Чтение 42–й страницы книги ~Царь Горы~

- Разве ты ее помнишь?

- Я помню ее любовь. Я помню ее тепло.

Александр сжал кулак.

У него при имени жены всплывали другие образы. Горящие башни родового замка, стройные ряды гарок под стенами, и Катерина, ведущая в последний бой тех, кто не был в состоянии вырваться из окружения вместе с истинным кардиналом.

И плач младенца...

- Мама умерла ради тебя?

Бруджа кивнул. Но вдруг подумал, что молчаливый ответ - признак слабости, и произнес:

- Да.

Можно было сказать: "Ради нас", но он не сказал. Не стал прикрываться. Взял все на себя.

- Да.

И голос, напоминающий шелест сухих листьев, прозвучал очень и очень грустно. Удивительно, сколько тоски можно вместить в одно коротенькое слово.

- Да.

- Мама очень любила тебя.

- Я знаю.

Голос остался грустным, но тоска из него исчезла. Барон сумел собраться, вновь отгородил душу от мира.

- Она умерла ради тебя.

- Да.

Клаудия помолчала.

- Я тоже тебя люблю, папа.

Александр улыбнулся. Просто улыбнулся. На мгновение зачерствевший, все видевший, циничный масан перестал быть вождем, политиком, правителем, перестал быть истинным кардиналом. На освещенном луной берегу реки сидели отец и дочь.

И вдруг:

- Однажды я тоже умру ради тебя. Как мама.

Он не сразу понял, что сказала дочь. Оторопел. Почувствовал, что холод беды прорвался в душу сквозь выстроенную стену. Увидел, как рассыпается на куски луна, как исчезает река.

И нежность сменилась страхом.

А потом он схватил Клаудию за плечи и безумно посмотрел дочери в глаза.

- НЕТ!!!

Почти год Брудже снился разговор у реки. Потом забылся. На несколько веков.

В тот вечер Клаудии исполнилось пять лет, и еще никто не называл ее Глазами Спящего...

* * *

Вилла Луна

Италия, пригород Рима,

18 декабря, суббота, 00.00 (время местное)

- Ты все понял, Руссо?

- Да, господин. - Епископ старался не смотреть барону в глаза. - Я исполню вашу волю.

- В точности!

- До последней буквы, господин.

Сидящий в кресле Бруджа сверлил взглядом склоненную голову слуги.

- Сделав это, ты освободишься от клятвы. Моя печать исчезнет с твоего глаза, Руссо.

- Я навсегда останусь вашим слугой, господин.

- Ты будешь волен делать все, что пожелаешь, - повторил барон. - А теперь уходи. Ты должен как можно быстрее покинуть виллу.

- Я служил вам двести лет, господин. И на моей памяти вы ни разу не приняли неверное решение. Время доказывало вашу правоту. - Бруджа молчал. Руссо запнулся, впервые в жизни он осмеливался противоречить барону. - Возможно, нам следует изменить план?

- Ты же говорил, что я всегда прав?

- Но сейчас... мне кажется... - Епископ поднял голову и твердо посмотрел Александру в глаза. - Это неправильно!

- Я ценю твою верность, Руссо, - спокойно произнес Бруджа, - но в данном случае беспокойство излишне. Я все продумал, все предусмотрел и принял решение. У меня все будет в порядке.

- Но ваши инструкции...

Барон прервал его взмахом руки.

- Как кардинал клана, я обязан предусмотреть все возможные варианты, даже фатальные. Распоряжение, которое ты получил, предназначено для самого крайнего случая.

- Об этом я и говорю! Мы можем...

- Нет, не можем. Ты теряешь время.

- Да, господин.

Руссо опустился на колени и поцеловал протянутую руку.

- Отправляйся.

Епископ вышел из кабинета. Он знал, что старый Бруджа лжет, и что его инструкции не на крайний случай. Уверенность Руссо подкреплялась тем, что впервые за двести лет службы он видел барона без Алого Безумия.

Несмотря на гарантированную поддержку Ордена, Густав прибыл в Италию, соблюдая все необходимые меры предосторожности. Тщательно замаскированный портал привел кардинала и пятерых сопровождающих его воинов в заранее снятый гараж, расположенный в десяти милях от виллы. Здесь Луминары пересели в два одинаковых "Мерседеса" и продолжили путь, не забыв выслать вперед разведчика на скоростном мотоцикле.

Густав рассчитывал появиться в логове Бруджи без пяти минут двенадцать.

Тьма обволакивала ночной прохладой, покалывала кожу, с дыханием проникала в легкие, наполняла черным вены. Тьма шептала тайны, выдавала секреты. Тени прыгали вокруг, словно довольные щенки, ластились к ногам, лизали руки, послушно разбегались прочь, закрывая собой хозяина Диадемы.

