получаса попрекала его заглазно, но во всеуслышание, под окном школы,
втолковывая другой старушке, что он, конечно, сам предложит, чтобы у него
высчитали за эти полдня из недельного жалованья, а иначе с ним никто и
знаться не будет. Бездельников у нас хоть отбавляй (тут она повысила голос),
есть и такие, которые даже в учителя не годятся; так вот, пусть глядят в
оба, небось найдутся охотники на их место. Но все эти нарекания и шпильки не
исторгли ни единого слова из уст незлобивого учителя, который сидел рядом с
Нелли молча, ни на кого не жалуясь, и, пожалуй, был только грустнее
обычного.
столкнувшись с учителем в дверях, сказала ему, чтобы он шел к матушке Уэст -
и поскорее, не дожидаясь ее. Учитель как раз собрался погулять с Нелли, и,
не отпуская руки девочки, он быстро зашагал по улице, а соседка заковыляла
за ними следом.
же отворили. Они вошли и увидели женщин, окружавших дряхлую старуху, которая
сидела на стуле и горько плакала, ломая руки и раскачиваясь взад и вперед.
плохо?
Я не пустила бы вас к нему, да уж очень он просил. Вот до чего ученье
доводит! О господи, господи! Что мне теперь делать?
вас, нет, нет! Когда у людей такое горе, они не вольны в своих словах. Вы
сами не знаете, что говорите!
внучек не сидел по целым дням над книжками, не боялся, что вы его накажете,
он был бы здоровый и веселый.
них не заступится за него, но они только качали головой и шептались друг с
дружкой, повторяя, что ученье впрок не идет, и вот лишнее этому
доказательство. Не сказав им ни слова, не бросив на них ни одного
укоризненного взгляда, учитель пошел следом за соседкой, которая прибегала
за ним, в спальню, где на постели, полуодетый, лежал его любимый ученик.
по-прежнему кудрявые, обрамляли его лицо, глаза горели огнем, но огонь этот
был уже не земной. Учитель сел рядом с ним и, склонившись над подушкой, тихо
окликнул его по имени. Мальчик приподнялся, провел ладонью по его лицу,
потом обнял за шею исхудалыми руками и прошептал: - Добрый мой друг!
бедный учитель.
может заразиться. Пусть даст мне руку.
бессильные пальцы. Через минуту больной высвободил их и опустил голову на
подушку.
из забытья. - Помнишь, как там бывало хорошо по вечерам? Приходи ко мне
поскорее! Цветы и те скучают без тебя и стоят такие грустные. Ты придешь,
дорогой? Ведь придешь, правда?
по седой голове. Губы его дрогнули, но ни слова не слетело с них - ни слова,
ни единого звука.
неясный гул голосов.
хотел было взмахнуть им. Но рука его бессильно опустилась на одеяло.
решетке. Может, они увидят и вспомнят обо мне.
перевел с него взгляд на биту, которая праздно валялась на столе рядом с
грифельной доской, книжкой и другим мальчишеским имуществом. Потом снова
опустился на подушку и спросил, почему не видно девочки, здесь ли она?
Два старых друга - учитель и ученик, - ибо они были друзьями, несмотря на
разницу в летах, - обнялись долгим объятием, а потом мальчик повернулся
лицом к стене и уснул.
мертвого ребенка. Он знал это, а отпустить ее не мог и все гладил, гладил,
стараясь согреть ее.
ГЛАВА XXVI
комнаты, где лежал умерший, и вернулись в школу. И все же она утаила от деда
истинную причину своего горя и слез, ибо маленький школьник, тоже был внуком
и после него осталась только дряхлая бабушка, осужденная до конца дней своих
оплакивать эту безвременную смерть.
