Чтение 42–й страницы книги ~Из Америки

Меня отконвоировали прямо к президентскому кортежу и практически зашвырнули на заднее сиденье, на уже обретающегося там Щербакова, и почти сразу же машины сорвались с места. Наша оказалось третьей в колонне - сразу за президентской.

- А где Кейт?

- Я видел, как она садилась вместе с президентом, - почему-то шепотом отозвался Сергей.

- Тогда все в порядке.

Хотя... Ближайшие несколько часов Форд будет оставаться мишенью номер один. И находиться рядом с ним...

Я не стал додумывать эту мысль. Уперся лбом в холодную пластину бронестекла и тоскливо смотрел на проносящийся мимо нас серый вашингтонский пейзаж.

Кейт, Кейт, Кейт...

Рука в кармане неожиданно наткнулась на что-то тяжелое. Я вытащил находку на свет - патрон от "кольта". Тогда, вечность назад, в участке я на всякий случай распихал содержимое запасной обоймы по карманам. И сегодня утром тоже пересыпал в плащ вместе с прочей мелочью.

Толстенький, отблескивающий цилиндрик. На шляпке гильзы выбито: Хартфорд, номер - очевидно, серии - и калибр - 50 АЕ. Я попытался вспомнить, что значит "АЕ"? Ауто? Нет, кажется, action express. Больше похоже на пулю для медвежьего штуцера, а не пистолета.

Я покосился на сидящего передо мной охранника. Интересно, а он понимает, что я без всякого пистолета могу загнать ему этот патрон промеж глаз - и только шляпка торчать останется?

Б-бах! Грохот взрыва долетел до нас, уже ослабленный стеклопакетами, но тряхнуло машину неслабо. Шофер не подкачал - резко выкрутил руль. Мимо пронесся белый лимузин - несколько мучительно долгих секунд. Я понимал, что он делает это сознательно, закрывая своим корпусом президентскую машину, но легче от этого понимания не становилось - стоял поперек дороги и, наконец, рванул следом.

За эти считанные секунды я успел разглядеть лежащую на боку передовую машину - от нее уже тянуло чадным дымком, воронку рядом - здоровая, фугас или скорее всего противотанковая ракета, залетевшая под днище, а позади наспех сооруженная баррикада, и поверх нее беззвучно вспыхивают огоньки выстрелов.

По нашей машине прошлось сразу несколько очередей. Слава богу, колеса не задело, впрочем, такие лимузины, насколько мне помнилось, должны и на спущенных выжимать не меньше восьмидесяти. Одна пуля, похоже из "галки", засела и в моем стекле - злобный свинцовый шмель, запутавшийся в паутине трещин.

Мотор взревел - мы обходили белый лимузин и вырывались вперед. Значит, следующая ракета, если она будет, - нам!

- Пробуем в объезд! - прокричал шофер. - Если и там перекрыто...

Непонятно, чего они так рвутся в этот Белый дом? На мой взгляд, логичнее уж было прорываться к военному министерству - оттуда проще брать управление войсками да и оборону держать в этой местной Петропавловке не в пример сподручнее. Хотя, может, они не уверены в военных?

Наш шофер все-таки оказался везучее своего коллеги.

Мы вихрем ворвались в распахнутые ворота - из-за ограды щетинились стволы, - подрулили к крыльцу. Я выскочил, успел увидеть Кейт, даже махнуть ей рукой, но ее с президентом почти сразу же загородили спинами, повели куда-то вглубь, а навстречу тоже бежали какие-то люди с винтовками наперевес, тащили какие-то ящики. Один ящик вскрыли рядом с нами и тут же стали раздавать всем подходившим новенькие, блестевшие заводской смазкой английские "ланкас-теры".

Если бы не Сергей, я бы, наверное, взял один из автоматов и пошел бы к ограде. Ей-богу, никто бы не заметил.

Вашингтон, округ Колумбия,

30 октября 1979 года, воскресенье.

Сергей Щербаков

Спустя три часа мне стало казаться, что о нас забыли.

