карманы, но обнаружил, что в карманы они не проходят, что-то им мешает, за
что-то они цепляются. И когда посмотрел на руки, то содрогнулся - на них все
еще были резиновые перчатки. Стоило ему показаться в таком виде... Анфертьев
содрал перчатки, разрывая их, скомкал в пружинящий комок и, приподняв балку,
сунул перчатки под нее. Железка снова легла на место, плотно вдавив перчатки
в пропитанную маслами землю.
пронизанное здоровыми честными отношениями пространство заводского двора.
Вышел, сотрясаясь от ударов сердца, с пересохшим горлом, никого не видя, не
узнавая, а со стороны казалось, что шел он спокойно, с ленцой, щурился,
глядя на солнце, улыбнулся пробегавшему водителю подчуфаринской "Волги",
поддал ногой камешек, понимая, глубинным своим нутром чувствуя, что этот
простой жест говорит о незамутненном состоянии его духа, и каждый, взглянув
на него, подумает только одно: "Делать дураку нечего". А он в эти рисковые
секунды прикидывал, что ключ от архивной двери не забыл, кнопку зама поднял,
шпингалет не обманул, сработал, в дверь никто не колотился...
больно... Скоро тебе станет совсем хорошо. Потерпи.
второй этаж заводоуправления. Квардаков был на месте. Это плохо. Придется
работать, подумал Анфертьев. И толкнул дверь. Квардаков сидел за своим
столом, напряженно уставившись в телефонный диск.
на спину упали солнечные лучи, и длинный ворс вспыхнул, засветился, шерсть
на загривке поднялась. - Надо бы перед дорогой, да очередь, наверно?
выскочил в дверь. - Подожди меня! Я счас! - донеслось уже из коридора.
квардаковского пальто меченые монетки из пакетика. Потом под плашку паркета
положил Ключ от Сейфа. Прошел в туалет, бросил в унитаз пустой целлофановый
пакетик, спустил воду. Из окна туалета открывался вид на бесконечное скопище
ржавого металла. Размахнувшись, он запустил туда ключ от архивной двери. И
направился в буфет.
его без очереди пропустили к прилавку - женщины проявили великодушие к
заместителю директора, поскольку кефира, похоже, должно было хватить всем.
Борисовича.
и, вручив Анфертьеву две бутылки, две зеленоватые, холодные, покрытые
капельками влаги бутылки, с улыбкой и ясным блеском глаз помчался навстречу
своей погибели.
Квардакова последний раз. Через минуту-вторую в буфет войдет другой человек
- войдет опасный преступник, и кто знает, чем все кончится, чем обернется,
как скоро удастся ему снять с себя подозрение, да и удастся ли...
его пиджаке сверкает радостно, как одуванчик на весеннем солнце, отсчитывает
в ладошке мелочь, что-то говорит, и все улыбается, потому что слова его
приятны, он горит нетерпением побыстрее выпить этот холодный кефир и
умчаться в театр, где его ждут, где он сделает доброе дело - представит
талантливого фотографа. А Анфертьев, скосив глаза, уже видит, видит в ладони
Бориса Борисовича расплывающееся красное пятнышко. Оно наливается силой,
становится кровавым, будто Квардаков только что зарезал свинью и она, еще
вздрагивающая, лежит здесь же, на полу буфета. Борис Борисович не видит
этого красного пятна, он видит только монетки, передвигает их пальцем по
ладони, набирает нужную сумму и вручает буфетчице. Анфертьев, взяв бутылку
за горлышко, протягивает Квардакову.
боку становятся красными, стекают вниз, просачиваются сквозь пальцы.
Квардаков оцепенело смотрит на бутылку с кровавыми отпечатками пальцев -
кефир ли в ней?!
количеством завитых медно-красных волос и с большими алыми губами. - Кефир,
- повторила она тверже. Многолетний опыт работы в таких вот замызганных
торговых точках подсказал ей единственно правильное решение - она бросилась
в атаку:
Ничего страшного! Там в углу рукомойник, пройдите. А бутылку я вам заменю.
Давайте ее сюда!
отодвинул занавеску, открыл кран и, помедлив, поднес к струе руки, и... Вода
окрасилась. А ладони не становились чище, они делались все краснее, и вода,
которая скапливалась в рукомойнике, тоже была красного цвета.
бухгалтерии, Анфертьев остался в отдалении - ему не было надобности
приближаться к Квардакову, он знал, что происходит у рукомойника. В этот
момент в буфет вошла Света. Она протиснулась сквозь толпу, встретилась
глазами с Квардаковым.
это... краска какая-то... Я мою, а она все сильнее... Даже не знаю... Нигде
вроде не был... В кабинете, здесь вот... Понятия не имею, - Квардаков
повернулся ко всем лицом и с полнейшим недоумением показал растопыренные
красные ладони.
легко и часто, как теннисный шарик, едва касаясь деревянных ступенек. В
бухгалтерии уже кто-то был, она влетела в раскрытую дверь, бросилась к
Сейфу, прижалась к нему, как Настенька к чудищу безобразному.
улыбнулась беспомощно.
чтобы не пачкать бумаги чтобы дольше носилась кофта, чтобы не было ей сносу,
чтобы напоследок еще можно было ее распустить и связать кофточку поменьше,
для дочки, для внучки. - Ничего с ним не может случиться, - продолжала
рассуждать учетчица, натягивая нарукавники, как натягивает хирург перчатки
перед операцией.
ней, что-то сказал, но слов его никто не услышал - ни он сам, ни Света, ни
женщины вокруг, потому что не было в этих словах ничего, кроме тихого,
незатихающего визга, напоминающего комариный писк. В дверях появился
Квардаков с красными, как у гуся, лапами и с доверчивой улыбкой. За ним в
бухгалтерию протиснулись те, кто был в буфете, - узнать, чем это все
кончится.
А, Света?
железную щель, повернула его два раза, обхватила тонкими пальцами литую
латунную ручку, и Анфертьев с болезненной четкостью услышал стон в глубине
Сейфа. Чудище будто оживало, будто просыпалось после гнетущего сна. Впрочем,
вполне возможно, что стон прозвучал в глубинах самого Анфертьева.
солнечный свет, она невольно замерла на какое-то мгновение, словно не
понимая, что с ней происходит, просунула руку в пасть чудищу, провела
пальцами по пустой холодной полке и, обернувшись, виновато посмотрела на
Квардакова.
его красных рук. И все, кто был в комнате, уставились на пылающие пальцы
Квардакова. Вначале все колыхнулись в сторону, чтобы убедиться, что Сейф
действительно пуст, потом раздался тяжкий общий вздох, а уж потом взгляды
сами собой скрестились на руках Квардакова. И он сам, словно подчиняясь
какому-то приказу, тоже уставился на свои ладони. В его маленьких, серых,
узко поставленных глазках не было ничего, кроме полнейшего недоумения.
Сейф.
Зинаида Аркадьевна, стоя в проеме двери своего кабинетика.
плечами.
и притянув ее к себе так, что их лица почти соприкоснулись. А Анфертьев не
мог оторвать взгляда от красных рук Квардакова, впившихся в белую блузку
Светы. - Ты мне веришь?!
себя Анфертьев. - Да ведь он живой! Квардаков-то, оказывается, внутри живой!
А я, я все время относился к нему, как к какому-то ходульному существу... А
он живой, у него внутри болит..."
ладоней, и, круто повернувшись, направился к выходу. Перед ним расступились.
Он вышел, с грохотом захлопнул за собой дверь, и все услышали его шаги по
лестнице.