием повидать-ся с отцом и отправился в Вологду, и по
пути заехал в Воронеж, где в театре Матковского служила Гаевская.
гостинцев я привез в подарок луч-шего турецкого табаку, добытого мною в
Кабулетах. От отца я получил в подарок дедовскую серебряную таба-керку.
помеченное 5 октября 1878 года, которое храню и до сих пор. Он пишет:
приезжайте ко мне трудиться... Я думаю, что отец доволен Вашим поступком --
он заслуживает при-знательности и похвалы. Что касается до меня, то в
слу-чае неустойки я к Вашим услугам. Хотя я и вновь обза-велся семейством,
но это нисколько не мешает мне не за-бывать старых товарищей".
специально пензенский экипаж вроде из-возчичьей пролетки без рессор, с
продольным толстым брусом, отделявшим ноги одного пассажира от другого. На
пензенских грязных и гористых улицах всякий другой экипаж поломался бы, --
но почему его назвали "удобка" -- не знаю. Разве потому, что на брус
садился, скор-чившись в три погибели, третий пассажир?
улице, принадлежавший старому бари-ну в полном смысле этого слова, Льву
Ивановичу Горсткину, жившему со своей семьей в половине дома, вы-ходившей в
сад, а театр выходил на улицу, и выходили на улицу огромные окна квартиры
Далматова, состоя-щей из роскошного кабинета и спальни. Высокий каби-нет с
лепными работами и росписью на потолке. Старин-ная мебель... Посредине этой
огромной комнаты большой круглый стол красного дерева, заваленный пьесами,
афишами, газетами. Над ним, как раз над серединой, висела толстая бронзовая
цепь, оканчивавшаяся огром-ным крюком, на высоте не больше полутора аршин
над столом. Наверно здесь была люстра, когда-то, а теперь на крюке висела
запыленная турецкая феска, которую я послал Далматову с войны в ответ на его
посылку с гос-тинцами, полученную мной в отряде.
же усами отставной солдат, сто-рож Григорьич, который, увидя меня в бурке,
черкеске и папахе, вытянулся по-военному и провел в кабинет, где Далматов --
он жил в это время один -- пил чай и раз-бирался в бумагах. Чисто выбритый,
надушенный, в до-рогом халате, он вскочил, бросился ко мне целоваться...
догадался -- выставил из шкафа графин с коньяком.
началось составление афиши на во-скресенье. Идут "Разбойники" Шиллера.
Карл-- Дал-матов.
мой старый рязан-ский псевдоним -- Луганский.
лежащую на столе книжку: "Таран-тас", соч., гр. В. А. Сологуба.
принимал. Я служил под ним и в Пензе, и на другое лето у Кузнецова в
Воронеже, где иг-рал с M. H. Ермоловой и О. А. Правдиным, приезжавши-ми на
гастроли. Уже через много лет, при встрече в Мо-скве, когда я уже и сцену
давно бросил, О. А. Правдин, к великому удивлению окружающих, при первой
москов-ской встрече, назвал меня по-старому Сологубом и в до-казательство
вынул из бумажника визитную карточку "В. А. Сологуб" с графской короной,
причем эта корона и заглавные буквы были сделаны самым бесцензурным манером.
Этих карточек целую пачку нарисовал мне в Воронеже, литографировал и подарил
служивший тогда со мной актер Вязовский. Одна из них попала к Правдину, и
даже во время немецкой войны, как-то при встре-че он сказал мне:
Сологубом и в воскресенье играл Швей-цера. Труппа была дружная, все милые,
милые люди. Далматов так и носился со мной. Хотя я нанял квартир-ку в две
комнатки недалеко от театра, даже потом завел двух собак, щенками
подобранных на улице, Дуньку и Зулуса, а с Далматовым не расставался и
зачастую но-чевал у него. Посредине сцены я устроил себе для развлечения
трапецию, которая поднималась только во время спектакля, а остальное время
болталась над сценой, и я поминутно давал на ней акробатические
представления, часто мешая репетировать -- и никто не смел мне заме-чание
сделать -- может быть потому, что я за сезон на-бил такую мускулатуру, что
подступиться было риско-ванно.
кроме единственного случая за все время, когда одного франта резонера,
пытавшегося со-вратить с пути молоденькую актрису, я отвел в сторону и
прочитал ему такую нотацию, с некоторым обещанием, что на другой день он не
явился в театр, послал отказ и уехал из Пензы...
был, кроме того, помощником ре-жиссера. Пьесы ставились наскоро, с двух,
редко с трех репетиций, иногда считая в это число и считку. В неделю
приходилось разучивать две, а то и три роли.
роскошно, как никогда до того вре-мени не жил.
бенефисе, преподнес мне пачку роскошно напечатанных маленьких программ, что
дела-лось тогда редко, и предложил, по обычаю местному, объехать меценатов и
Корнев Павел
Шилова Юлия
Андреев Николай
Ильин Андрей
Корнев Павел
Посняков Андрей