Четверо телохранителей - первые в Штатах представители этого ремесла, которых я мог, не кривя душой, назвать профессионалами, - проводили нас в комнату на втором этаже Белого дома, которую назвали Овальным кабинетом. Камин не горел, а из окон открывался прекрасный вид на лужайку. Двое телохранителей ушли, еще двое остались караулить у дверей.

У меня, правда, не было никакого желания бежать. Сейчас мы находились в полной власти янки: захотят - расстреляют, захотят - наградят. Смотря чем закончатся редкие перестрелки, стрекот которых долетал до нас даже через двойное бронестекло и просторы лужайки.

Спустя час нам принесли еду - бутерброды с холодным мясом, какие-то закуски и кофе. Чтобы не толпиться у подноса, Андрей попытался унести свою долю в клюве и пристроиться к изящному столику у камина, но охранник пресек его поползновения

- Не стоит, - прогудел он. - Это столик работы президента Форда.

- Нынешнего? - без нужды уточнил я. Охранник смерил меня жалостливо-презрительным взглядом.

- Нынешнего, - ответил он. - Хобби.

Дожевав, я подошел осмотреть редкую мебель. Похоже было, что президент способен заработать себе на хлеб... с мясом. И зачем его в политику понесло? Хороший же мастер.

К исходу второго часа я был готов поклясться, что изучил на клятом столике каждую трещинку. К исходу третьего готов был подсчитывать травинки на газоне под окном, если бы меня подпустили к этому окну вплотную. Кажется, охранники опасались, что я вышибу раму и спрыгну со второго этажа. Андрей попытался было разговорить их, но те просто не отвечали даже на самые невинные вопросы.

Развязка наступила неожиданно. Распахнулись двери, и вошедший вслед за еще одной парой телохранителей тип в сером костюме объявил:

- Господа, президент Соединенных Штатов Америки Гаррисон Форд!

Андрей пружиной вскочил с кресла, в котором начал было задремывать. Я отошел от камина и встал рядом с ним, лицом к двери.

Президент вошел стремительно, и первое, что пришло мне в голову, - "Какой он маленький!". Прежде я видел его лишь мельком, а фотографии и кинохроника не давали реального представления о его росте. Форд был ниже меня почти на полголовы, а Анджей мог бы спокойно озирать его макушку.

- Мистер Шчербаков, мистер Забротски? - бросил он повелительно, окинув нас коротким, резким взглядом.

Мы кивнули.

Мне, за всей патриотической филиппикой, которой я пичкал Кейт, как-то не пришло в голову, что человек, выбившийся в правители страны при демократическом режиме, должен быть хотя бы в чем-то незауряден. Президент Форд не был зауряден ни в чем. В его холодных глазах сиял острый ум, осанка источала властность. Если в том, ином мире этот человек стал актером - возможно, это была лишь поза. Но именно таким запомнился мне президент Соединенных Штатов.

- Похоже, фантастическая история, которую поведала мне ваша офицер Тернер, близка к истине, - проговорил Форд. - Во всяком случае, так уверяют меня те, кто проверял отдельные ее части. Так что, боюсь, мне придется поблагодарить вас за спасение Соединенных Штатов или самое малое - нашей демократии, которой мы гордимся безмерно, что бы по этому поводу ни думали другие державы.

Я позволил себе полуулыбку. Андрею сдержанность давалась труднее - он ухмылялся во весь рот.

- Простите, что заставил себя ждать, но пришлось убедиться, что демократия останется спасенной хотя бы до следующих выборов. - По лицу президента скользнула невеселая усмешка. - Мятеж подавлен, мятежники арестованы. Настала пора раздавать лавры.

Я напрягся. Высокие награды имеют тенденцию плохо сказываться на награжденных.

- Боюсь, однако, что мне почти нечем вас наградить, господа. - Президент развел руками. - Более того, учитывая сколько дел вы натворили всего за неделю, мне остается только попросить - увы, приказать я не моту - вас покинуть пределы США как можно скорее. Хотя бы потому, что на меня серьезно давят желающие не выпустить вас вовсе.

Прекрасно понимаю этих желающих. Сколько государственных тайн мы можем разгласить - помыслить страшно!

- "Как можно скорее" - это... - поинтересовался я.

