Чтение 42–й страницы книги ~Педагогическая поэма~

- Ну его к черту! Я его бросил. Поехал в Москву, кажется.

- А у батька как?

- да что ж, селяне, как обыкновенно. Батька еще молодец... Брата
убили...

- Как это?

- Брат у меня партизан, убили петлюровцы в городе, на улице.

- Что же ты думаешь? У батька будешь?

- нет... У батька не хочу... Не знаю...

Он дернулся решительно и придвинулся ко мне.

- Знаете, что, Антон Семенович, - вдруг выстрелил он, - а что если я
останусь в колонии? А?

Семен быстро глянул на меня и опустил голову к самым коленям.

Я сказал ему просто и весело:

- Да в чем дело? Конечно, оставайся. Будем все рады.

Семен сорвался со стула и весь затрепетал от сдерживаемой горячей
страсти:

- Не можу, понимаете, не можу! Первые дни так-сяк, а потом - ну, не
можу, вот и все. Я хожу, роблю, чи там за обидом как вспомню, прямо хоть
кричи! Я вам так скажу: вот привязался к колонии, и сам не знал, думал -
пустяк, а потом - все равно, пойду, хоть посмотрю. А сюды пришел да как
побачил, що у вас тут делается, тут же прямо так у вас добре! От ваш
Шере...

- Не волнуйся так, чего ты? - сказал я ему. - Ну и было бы сразу
прийти. Зачем так мучиться?

- Да я и сам так думал, да как вспомню все это безобразие, как мы над
вами куражились, так аж...

Он махнул рукой и замолчал.

- Добре, - сказал я, - брось все.

Семен осторожно поднял голову:

- Только... может быть, вы что-нибудь думаете: кокетую, как вы
говорили. Так нет. Ой, если бы вы знали, чему я только научился! Вы мне
прямо скажите, верите вы мне?

- Верю, - сказал я серьезно.

- Нет, вы правду скажите: верите?

- Да пошел ты к черту! - сказал я смеясь. - Я думаю, прежнего ж не
будет?

- От видите, значит, не совсем верите...

- Напрасно ты, Семен, так волнуешься. Я всякому человеку верю. Только
одному больше, другому меньше: одному на пятак, другому на гривенник.

- А мне на сколько?

- А тебе на сто рублей.

- А я вот так совсем вам не верю! - "вызверился" Семен.

- Вот тебе и раз!

- Ну, ничего, я вам еще докажу...

Семен ушел в спальню.

С первого же дня он сделался правой рукой Шере. У него была ярко
выраженная хлебородская жилка, он много знал, и многое сидело у него в
крови "з дида, з прадида" - степной унаследованный опыт. В то же время он
жадно впитывал новую сельскохозяйственную мысль, красоту и стройность
агрономической техники.

Семен следил за Шере ревнивым взглядом и старался показать ему, что и
он способен не уставать и не останавливаться. Только спокойствию Эдуарда
Николаевича он подражать не умел и всегда был взволнован и приподнят,
вечно бурлил то негодованием, то восторгом, то телячьей радостью.

Недели через две я позвал Семена и сказал просто:

- Вот доверенность. Получишь в финотделе пятьсот рублей.

Семен открыл рот и глаза, побледнел и посерел, неловко сказал:

- Пятьсот рублей? И что?

- И больше ничего, - ответил я, заглядывая в ящик стола, - привезешь их
мне.

- Ехать верхом?

- Верхом, конечно. Вот револьвер на всякий случай.

Я передал Семену тот самый револьвер, который осенью вытащил из-за
пояса Митягин, с теми же тремя патронами. Карабанов машинально взял
револьвер в руки, дико посмотрел на него, быстрым движением сунул в карман
и, ничего больше не сказав, вышел из комнаты. Через десять минут я услышал
треск подков по мостовой: мимо моего окна карьером пролетел всадник.

Перед вечером Семен вошел в кабинет, подпоясанный, в коротком полу-
шубке кузнеца, стройный и тонкий, но сумрачный. Он молча выложил на стол
пачку кредиток и револьвер.

