каждый день находила случай видеть молодого, очаровательного иноземца, с
которым делила их только деревянная преграда. А такие ли преграды уничтожает
сердце!
разлуке с очарователем. Как ни заглядывала в свое сердце, как ни старалась
вытеснить из него латынщика, паписта, чернокнижника - не могла. А хоть
убейте ее, она не знала, что такое латынщик, папист. Что-нибудь да страшное!
Вероятно, слуга нечистого, из роду проклятых на святом соборе. Однако ж
крестник ее, Андрюша, не раз уверял ее, клялся всеми святыми, что Антон
хрестьянин, верует в бога, пречистую и угодников божиих. Как бы испытать его
и вместе как бы спасти от адских мук? Думать и думать об этом, и сердце
внушило ей подвиг великий, тяжкий для девицы, воспитанной в строгом
православии. Что дороже тельника (креста, носимого на теле, на груди) могло
быть для нее? Эта святыня, благословление матери, не покидала ее с самого
крещения, охраняла ее от нездоровья и всяких бед, от стрелы громовой,
летящей днем, от навета звезды, рассыпающейся во тьме ночной, соединяла ее с
небом, со всем, чем пламенная вера населяла небеса, с ангелом-хранителем ее.
Этот святой талисман, залог чистоты ее мыслей и чувств, обручал ее с
распятым господом: он должен был идти в заветное наследие к ее потомству,
как шел к ней от бабушки и прабабушки ее, или сопровождать ее в гроб,
непорочную, богобоязненную. Она должна была представить его на Страшном суде
без пятен, без ржавчины смертных грехов. И с этою святынею, с этим заветом
родной и неба решается она расстаться: его-то решается отдать басурману для
спасения его души. А свою погубить?.. Нет, она сделает святое дело, обратив
латынщика в веру крещеную, православную. Сколько мук, сколько борьбы и
молений стоит ей этот подвиг!.. и все-таки она решилась совершить его.
сердечных тайн. Она стала ожидать его с нетерпением: время было дорого.
Аристотель будет шибать из огромной пушки, только что вылитой им на славу.
Большая часть дворчан туда же отправилась. Андрюша пришел навестить друга
своего Антона, но не застал его дома. Андрюша собирается также в поход. На
днях готовится он к постригу {Прим. стр. 179} (на который согласился великий
князь, несмотря, что ему не было еще узаконенных шестнадцати лет); может
быть, до похода не удастся ему увидеть свою крестную мать, которую он всегда
так любил. Ему жаль крестной матери, пригожей, ласковой, целующей его так
сладко, как, бывало, целовала его мать, и он пришел проститься с нею. Сердце
сердцу весть дает.
И собиралась сказать, и боялась. Она была бледна, как мертвец, и вся
дрожала, будто собиралась признаться в ужасном преступлении. Андрюша заметил
ее состояние и спросил, не больна ли она.
собою необыкновенное усилие, взяла Андрюшу за руку, крепко пожала ее и
спросила его, любит ли он свою крестную мать.
руку.
русским обычаям, она никогда не позволяла ему целовать свою руку; теперь
только слегка отдернула ее, встала, посмотрела, нет ли кого у дверей в
сенях, и, когда уверилась, что никто не может слышать ее беседы с Андрюшей,
просила подтвердить ей, любит ли он лекаря.
отвечал Андрюша голосом живого соучастия.
Антон крещеный?
угодников.
если он не связался с нечистою силой, наденет ли он мой тельник?
не наденет твоего креста и не будет носить его.
мой... - Она не договорила; но он понял душою, что в ее словах был запрос о
жизни и смерти.
большой серебряный крест с грубым изображением на нем, чернью, распятого
спасителя; к нему привязана была и ладанка. Смотря боязливо на дверь, она
надела его Андрюше на шею и спрятала глубоко на груди его. Все это старалась
сделать так поспешно, как бы боялась одуматься; но пальцы ее путались в
шелковом гайтане: гайтан с трудом отставал от них.