- Это сегодняшним самолетом, - пояснил тип в сером - наверное, секретарь. - Шесть тридцать пополудни. Билеты будут вам предоставлены.

- Спасибо, - поблагодарил я его.

- Если до этого времени я могу чем-то помочь вам - скажите, - предложил Форд. - Боюсь, я мало что могу сделать, но...

- Your e... e... Mister President, - начал Андрей, запнулся, махнул рукой и попросил: - Сергей, переведите! Господин президент, могу я просить вас не препятствовать мисс Тернер в выезде за рубеж?

- Хорошо, - чуть помедлив, ответил Форд, когда я перетолмачил. - Хотя... а нет, ерунда. Все, что она может выдать, знаете и вы.

Тип в сером достал блокнотик и что-то в нем зачеркал.

- Благодарю, - проговорил я, склонив голову.

- А у вас, мистер Щербаков, есть просьба? - поинтересовался президент.

- Пожалуй, что нет, - ответил я.

- А у меня к вам будет, - произнес Форд с особым напором. - И не одна. Во-первых, заклинать вас молчать о случившемся было бы непрактично. Но я прошу - постарайтесь, чтобы эти сведения не вышли за порог вашей охранки.

Я кивнул. На самом деле и эта просьба была излишней. Не представляю, какие клятвы нам придется дать, чтобы нас только выпустили из самого закрытого каземата дома на Фонтанке.

- И вторая просьба... - Президент вдруг замялся и даже покраснел. - Не найдется ли у вас чего-то оставить мне на память? Боюсь, мы вряд ли свидимся на этом свете. А мне хотелось бы иметь что-то на память о моих спасителях, даже если их героизм останется невоспетым.

Мы с Андреем переглянулись.

- Вот, - произнес мой товарищ с неохотой, доставая откуда-то фломастер с Кремлем. - Как чувствовал, что пригодится.

Секретарь вежливо отобрал у него фломастер и куда-то спрятал.

- Благодарю вас, господа. - Президент Форд слегка склонил голову. - А теперь, боюсь, мне придется вас оставить. Знаете ли, дела.

Он уже развернулся к двери, когда, хлопнув себя по лбу, полез в карман.

- Чуть не забыл, - извинился он. - У меня к вам третья просьба. Это, - он извлек из кармана две коробочки из тех, в которых ювелиры держат свой товар, - вам кое-что на память об Америке. Вот. - Он вручил нам по коробочке. - Но я прошу вас не открывать их до той поры, пока вы не взлетите.

Мне очень хотелось спросить "почему?" Андрею явно тоже. Однако мы сдержались.

Президент Соединенных Штатов окинул нас острым взглядом и - я готов поклясться - подмигнул, став при этом вдруг очень похожим на самого себя с киноафиши.

- Господин президент, - проговорил я. - Пожалуй, у меня все же есть просьба. Она вас не задержит.

- Хорошо, - кивнул Форд.

- Позвольте пожать вашу руку.

Гаррисон Форд протянул мне ладонь не колеблясь. Рука у него была сильная и жесткая - рука столяра-краснодеревщика.

- Прощайте, мистер Шчербаков, - произнес он негромко.

- Прощайте, мистер президент, - ответил я.

После ухода президента нам пришлось подождать еще полчаса, пока к нам не пропустили Кейт. Наверное, это были самые долгие полчаса в моей жизни. Нам оставалось только разглядывать злосчастные коробочки и бороться с искушением их открыть - а всем известно, что тяжелее этого ничего нет.

Кейт ворвалась, раздвинув здоровенных лбов, подпиравших двери

- Господа русские, - объявила она, - поехали.

- Куда? - удивился я.

- Отсюда, - отрезала она.

- А разве нас выпустят? - удивился Андрей.

- Я договорилась, - безапелляционно бросила Кейт. - К вам приставят охранников, но ехать можно. Кто будет против - пусть спорит с президентом. Главное - успеть в аэропорт, ваши билеты у меня.

- Кейт... - пробормотал Заброцкий. Щеки его стремительно розовели.

Я избавил его от моральных терзаний.

- Знаете, езжайте куда хотите, - объявил я им. - А мне есть чем заняться. Охранник мне в этом не помешает.

