осторожности и ложится пластом на влажную землю. Теперь остается проползти
метров пятьдесят до камней на седловине, а там -- что будет.
Бердана на спине, он ее держит зубами за ремень, перекинутый через правое
плечо, а ложе отодвинуто к левому боку -- так бердана не мешает
передвигаться. Устраиваю и я на спине карабин, покорно следую за стариком.
рысье.
Еще небольшое усилие, и мы у цели. Остается просунуть в щель ружья и
разрядить их. Старик натягивает глубоко на лоб шапку с пришитым ягелем,
начинает бесшумно подниматься. Я подбираюсь поближе, не свожу с него глаз. А
он высовывается, заглядывает вперед, и знакомая улыбка растягивает его сухие
губы. Где же тут удержаться, я тоже выглядываю и тоже улыбаюсь: метрах в ста
от нас беспечно пасется большое стадо, состоящее исключительно из молодых
самцов -- от двух до трех лет. Я не вижу среди них ни одного взрослого
барана. Словом, мы наткнулись на настоящий мальчишник. Что это, случайное
скопище или так положено у снежных баранов?
плитах. Нас они не замечают, видимо, этому возрасту еще присуща беспечность,
к тому же и белые пятна на наших головных уборах служат хорошей маскировкой.
напоминает домашних ягнят. Бараны бодаются, стукаются лбами, разбегаются и
снова бьются. То вдруг поднимутся на задние ноги, угрожающе потрясут
головами и, успокоившись, начнут пастись. Видимо, уже с этого раннего
возраста самцы тренируют себя для будущих схваток!
близнецы. Они, вероятно, надолго, а может быть, и до старости, сохранят
родственную привязанность, будут жить вместе, беспечно кочуя с другими
самцами по тропам, проложенным в этой горной теснине их предками. А,
повзрослев, один раз в году, в начале зимы, когда у снежных баранов
наступает брачная пора, близнецы возненавидят друг друга, будут смертельно
биться за обладание самкой... Но пройдет эта любовная пора, угомонятся
страсти, и они снова будут вместе бродить по скалам.
Улукиткан просовывает вперед ствол своей берданы. Но в этот момент налетает
сзади ветер. Он набрасывает запах человека на седловину, и ужас охватывает
животных. В одно мгновенье все стадо бросается вниз и исчезает с глаз.
Только один баран проспал. Его будит удаляющийся стук камней, он вскакивает,
тревожно оглядывается, нюхает воздух, не понимает, что случилось, и, как бы
ускоряя роковую развязку, выбегает на пригорок. Тяжелым выстрелом
разряжается бердана старика. Чужой, незнакомый звук тревожит скалы,
расползается далеко по отрогам и глохнет за гранью крутых скатов.
Старик остается свежевать его, а я тороплюсь на голец, чтобы взглянуть на
Ивакское ущелье и зримо представить себе наш путь, которым нам, возможно,
придется идти к Алданскому нагорью. Но прежде всего нужно занести в записную
книжку несколько фраз о таком необычном мальчишнике и некоторые мысли,
зародившиеся при наблюдении за молодыми баранами.
пустырях я считаю своей священной обязанностью, хотя к моей непосредственной
работе все это никакого отношения не имеет. Нужно быть слишком равнодушным,
чтобы проходить мимо, не замечая извечной борьбы растений с курумами,
поединка леса с ветрами, крошечных цветов с холодом, не замечать
удивительной приспособленности снежных баранов к скалам.
обитающие на малодоступных вершинах гор, от рождения не видевшие людей,
смертельно боятся встречи с ними? Запах человека приводит зверей в ужас, и
это в одинаковой степени относится как к парнокопытным, так и к хищникам.
Видимо, за свое существование на земле человек так насолил диким животным,
что у тех выработался врожденный страх перед ним.
возрасте покидают матерей и общество самок, ведут самостоятельный образ
жизни, сбившись в стада или присоединяясь к старым рогачам и предпринимая с
ними путешествия по хребтам. И летом, и зимой бараны не составляют общего
табуна с самками, кроме брачного периода. Они держатся строго отдельно,
предпочитая более высокие и скалистые вершины и горные цирки, тогда как
самки, скажем, здесь, на Становом, занимают границу стлаников, горные
котловины, распадки. Только во время "нашествия" гнуса они вместе с ягнятами
взбираются на скалы и там, на ветерке, проводят весь день.