Тени чуяли кровь, и им это нравилось.

Разведчик дожидался Густава у ворот виллы. Подбежал к остановившемуся "Мерседесу", склонился к открывшемуся окну и сообщил:

- Магическая защита снята.

- Так и должно быть, - улыбнулся кардинал. - Нас ждут.

- Да, но...

- Что?

- У ворот не оказалось охранников. Я осмелился просканировать виллу...

- Ты поступил правильно!

- И увидел только барона. Он ждет вас в гостиной на первом этаже.

- Один?

- Да.

- И никого рядом? - переспросил кардинал.

- Никого, - подтвердил разведчик.

Густав откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза и попытался нащупать рыцарей. Рядом ли чуды? Он вложил в поиск всю свою мощь, но не обнаружил ни одного следа. Или рыцари очень хорошо спрятались, или... Разумеется, маги Великого Дома способны спрятаться от истинного кардинала. Но зачем? Почему бы им не подать сигнал?

Дверь открыта, Бруджа один, но рыцарей нет. Он стоит у порога и должен решить, что делать? Шагнуть в неизвестность или отступить? Вернуться в Англию? Спрятаться? Скрыться?

Телохранители молчали, не мешали Густаву размышлять, но он знал, что масаны прекрасно понимают, какие думы владеют вождем. Они все понимают, они все видят, они примут любое его решение, но...

Густав вспомнил рассвет. ТОТ САМЫЙ рассвет, что растерзал в прах отца. Густав вспомнил, как стискивал зубы старый Ги - он так и не проронил ни звука, - как улыбался Борис, вспомнил то чувство, что овладело им самим, впервые прикоснувшимся к Драконьей Игле.

"Я - истинный кардинал!"

То чувство не потускнело, не исчезло, оно лишь спряталось за щитом прагматизма и осторожности. Оно всегда было рядом, ждало своего часа, терпеливо дожидаясь возможности напомнить Густаву, кто он есть.

Луминар вышел из машины, сбросил пиджак подоспевшему телохранителю, развязал галстук, расстегнул ворот рубашки, медленно закатал рукава и, не глядя на помощников, произнес:

- Вы будете ждать здесь. Внутрь войдете только в том случае, если я вас позову. Понятно?

- Да, господин, - нестройно ответили масаны.

Истинный кардинал извлек из ножен Драконью Иглу, угрюмо усмехнулся и перешагнул через порог.

Барон Александр ожидал гостя, сидя на диване.

По странному совпадению, Бруджа предпочел одеться так же, как соперник: расстегнутая белая сорочка, темные брюки и туфли. Ничего лишнего, ничего сковывающего движения. Несколько капель вина в бокале и тяжелая шпага с причудливой, кажущейся громоздкой гардой у правой ноги. Помимо нее - только кинжал. Обыкновенный фехтовальный кинжал. А ведь в левой руке Бруджа должен держать не клинок - камень. Да и шпага ему, если быть откровенным, без надобности. Камень. Достаточно камня.

Но алый свет Безумия не касался лица барона. Рубина не было ни на груди, ни в руке.

- Ты еще жив, - громко произнес Густав. - Значит, ты еще истинный.

Отблеск белого пламени, в которое обратилась сталь Драконьей Иглы, бросил мертвенную бледность на неподвижное лицо Александра.

- Слышишь меня?

- Ты пришел принести клятву? - осведомился Бруджа.

Он пропустил мимо ушей вопрос Луминара.

- Ты знаешь, зачем я пришел. Где камень, дядюшка? Где Алое Безумие?

- Вот здесь. - Барон постучал себя по лбу. - Здесь, племянничек, и только здесь. Где еще может таиться безумие?

Густав улыбнулся:

- Я слышал, что приближение смерти настраивает на философский лад. Но не ожидал такого от тебя. Ты казался сильным.

- Разве я прошу о пощаде?

- Ты принимаешь смерть.

Барон пригубил вино.

- Что случилось, дядюшка?

Александр вернул бокал на столик, посмаковал вино, поднял глаза на Луминара и едва заметно пожал плечами:

- Нельзя жить вечно, Густав. Одному нельзя. В бессмертие ведет кровь... Не та, что проливаешь. Другая. Не та, от которой мы устали. А своя. Голос которой мы иногда забываем.

- Значит, я не ошибся, дядюшка, ты стал слабым. С каких это пор тебя волнуют другие?

- С того момента, как я излечился от безумия. - Александр взял шпагу и упруго поднялся на ноги. - Мы будем драться, Густав.

- Нет. Я буду тебя убивать.

- Каждый видит бой по-своему.

Алое так и не появилось.