Эти двое вылетели из Овального кабинета как на крыльях. Я из приличия выждал пару минут, потом тоже вышел Естественно, за мной увязался один из лбов

- Мистер, - полюбопытствовал я, когда мы вышли на лужайку перед Белым домом. За оградой уже толпились репортеры; я заметил давешнего рыжебородого мужика, виденного по телевизору в гостинице. - Где тут ближайший почтамт?

Охранник молча кивнул.

- Вот и славно, - улыбнулся я.

Мне было кому позвонить. Ничего, что международная связь с Ригой влетит мне в копеечку. Вряд ли кто-то еще звонил Эльзе из Западного полушария.

Вашингтон, округ Колумбия.

30 сентября 1979 года, воскресенье.

Анджей Заброцкий

По дороге в аэропорт я начал потихоньку отключаться. Даже не от усталости - она перегорела еще к утру, - а просто так. От избытка впечатлений. Мы пережили такое, чего не переживал никто, мы видели такое, чего никто не видел и, надеюсь, больше не увидит. И теперь организм брал свое, со щелканьем вырубая предохранители.

- Пожалуйста, положите вещи на конвейер и пройдите через детектор.

Я облокотился на стойку и тупо наблюдал, как Сергей проходит таможенный контроль. Слышал, видел и ничего не понимал. Мозг даже не пытался обрабатывать поступающую информацию.

Рама противно взвизгнула и мигнула красной лампочкой.

- Пожалуйста, снимите часы и выложите из карманов все металлические предметы!

Щербаков послушно выгреб карманы и снова шагнул сквозь раму. Детектор опять завизжал.

- Ах да, - устало сказал Сергей. - Должно быть, это.

Он вытащил из кармана ту самую бархатную коробочку. Похоже, он, как и я, напрочь забыл о президентском подарке.

- Что это? - поинтересовался таможенник.

- Не имею ни малейшего понятия, - чистосердечно признался Щербаков. - Посмотрите.

Чиновник поднес коробочку к глазам, нажал на кнопку, побледнел, побагровел и захлопнул коробочку так стремительно, словно в ней лежал скорпион со значком "лучеак-тивно".

- П-проходите, сэр, - проблеял он, одной рукой подталкивая коробочку к Щербакову, а второй пытаясь наугад нащупать кнопку конвейера.

Сергей пожал плечами, забрал коробочку, распихал мелочь по карманам и, подхватив чемодан, зашагал к тамбуру. Таможенник долго и упорно буравил взглядом его спину.

- Прошу вас, - наконец повернулся он ко мне, продолжая, однако, коситься в сторону Щербакова. - Положите вещи на конвейер и пройдите через детектор.

Я послушно поставил чемодан на ленту, снял часы и начал опорожнять карманы.

Семь патронов от "кольта", ключи, два патрона от "кольта" и патрон от "штейра". Мелочь на два доллара, которую не примет ни один банк. Еще три патрона от "кольта". И маленькая бархатная коробочка.

Чиновник пошел полосами и вытянулся в струнку. Руки у него как-то странно подергивались, словно он хотел отдать честь, но не мог решить, какой именно рукой следует салютовать.

- П-проходите, сэ-э-эр!

Я в точности повторил жест Щербакова, пожав плечами, сгреб все обратно и прошел сквозь истошно завизжавший детектор.

Вашингтон, округ Колумбия и воздушное пространство над ним,

30 сентября 1979 года, воскресенье.

Сергей Щербаков

В самолете я откинул спинку кресла, закрыл глаза и попытался ничего не представлять. Сп-а-а-а-ть. Только спать. Весь полет спать.

- Откроем? - предложил Андрей с соседнего сиденья, не открывая глаз.

Я покосился на иллюминатор.

- Мы еще на земле. Значит, в Америке. Давай взлетим. Вой двигателей "Сикорского" перешел в плавный гул, и многотонная махина плавно оторвалась от бетона.

- Если это бомбы, то пусть сработают вместе, - сказал я. - На счет "три" - раз, два, три!