Спадает жара, но воздух все еще сухой и теплый. В остывшей синеве
прорезаются седовласые макушки гор. Мирно, спокойно кругом, только неровный
стук камней под ногами выдает мое присутствие. И как-то некстати вьется
дымок костра над темно-зелеными стланиками, что глубоко внизу окружают наш
лагерь. Откуда-то слева с легким посвистом крыльев взвивается пара
белохвостых стрижей. Они описывают надо мной круг и, не замыкая его,
спиралью уходят высоко в небо. Невольно завидуешь им, легкости их полета, их
стремительности.
даль еще окутана дымкой, а ближнюю часть ущелья закрывает пологий отрог,
высунувшийся от вершины на север. Придется идти туда, иначе наши усилия
оказались бы напрасными.
сливается с дымкой. В воздухе остатки зноя, смешанного со смолистым ароматом
стлаников, приносимым из мрачных провалов. Радостно бьется сердце при мысли,
что ты достиг вершин первобытных гор. Может быть, все, что видно с этой
высоты, впервые обозревается человеком. Как необъятны богатства нашей
страны! Сколько нетронутых богатств хранят в своих складках недра, богатств,
до которых еще не дотронулись пытливые руки советских людей и до которых,
даже при наших темпах, может быть, еще не скоро дойдет черед. Но дойдет!
уходит в небо. За ней появляется вторая пара, третья... Кажется, наступил
час их состязаний, и птицы торопятся занять свои места в просторном небе. Их
уже много, не сосчитать. Это не вечерняя кормежка и не забава, а, видимо,
серьезная ежедневная тренировка, иначе им не удержать мирового первенства по
скорости. И трогательно, что все они летают только парами. Как стремительны
и необычно легки они в полете, как согласованы движения, точно "звено" из
двух птиц составляет одно целое!
отделяются от неба зазубренной чертою. Иду к краю отрога звериной тропой по
узкому гребню, -- вернее, по верхней кромке высоченных скал, урезающих
гребень справа. Вниз страшно смотреть: там -- бездна. Кажется, падая, скалы
дробились, скатывались вниз, но вдруг останавливались, цеплялись одним краем
за гору, повисая над пропастью.
прикрытое старенькой рванью из хвойных лесов, марей и россыпей. По дну его
блестит река, прижимаясь почти на всем своем протяжении, до слияния с
Утуком, к левому краю. Дно ущелья просторно, и с высоты путь на север
кажется свободным. Только от перевала и до устья большого правобережного
притока, огибающего голец, на котором я нахожусь, лежит сильно вспученная
местность, склоны которой заросли стланиковой чащей. Я делаю зарисовку
ущелья, отмечаю препятствия, более доступные проходы, как они кажутся с
высоты птичьего полета.
Неужели с оленями не пройдем?
Спешу к Улукиткану. Старик ждет меня и, вероятно, беспокоится.
силуэт. Он появляется всего лишь на секунды, точно для соблазна, и исчезает
в провале.
произойдет!
смотрю на закат, времени остается немного.
тоже скалы, нависающие над пропастью неровными рядами. Вижу, дальше на
гребне появляется крупный баран. Он останавливается, поворачивает голову в
мою сторону, долго стоит, четко вырисовываясь на шафрановом закате. Я
прикладываю карабин к плечу, ловлю на мушку барана, но выстрел
задерживается, мишень кажется далековатой.
рогачей. Они выстраиваются в одну цепочку и, лениво покачиваясь на коротких
ногах, уходят в тишину, не нарушая своим присутствием сонливый покой гор. В
их движениях полная беспечность, будто в этот торжественный час заката
смягчаются сердца врагов. Ни один не оглянется, не проявит хотя бы
любопытства к окружающей местности. Животные не подозревают, что из-за
скалы, оставшейся у них позади, следит за ними человек с винтовкой.
амфитеатре, и, повернувшись к закату, ложатся. Кажется, что все им тут
привычно, знакомо, будто в течение всей своей жизни они ежедневно выходят на
этот утес проводить солнце, насладиться вечерней прохладой и их никто здесь
не беспокоит.
Но азарт и дух соревнования захватили меня: неужели то, что смог старик
(пусть при его опыте, но зато и в его возрасте), недоступно мне, человеку
гораздо более молодому и, несравненно, физически более сильному.
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Херберт Фрэнк
Распопов Дмитрий