Я взял пачку в руки и спросил самым безразличным и невыразительным
голосом, на какой только был способен:

- Ты считал?

- Считал.

Я небрежно бросил пачку в ящик.

- Спасибо, что потрудился. Иди обедать.

Карабанов для чего-то передвинул слева направо пояс на полушубке,
метнулся по комнате, но сказал тихо:

- Добре.

И вышел.

Прошло две недели. Семен, встречаясь со мной, здоровался несколько
угрюмо, как будто меня стеснялся.

Так же угрюмо он выслушал мое новое приказание:

- Поезжай, получи две тысячи рублей.

Он долго и негодующе смотрел на меня, засовывая в карман браунинг,
потом сказал, подчеркивая каждое слово:

- Две тысячи? А если я не приведу денег?

Я сорвался с места и заорал на него:

- Пожайлуста, без идиотских разговоров! Тебе дают поручение, ступай и
сделай. Нечего "психологию" разыгрывать!

Карабанов дернул плечом и прошептал неопределенно:

- Ну, что ж...

Привезя деньги, он пристал ко мне:

- Посчитайте.

- Зачем?

- Посчитайте, я вас прошу!

- Да ведь ты считал?

- Посчитайте, я вам кажу.

- Отстань!

Он схватил себя за горло, как будто его что-то душило, потом рванул
воротник и зашатался.

- Вы надо мною издеваетесь! Не может быть, чтобы вы мне так доверяли.
Не может быть! Чуете? Не может быть! Вы нарочно рискуете, я знаю,
нарочно...

Он задохнулся и сел на стул.

- Мне приходится дорого платить за твою услугу.

- Чем платить? - рванулся Семен.

- А вот наблюдать твою истерику.

Семен схватился за подоконник и прорычал:

- Антон Семенович!

- Ну, чего ты? - уже немного испугался я.

- Если бы вы знали! Если бы вы только знали! Я ото дорогою скакав и
думаю: хоть бы бог был на свете. Хоть бы бог послал кого-нибудь, чтоб ото
лесом кто-нибудь набросился на меня... Пусть бы десяток, чи там сколько...
я не знаю. Я стрелял бы, зубами кусав бы, рвал, как собака, аж пока убили
бы... И знаете, чуть не плачу. И знаю ж: ваы отут сидите и думаете: чи
привезет, чи не привезет? Вы ж рисковали, правда?

- Ты чудак, Семен! С деньгами всегда риск. В колонию доставить пачку
денег без риска нельзя. Но я думаю так: если ты будешь возить деньги, то
риска меньше. Ты молодой, сильный, прекрасно ездишь верхом, ты от всяких
бандитов удерешь, а меня они легко поймают.

Семен радостно прищурил один глаз:

- Ой, и хитрый же вы, Антон Семенович!

- Да чего мне хитрить? Теперь ты знаешь, как получать деньги, и дальше
будешь получать. Никакой хитрости. Я ничего не боюсь. Я знаю: ты человек
такой же честный, как и я. Я это и раньше знал, разве ты этого не видел?

- Нет, я думал, что вы этого не знали, - сказал Семен, вышел из
кабинета и заорал на всю колонию:

Вылиталы орлы

З-за крутой горы,

Вылиталы, гуркоталы,

Роскоши шукалы.

25. Командирская педагогика

Зима двадцать третьего года принесла нам много важных организационных
находок, надолго вперед определивших формы нашего коллектива. Важнейшая из
них была - отряды и командирв.

И до сих пор в колонии имени Горько и в коммуне имени Дзержинского есть
отряды и командиры, имеются они и в других колониях, разбросанных по
Украине.

Разумеется, очень мало общего можно найти между отрядами горьковцев
эпохи 1927-1928 годов или отрядами коммунаров-дзержинцев и первыми
отрядами Задорова и Буруна. Но нечто основное было уже и зимой двадцать
третьего года. Принципиальное значение системы наших отрядов стало заметно
гораздо позднее, когда наши отряды потрясали педагогический мир широким
маршем наступления и когда они сделались мишенью для остроумия некоторой