пор в нем многое изменилось.
мурлычет себе под нос. А вот Мейтленд работает до седьмого пота, применяет
и гидротерапию, и лечение шоками, и психоанализ. Она вообще очень
серьезная, славная и вполне порядочная женщина. По мнению Гудолла, лучшего
врача быть не может. И он предоставляет ей полную свободу. Но он следит за
тем, чтобы больных лечили, и по-своему помогает им выздороветь, обращаясь
с ними, как с вполне нормальными людьми.
взглянула на меня. - Мы все здесь слегка свихнувшиеся.
корпию и бинты, валерьянку, бром и хлоралгидрат. До сих пор мне еще ни
разу не приходилось иметь дело с паральдегидом, и, откупорив бутылку, я
чуть не задохнулся.
повесила на руку корзину. Уже направляясь к двери, она снова посмотрела на
меня своими раскосыми глазами и улыбнулась многозначительной, странно
откровенной полуулыбкой.
вовсе недурно проводят время. Заходите к нам в комнату отдыха, если станет
скучно.
вслед. И не потому, что она озадачила меня. Несмотря на молодость, ее
потасканный вид, синие круги под глазами, широкоскулое невыразительное
лицо, не выдающее ни малейшего движения души, - все указывало на жизнь,
богатую приключениями.
своим научным трудам. Вздохнув с облегчением, я вышел. И остановился,
потрясенный представшей моему взору картиной.
Скеммона группа джентльменов играла в шары, и, судя по их частым
восклицаниям, игра эта весьма занимала их. На теннисных кортах,
расположенных по другую сторону тирольского домика, тоже было оживленно, -
там Полфри судил одну из пар. Из домика же доносились звуки духового
оркестра - довольно приятные отрывочки, то бравурные, то минорные, из
какого-то марша указывали на то, что Истершоузский оркестр репетирует
вовсю. Представшую моему взору картину дополняли дамы, иные даже с
зонтиками, - они манерно прогуливались во главе с сестрой Шэдд по
фруктовому саду. Однако не все здесь развлекались. В огороде усердно
трудилась большая группа мужчин из восточного крыла: стоя на равном,
небольшом расстоянии друг от друга, они размеренными ударами мотыг рыхлили
землю вокруг молодых саженцев.
овладевал мной - чувство, которое смущало мою душу с тех пор, как я ступил
сюда, вернулось с новой силой. Зрелище это было приятным, красивым, но -
великий боже! - я больше не мог его выносить. Возможно, нервы у меня были
не в порядке, но сейчас глаза бы мои не смотрели на "Истершоуз" с его
галереями, как у крымских дворцов, на джентльменов, сидящих в этих
галереях, на Полфри с его ключом, прикрепленным на стальной цепочке к
поясу, на эти двери без ручек, на все это пропахшее карболкой здание. У
меня появилось странное ощущение в затылке и головокружение. Я быстро
повернулся, прошел прямо в лабораторию и запер за собой дверь. Когда я
захлопнул окно, чтобы не слышать отдаленных криков игроков в шары,
ощущение заброшенности, одиночества страшной тяжестью навалилось на меня и
придавило. Я отчаянно затосковал по Джин. Зачем я приехал сюда, в это
проклятое место? Я должен быть подле нее. Мы должны быть вместе, не смогу
я здесь выдержать... один.
последней фазе моей работы.
3
доктора Гудолла рано утром отправился в университет на церемонию выпуска.
Хотя Полфри время от времени пытался вытащить меня в театр на одну из
своих любимых опер, а Мейтленд неоднократно намекала, что мне не мешает
"развлечься", я настолько углубился в свою работу в лаборатории, что со
времени приезда ни разу не выходил за пределы больницы. Я уже пообвык
здесь. Сейчас мне казалось даже чудным, что я еду в трамвае, вижу машины и
людей, свободно разгуливающих по улицам.