Но печальная сцена, свидетельницей которой ей пришлось быть, заключала и
полезный урок довольства и благодарности - довольства судьбой, даровавшей ей
здоровье и свободу, и благодарности за то, что она может служить опорой
единственному близкому человеку и другу, может жить и дышать в этом
прекрасном мире, когда столько юных существ - юных и полных тех же надежд,
что ласкали и ее сердце, - рано встречают смерть на своем пути и сходят в
могилу. Сколько таких холмиков зеленело на том старом кладбище, где она
гуляла недавно! И хотя Нелл судила об этом по-детски и, может быть, не
совсем понимала, как прекрасен и безмятежен удел тех, кто покидает нас в
юные годы, не зная горечи потерь (которые убивают стариков по многу раз в
течение их долгой жизни), все же она восприняла суровый и простой урок,
преподанный ей в тот вечер, и запомнила его надолго.
глазами, а радостный, улыбающийся, среди сонма ангелов. Солнце, метнув свои
веселые лучи в каморку, разбудило ее. А теперь им надо было проститься с
бедным учителем и снова начать свои странствия.
полутемном классе стоял гул голосов, быть может более сдержанный, более
приглушенный, чем вчера, но лишь на самую малость. Учитель встал из-за стола
и проводил их до калитки.
на скачках дала ей за цветы, и, не в силах вымолвить ни слова благодарности,
вспыхнула от смущения, что не может предложить больше. Но учитель не взял
их, он поцеловал ее и пошел назад в школу.
Старик, а за ним и девочка вернулись и пожали ему руку. - Желаю вам удачи и
счастья, - сказал он. - Я теперь остаюсь совсем один. Если вы опять придете
в наши края, не забудьте эту маленькую деревенскую шкоду.
забудем, как вы были добры к нам!
с задумчивой улыбкой сказал учитель и покачал головой. - Но они быстро
забывались. Был у меня один маленький друг - маленькие друзья надежнее, - а
теперь и его нет. Да хранит вас господь!
улице, оборачиваясь на ходу, пока его еще было видно. Наконец и деревня и
дым, поднимавшийся из ее труб, остались далеко позади. Путники прибавили
шагу, решив держаться большой дороги и идти туда, куда она приведет их.
деревушек, мимо которых они прошли не останавливаясь, да одинокой харчевни,
где им продали хлеба и сыра, дорога так никуда и не привела их за весь день,
а конца этому скучному однообразному пути не было видно. Но им не оставалось
ничего другого, как идти вперед, и они шагали все медленнее и медленнее,
потому что усталость уже одолевала их.
дорога круто сворачивала через большой выгон. Они подошли к краю этого
выгона и возле живой изгороди, отделявшей его от полей, неожиданно
наткнулись на фургон, который стоял там.
хорошенький домик на колесах с белыми кисейными занавесками, подобранными на
окнах фестончиками, и с зелеными ставнями в ярко-красную полоску, что
придавало всему этому сооружению чрезвычайно нарядный вид столь удачным
сочетанием цветов. И в упряжке у него ходили не какой-нибудь осел или
заморенная кляча, а пара сытых лошадок, которые разгуливали сейчас на
свободе, пощипывая пыльную траву. Не подумайте также, что это был цыганский
фургон, ибо в раскрытых дверях его с блестящим медным молоточком сидела
весьма солидная и радующая глаз своими размерами леди в пышном капоре с
подрагивающими на нем бантами. А о том, что описываемый нами фургон вовсе не
был убогим или нищенским, вы можете судить на основании того, чем эта леди
занималась в данную минуту, - занятие же у нее было как нельзя более
приятное и освежающее: она пила чай. Чайная посуда, а также довольно
подозрительная на вид бутылка и блюдо с окороком стояли на барабане,
покрытом белой салфеткой, и эта странствующая леди сидела за своим
барабаном, словно за круглым столиком, удобнее которого ничего не могло
быть, и, вкушая чай, любовалась открывающимся перед ней видом.
его поднесла чашку к губам (а чашка эта, под стать ей самой, была весьма
солидная и радовала глаз своими размерами), устремила взоры в небеса,
упоенная ароматным чаем, может быть сдобренным ложечкой или одной-единой