На фоне черного бархата льдисто блеснула платина. В маленькой коробочке лежал "Белый орел" - высший американский военный орден. Всех награжденных им можно было перечислить не... нет, теперь уже прибегая к помощи ног.

- У каждого разведчика, - задумчиво сказал я, вертя в пальцах это немыслимо тяжелое бижу, - в самом дальнем шкафу висит пыльный парадный мундир, на который он навешивает все свои награды, зная, что никогда не сможет надеть его. Так вот, эту штуку не навесят ни на какой мундир. Сразу по прибытии ее запрячут в самый надежный сейф и по большим праздникам будут отпирать внешнюю дверцу, чтобы полюбоваться на внутреннюю.

- Знал, что просил, сволочь, - пробормотал Андрей. - Открой я эту коробку сразу...

- Что тогда?

- Попросил бы деньгами.

- А если бы не согласились?

- Тогда я бы забрался на самый высокий небоскреб рядом с рекой и запулил бы эту штуку как можно дальше. Есть такая примета. Хотя нет... деньгами не просил бы. Награду я получил, - он сыто ухмыльнулся, - а премию поделим на троих.

- Ладно. - Я блаженно откинулся на спинку сиденья. - Еще один вопрос, и можем спокойно спать. Что за премия на троих?

- Ну, это не совсем премия, - медленно и с явным смущением произнес Андрей. Похоже было, что он сболтнул лишку и теперь не знает, как оправдываться. - Помните - в кабинете профессора ящик с экспонатами? Там еще граммофонные пластинки были? Мы его уложили в багажник да там и оставили?

- Да,

- Мы с Кейтлин ее... оприходовали.

- ЧТО?!! - заорал я шепотом.

- Экспроприировали, - поправился мой коллега. - Мы не все, конечно, взяли. Оставили мрачным типам из АНБ. Только пластинки. В счет возмещения моральных убытков. Потом нашли мастерскую звукозаписи и перевели на обычные магнефонные диски. Три комплекта. У профессора была губа не дура. Так что мы с Кейт единственные, кто может похвастаться, что слышал песни чужого мира.

- Что-то не больно мне охота слушать эти песни, - скептически пробормотал я. По правде сказать, мне трудно было решить, который из альтернативных миров нравится мне меньше - все они были весьма отвратны.

- Зря ты так, - укорил меня Андрей. - Поправь меня, если я ошибаюсь: самая знаменитая песня Пола Маккартни - это "Yesterday"?

- Да.

- Тогда у меня есть для него небольшой сюрприз.

Анджей расстегнул "молнию" сумки и вытащил наушники портативного проигрывателя. - Кстати, ты никаких Леннонов не знаешь?

- Единственный, о котором я слышал, - депутат палаты общин британского парламента. Кажется, был связан с каким-то скандалом. А что?

- Вот эта песня... черт... - Андрей пощелкал клавишами, - судя по надписи на конверте, написана этим самым Ленноном. Исполнена им же вместе с Маккартни.

- А что стало с Сатклиффом? - полюбопытствовал я.

- Понятия не имею. Держи наушники.

Я осторожно надел полуобруч наголовника - как раз вовремя, чтобы уловить вступительные аккорды.

Голос певца был мне незнаком - неудивительно, ведь то был человек из мира с иной историей. Но слова, понятные с трудом, не были чужими:

When I find myself in times of trouble Mother Mary comes to me Whispering words of wisdom: "Let it be"...

Я слушал как зачарованный. Самолет набирал высоту, пробивая один за другим слои облаков, пока наконец не вынырнул из серой мглы и в салон не хлынуло солнце. Мне хотелось молиться - да то и была молитва, эта песня, только переложенная на светский манер. А так - что в ней, как не "Господи, спаси и сохрани..." и "Да будет, господи, на все воля твоя...".

Дивиться мало, с какой точностью уловил неизвестный поэт в тисках изувеченной истории саму сущность нашего, никогда не виданного им мира. Пусть все течет как течет, и хотя наш мир несовершенен, хотя и в нем достаточно боли и страданий, но все же он лучше того, что возник из стремления к добру и справедливости, потому что только в господе нашем истинное добро и истинная справедливость.

А голос все лился из наушников, смешиваясь с солнечными лучами.