Моррея был уже заполнен студентами и их родственниками и, как всегда,
гудел от нетерпеливых голосов, - кислую чопорность царившей в нем
атмосферы время от времени нарушали студенты, из тех, что помоложе и
поживее: они пели студенческие песни, гонялись друг за другом по проходам,
гикали и мяукали, бросали серпантин. Каким глупым ребячеством казалось все
это мне сейчас. Я не стал заходить внутрь, а остановился в толпе у входа,
надеясь встретить Спенса или Ломекса, и с волнением принялся внимательно
осматривать скамьи и балкон.
родных - отца, мать и Люка: они сидели во втором ряду балкона, слева,
вместе с Малкольмом Ходденом. Все они были в праздничных одеждах, все
нетерпеливо подались вперед и были так оживлены, так горды, так радовались
предстоящему событию, что я вдруг почувствовал к ним злобу, которую тотчас
постарался подавить. Я спрятался за ближайшую колонну.
расталкивая, очутился рядом со мной и вдруг, ахнув от радости, дернул меня
за рукав.
улыбающийся Лал Чаттерджи.
недостает вас в "Ротсее", но, конечно, мы с интересом следим за вашей
карьерой. Какое блистательное здесь сегодня собрание, а?
дорогой Альма матер! - тараторил он, то и дело охая, когда кто-нибудь из
толпы попадал локтем ему в живот. - Хотя самого меня сегодня и не
выпускают - надеюсь, это скоро произойдет, - эта пышная церемония мне
очень нравится. За последние десять лет я ни разу не пропускал ее.
Пойдемте, сэр. Разве не стоит протиснуться вперед и добыть два местечка в
передних рядах?
остальные звуки, и, поняв, что церемония начинается, в зал хлынула новая
толпа, - поток разделил нас и унес "Бэби" вперед по центральному проходу.
удерживаться на месте; затем с помощью профессора Ашера, стоявшего подле
него с дипломами, он приступил к обычной церемонии "увенчания"
академическими шапочками длинной вереницы выпускников. Но впереди меня
стояла такая густая толпа, что я ничего не видел, да и не стремился
видеть: я то и дело поглядывал вверх, на балкон, где сидели, улыбаясь и
аплодируя, Ходден и семейство Лоу, но под конец зрелище это стало для меня
просто невыносимым. Тогда, несмотря на протесты и противодействие
окружающих, я стал пробиваться к выходу. В уголке, под крытой аркадой,
стояла будка общественного телефона - повинуясь внезапному порыву, я вошел
в нее и позвонил на кафедру патологии. Но Спенса не оказалось на месте. Не
удалось мне дозвониться и к нему домой. Телефон звонил, но никто не
отвечал.
истертой узкой каменной лестнице, затем побрел по коридору в гардеробную.
Здесь за полгинеи или около того студенты брали напрокат свои мантии и
шапочки, и я знал, что по окончании церемонии Джин придет сюда вернуть
взятое одеяние. Это было единственное место, где я мог подстеречь ее и
увидеть одну, и, присев в уголке, у длинного деревянного прилавка, я стал
ждать.
каждые тридцать секунд, действовали мне на нервы, настроение мое упало, на
душе было горько и грустно. В гардеробную вбежали студенты, и я поспешно
поднял голову; вскоре я увидел Джин, спешившую вместе со всеми по
коридору: на ней была мантия, накинутая поверх нового коричневого костюма,
коричневые чулки и новые туфли. Раскрасневшаяся, она так возбужденно и
весело болтала с какой-то девушкой, что это ее настроение после стольких
недель разлуки больно укололо меня. Ведь я любил ее, и потому мне,
естественно, хотелось видеть ее в слезах.
прилавка, совсем рядом с ней. Я почти касался ее локтем, а она даже и не
подозревала, что я тут; я же не произнес ни слова.
прилавок свою мантию и замерла. Она меня еще не видела, и тем не менее
Афанасьев Роман
Максимов Альберт
Маккарти Кормак
Верещагин Олег
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий