Чтение 42–й страницы книги ~Секретный фарватер~

об этом "Летучем Голландце"!

От изумления Олафсон расплескал пиво, которое подносил ко рту.

- Тс-с! Тихо! - предостерег Однорейсовый моряк. - Вы, стало быть, не
узнали "Летучего Голландца"? А ведь сами рассказывали о нем, и с такими
подробностями!

Он откинулся на спинку стула и захохотал. С соседних столиков на него
начали оглядываться.

Однорейсовый моряк перешел на шепот:

- Но вы же не могли ждать, что "Летучий" явится вам во всем своем
старомодном убранстве! Со рваными парусами и скелетами на реях? Времена
переменились, херре Олафсон! И вашему "Летучему Голландцу" тоже пришлось
изменить обличье. - Он кивнул несколько раз,: - Да-да! Та самая подводная
лодка, которая сопровождала нас в шхерах!

Некоторое время он смаковал свой ром.

- Что же вы не пьете, старина?

Но у старого лоцмана отпала охота пить. То, что услышал от Однорейсового
моряка, было чудовищно, подло, и он, Олафсон, участвовал в этой подлости!

Дело в том, что на складах в Англии по каким-то причинам залежался
никель, по-видимому канадский. Запасы его некуда было девать, владельцы, по
словам Однорейсового моряка, терпели огромные убытки. Между тем фашистская
Германия остро нуждалась в никеле.

Посредниками в тайной сделке выступили норвежские судовладельцы. Так было
зафрахтовано в Киркенесе судно с пустым трюмом.

В укромном месте, в шхерах, никель был перегружен из трюма английского
транспорта в трюм норвежского - товар, так сказать, передан из-под полы.

Немецкой подводной лодке, прозванной "Летучим Голландцем", полагалось в
случае появления английских военных кораблей отвлечь их на себя и даже, если
понадобится, вступить с ними в бой. Однако все сошло благополучно.

- Что-то я не могу понять, - беспомощно сказал Олафсон. - Как же это?
Английский никель - немцам! Ведь Англия воюет с Германией...

- Солдаты воюют, херре Олафсон, а торговцы торгуют. Запомните: бизнес не
имеет границ!

Однорейсовый моряк привстал, заглянул Олафсону в лицо:

- Эге-ге! Да вы совсем размокли, старина! - И он снисходительно похлопал
его по плечу, на что никогда не осмелился бы раньше. Но ведь теперь они были
в одной воровской компании! - Вот что! - сказал он, швыряя на стол деньги. -
Дождитесь меня! Я скоро вернусь. Только заберу свои пожитки на корабле и,
может, выругаю еще разок этого дурня капитана, если попадется по дороге. А
потом будем веселиться и пить до утра! За ром платит "Летучий Голландец",
правильно ли я говорю?

И он ушел, смеясь, натыкаясь на столики и с преувеличенной вежливостью
бормоча извинения.

Но Олафсон не дождался Однорейсового моряка.

Наутро он прочел в газете о том, что, возвращаясь на корабль, бедняга
спьяну забрел на дровяную пристань, свалился в воду и утонул.

Но какой моряк, даже пьяный и даже ночью, не найдет дороги к своему
кораблю?

Однако Олафсон недолго гадал об этом. В тот же день он был арестован и
без объяснения причин заключен в концлагерь.

Быть может, за Однорейсовым моряком следили и разговор его с Олафсоном
был подслушан?..

- Да, думаю, так оно и было, Джек, - говорил старый лоцман, обдавая Нэйла
прерывистым, нестерпимо жарким дыханием. - В концлагере я узнал, что вскоре
после нашего рейса наци оккупировали Норвегию. Потом они заграбастали
Францию вместе с Голландией и Бельгией. Английский никель пригодился!
Конечно, в общей массе его было не так уж много, и все же... Ты знаешь: из
никеля делают наконечники для пуль! Да, летом тысяча девятьсот сорокового
года сотни, тысячи английских и французских солдат полегли от английского
никеля. В этом, Джек, и моя вина, доля вины!..

По временам Олафсона начинало трясти, и он умолкал. Но едва его
отпускало, как он опять притягивал

Нэйла к себе:

- Люди должны были бы узнать о контрабандном никеле! Правильно? Все люди,
весь мир! Но что я мог один? Пусть даже передал бы весть на волю. Кто бы мне
поверил? Трудно ли этим английским торгашам отпереться от любого обвинения,
имея в кармане власть и деньги, суд, полицию, продажные газеты, наемных
болтунов в парламенте? А я один против них и вдобавок заперт в концлагере! И
тогда я подумал о русских. Я знаю русских! Еще до первой войны я водил
шхерами их посыльное военное судно. Был, помню, на нем молодой штурман,
славный малый и очень толковый. Часами был готов слушать меня. Особенно
нравилась ему история "Летучего Голландца". Я хотел бы рассказать
продолжение истории этому штурману...