Оно рычало в бессильной ярости, оно рвалось на помощь, оно тоскливо выло, подобно собаке, не сумевшей защитить хозяина. Густав слышал этот вой. Слышал рычание и злое дыхание. Чувствовал тяжесть Безумия...

Но алое так и не появилось.

Не помешало белому насладиться победой. Не помешало пламенной Игле напиться крови истинного. Не смогло.

... и когда тоскливый вой стал стихать...

... когда Густав стер с лица кровь врага и машинально облизал пальцы...

... еще не осознавая, что победил...

... пришло черное...

Густав лежал у камина.

Со стороны могло показаться, что Луминар прилег отдохнуть на толстый, мягкий ковер и вот-вот встанет, тряхнет головой, избавляясь от последствий короткого сна, улыбнется, скажет что-нибудь... Но стоило подойти ближе и становились видны черные пятна, разъедающие тело лондонца. Брызги теней, сумевшие прорваться сквозь завесу белого огня Драконьей Иглы.

Пабло открыл глаза и медленно, цепляясь ногтями за гладкую стену, поднялся. Робене покачивало. Оказавшись на ногах, он несколько секунд не сходил с места, бездумно глядя в пол, а затем по телу прошла судорога, и Пабло вырвало на ковер черной кровью. Бриллиант Диадемы казался мертвым, безжизненным.

С огромным трудом, перебирая руками сначала по стенам, затем по столу, Робене доковылял до камина и почти минуту разглядывал поверженного врага.

- Я ошибался, Густав, ты был настоящим кардиналом. Истинным. - Поворот головы. Взгляд на барона. - И ты, Александр. - Пабло провел рукой по лбу. - И ты, Борис. Клянусь иглами Спящего, мы были достойны друг друга.

Робене оторвал руки от столешницы, медленно, неуверенно сделал два шага, отделявшие его от Луминара, наклонился - чувствовалось, каких усилий стоило ему это движение, - и вынул из холодной руки кинжал.

- Я не смогу оказать вам последние почести, братья...

- Ваши слова стоят любой церемонии, кардинал Робене.

Пабло не обернулся. Не вздрогнул. Не шелохнулся. Но в сердце украшающего Диадему камня сверкнула маленькая искра.

И слабо шевельнулись прячушиеся в углах кабинета тени.

- Добрый вечер, комиссар.

- Скорее доброй ночи.

- Я надеялся, что успею уйти.

- Трудный бой?

- Густав был истинным кардиналом.

- Понимаю.

Сантьяга не стал приближаться к Пабло. Остановился ярдах в четырех, с легкой улыбкой оглядел обезглавленного Бруджу, мертвого Луминара. Затем - едва стоящего на ногах Робене. Взгляд задержался на Диадеме. И на Драконьей Игле в правой руке кардинала. И на луже черной крови у стены.

Оба понимали, что шансов у Пабло нет.

Но Робене, приложив невероятные усилия, все-таки сумел зажечь черный камень и заставил тени начать танец. Медленный. Едва заметный. Жалкое подобие вихря, бушевавшего в комнате несколько минут назад. Но тем не менее хоровод черного вновь ожил. Пабло призывал силу Амулета своей Крови, зная, что не сможет противостоять порождению Тьмы. Истинный кардинал не собирался сдаваться без боя.

- Пабло, вы не согласитесь удовлетворить мое любопытство? Всего два вопроса.

Робене с трудом кивнул.

- Вам не больно? - Сантьяга коснулся пальцем лба.

- Больно, - после паузы ответил Робене. - Я знаю, что проклят.

Комиссар Темного Двора отвернулся, сделал несколько шагов, обходя кардинала по широкой дуге. Вновь остановился.

- Почему сейчас? Вы могли атаковать братьев Луминар гораздо раньше.

- Я не имел права позволить вам совершить ошибку.

- Кажется, я понимаю, о чем вы говорите.

Пабло снова кивнул. Нет, не кивнул - поклонился. С трудом, шатаясь и дрожа, но опытный взгляд смог бы увидеть в неловких движениях масана исполненный достоинства ир-сим-гадар - поклон, предназначенный для самых уважаемых врагов.

- Мы могли бы договориться.

- Вы слишком многого от меня хотите.

- Иногда даже общая цель не делает врагов друзьями. Не так ли?

Робене согнулся пополам, до нава долетел приглушенный стон, кашель, но когда кардинал выпрямился, на его лице вновь застыло выражение спокойного достоинства. Лишь тонкая струйка черной крови стекла с уголка губ.

- Комиссар, мне пора. Если вы не позволите пройти, я буду вынужден вас атаковать.

И сжал рукоять Драконьей Иглы так, что побелели костяшки пальцев.

- Прошу меня извинить, - негромко произнес Сантьяга. - Я не подумал о том, что вы утомлены и не склонны к длительным разговорам.