грядущий, - примолвила Анастасия. - Но... смотри, Андрюша, не выдай меня, не
погуби... отцу не открой... побожись.
никому другому не скажет.
вверенную, самою ужасною клятвою, какую только знал.
крестной матери и желая ее и себя утешить, - может быть, Настя, мы введем
его этим тельником в нашу веру. Господь знает, дар твой не будет ли у него
на груди, когда будешь стоять с ним в церкви под венцом.
жаль только, что он басурман... хотела бы спасти его на том свете от смолы
горячей...
смущения и потом проститься. Андрюша обещал еще увидеться с крестною матерью
до похода.
будто кусок льду на ней лежал. Она погрузилась в страшные думы. В первый еще
раз пришло ей на мысль трудность скрыть от мамки, что на ней нет тельника.
Куда его девала? где могла потерять? Забывшись, она шептала про себя
невнятные слова, потом шарила на себе крест и, не находя его, готова была
хоть броситься в воду. Она променяла благословление матери на грех смертный;
она продала себя сатане. Бедная! видно, доведена до этого чародейною
силой!..
сидя, вздрагиваешь и говоришь сама с собою непонятые речи.
богоявленской водицы - немочь будто рукою снимет.
стало ей как будто легче. Надолго ли?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
нашего героя и, может быть, разыграть в ней одно из важнейших действий. Это
был имперский рыцарь Николай Поппель, племянник и приемыш барона Эренштейна.
Пригож, статен, ловок, самонадеян и горд, он имел все наружные достоинства и
все блестящие пороки, чтобы понравиться придворному одинаких с ним свойств.
Эренштейн, усыновляя его, угождал тем себе и императору, который оказывал
особенную благосклонность Поппелю за путешествие в Московию, землю чудес,
как этот рассказывал. Император благодарил барона за достойный выбор. После
того смел ли барон, весь во власти честолюбия, думавший только о возвышении
своем, допустить до себя и мысль, чтоб признанием сына-лекаря, отчужденного
от него с малолетства, омрачить навеки фамильный щит свой, который он сам
сочетал с щитом одной венчанной особы; смел ли открытием обмана раздражить
своего повелителя? Сердце его очерствело в битвах за придворные венки, и
голос природы не был ему слышен в хоре страстей, напевавших ему свои песни
на один и тот же мотив. Казалось, все согласилось, чтобы в нем питать эту
мелкую страсть и подавить малейшую искру совести, все - и двор, при котором
он влек, со своими собратами, колесницу фортуны через развалины феодализма,
и самый возничий этой колесницы. Двор погрязал в суетности, император
малодушием своим дивил чужие земли и умел заставить своих подданных
презирать себя. Этот император был Фридерик III, сильный средствами империи,
но ничтожный своею особой. Помните, как он испугал было первосвященника
римского, внезапно нагрянув к нему накануне праздника рождества Христова;
как вся эта проделка, заставившая Рим вооружиться, кончилась тем, что
Фридерик целовал руки и ноги у папы, держал у него стремя, читал всенародно
евангелие в одежде церковного причетника и наконец уехал, осмеянный теми
самыми, которые так испугались было его? Величие души и слабости государя
сообщаются его двору и даже расходятся по массе народной: это давным-давно
сказано и не раз повторено. Мудрено ли, что к характеру барона, слабому,
шаткому, беспрестанно погруженному в омуте эгоизма и тщеславия, прилипла
новая тина от порочной власти? Если он и думал иногда о сыне, так это для
того только, чтобы не допустить вести об его плебейском существовании до
ушей императора и придворных. К чести нашего времени, такие характеры
кажутся нам уродливыми; но в XV веке и гораздо после еще они были не редки.
Фиоравенти, барон радовался тому и другому: то и другое должно было
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Русанов Владислав
Ильин Андрей