Олафсон попытался вспомнить его фамилию, но не смог - у русских слишком
трудные фамилии. Он торопливо зашептал:

- Джек, русские прогнали своих капиталистов. В их стране не найдется
никого, кто пожелал бы замять это подлое дело о никеле. Поэтому о нем надо
рассказать русским, только русским!

- Ты сам им расскажешь, дружище! - Нэйл укрыл Олафсона одеялом. - А
теперь отдохни! Откровенность за откровенность! Я расскажу о своей встрече с
этим "Летучим Голландцем". Дело было в Бразилии, на одном из притоков
Амазонки... Только уговор: не перебивать! Лежи спокойно, набирайся сил.
Главное для тебя - дождаться прихода русских!..

Глава четвертая. СМЕРТЬ ПЕРЕД РАССВЕТОМ.

Шубин высадил десант в Ригулди на рассвете.

Берег был плохо виден. Потом он осветился вспышками выстрелов, и
торпедные катера смогли подойти к причалам.

Морская пехота хлынула на них, переплеснув через борт.

Шубин приказал не выключать моторы. За их ревом не слышно было, как
загрохотал дощатый настил под ударами множества ног, как, обгоняя друг
друга, заспешили пулеметы и перекатами пошло по берегу устрашающе грозное
русское: "Ура-а!"

Но Шубин не вслушивался в то, что происходило на берегу. Едва последний
пехотинец очутился на причале, как торпедные катера, развернувшись, быстро
отскочили от берега.

Таково одно из правил морского десанта. Высадил - отскочил! Выполнив
задачу, корабли должны немедленно же отходить, иначе их в клочья разнесет
артиллерия противника.

- Пусть теперь пехота воюет, - говорил Шубин, стремглав уходя от причалов
в море. - А у меня пауза! Я свои тридцать два такта не играю.

Шутливое выражение это, как и многие другие шубинские выражения, часто с
улыбкой повторяли на флоте. Известно, что связано оно с теми давними
временами, когда Шубин-курсант участвовал в училищном оркестре. Он играл на
контрабасе, впрочем, больше помалкивал, чем играл, вступая, по его словам,
только в самые ответственные моменты!

Однако был случай - в начале войны, когда Шубину пришлось сыграть "свои
тридцать два такта".

Он высаживал разведчиков в районе Нарвы. Было это поздней осенью,
свирепый накат не позволял подойти вплотную к берегу.

Что делать? Разведчикам предстояло пройти много километров по болотам во
вражеском тылу. Сушиться, понятно, негде. А обогреваться - так разве что
огнем противника!

"Порох держать сухим!" Кромвель, что ли, сказал это своим солдатам,
которые собирались форсировать реку?

Подумаешь: река! Заставить бы этого Кромвеля высаживать десант на взморье
в сильный накат!

Порох порохом, но нельзя же забывать про обувь и одежду. Их тоже надо
сохранить сухими!

Пришлось дополнить Кромвеля, Шубин не стал произносить афоризмы с
оглядкой на историков. Он просто отдал команду, и вс"! Приказал своим
матросам прыгнуть за борт и взять разведчиков "на закорки".

По счастью, фашисты понадеялись на штормовое море и свирепый накат, - в
общем, прохлопали наш десант, - и вереница "грузчиков", шагая по пояс в
воде, потянулась к темному берегу...

В Ригулди не понадобились столь решительные действия.

Через некоторое время Шубин вернулся к причалам, чтобы эвакуировать
раненых. К полудню сопротивление фашистов на берегу было окончательно
сломлено. Берег стал нашим.

С. несколькими матросами Шубин пошел взглянуть на концлагерь,
находившийся поблизости от Ригулди. О нем слышал давно, еще на Лавенсари.

Ветер к утру переменился и дул с берега. Откуда-то из коричневых зарослей
наносило желтый удушливый дым. Завихряясь вокруг прибрежных сосен, он
медленно сползал к белой кайме прибоя.

Моряки, по щиколотку в дыму, прошли лесок и, выйдя на опушку, увидели
лагерь для военнопленных.

Три ряда колючей проволоки были порваны, скручены в клубки. На стенах
невысоких бараков белели каллиграфически исполненные надписи, а под ними
валялись груды черной одежды - трупы выглядят всегда, как груды одежды.
Рядом с эсэсовцами, оскалив пасти, лежали мертвые овчарки.

Странно, что в центре лагеря, между бараками, высились штабеля, как на
дровяном складе.

Присмотревшись, Шубин понял, что это не дрова, а мертвые люди,
приготовленные к сожжению!

Трупы лежали не вповалку, но аккуратными рядами: дрова, поперек дров
трупы, снова дрова, и так несколько слоев.

Из-под поленьев торчали бескровные руки со скрюченными пальцами и ноги,
прямые, как жерди, в спадающих носках.

С наветренной стороны трупы обгорели. На краю площадки штабелей уже не
было. Вместо них темнели кучи пепла, над которыми вились огоньки.

Так вот откуда этот тошнотворно-удушливый запах!