Он вспоминал разнообразные игры, загадки, пел вместе с ней песни,
придумывал для нее несложные обязанности, но она все равнодушнее
относилась к происходящему.
- Зачем все это? - сказала она. - Все равно у нас нет еды. К этому дню они
доели последние запасы. То, что оставалось на туше, было недоступно из-за
мороза. Мясо превратилось в камень. Из-под снега торчал лошадиный остов;
он постоянно видел его из пещеры. Еда была рядом, и тем не менее они
вынуждены голодать.
Наконец его осенило: если нельзя доставить мясо к огню, то можно доставить
огонь к мясу!
Он схватил железный лист вместе с углями и, ощущая его жар сквозь
перчатки, протащил по снегу и водрузил на тушу кобылы. Потом развел на
листе сильный огонь и подкидывал дрова до тех пор, пока под раскаленным
железом запахло горелым мясом. Тогда он палкой передвинул лист на другую
часть туши и вырезал готовый кусок конины. Тот был в дюйм толщиной и с
одной стороны обуглился - но все равно решение было найдено. Поэтому,
поджарив еще кусок, Борн уменьшил огонь и перенес лист назад в пещеру.
Сара ела мясо с удовольствием, однако радость ее постепенно угасала, так
как процедура повторялась раз за разом, а она видела, что с каждым днем
еды становится все меньше и меньше, да, впрочем, ее и не было особенно
много с самого начала. Вскоре вся туша, точнее, та ее часть, до которой
мог добраться Борн, была прогрета и обстругана до самых костей. Остатки
обгрызал пес. Однажды утром они обнаружили его следы в пещере. Пес
протиснулся мимо седла, пока они спали, и стащил последние остатки конины.
Ночью он услышал, как Сара кашляет.
Конец наступил очень скоро. Она кашляла все чаще, все надсаднее, пила все
меньше и все больше спала. Он исхитрился добыть мяса с той стороны туши,
что вмерзла в снег, и радостно показывал Саре, что еды у них еще много. Но
у нее не было сил даже повернуть голову; ее тянуло забраться в спальный
мешок и лежать поближе к огню. Он заботился о ней как только мог: подложил
под попоны гору соснового лапника, чтобы было теплее лежать, постоянно
кипятил воду, заставляя ее пить, завязал потуже капюшон, подолгу держал на
коленях, прижимая к себе... Ничто не помогало! Казалось, внутри нее что-то
застыло. Словно горы с самого начала ополчились против нее. В горах
нередки болезни, вызванные биохимическими реакциями организма на высоту и
недостаток кислорода, - головокружение, слабость, расстройство желудка,
кровотечения. Но крайне редко встречаются случаи инфекционных заболеваний.
Чистый воздух губительно действует на микробы; те, что существуют, не
оказывают серьезного влияния. Но в случае с Сарой все совпало как нельзя
хуже. Приступ горной болезни подорвал сопротивляемость организма, эти
сумасшедшие и невыносимые для нее гонки на лошадях по горам добавили свое
- и теперь она по-настоящему заболела.. Она постоянно кашляла по ночам.
Борн не спал, прислушиваясь и почти физически ощущая, как она страдает.
Если раньше приходилось думать о том, как согреть ее, то теперь Борн
мучился, глядя, как она вся горит от высокой температуры. Он оторвал
несколько полос от своей рубашки и постоянно обтирал ей лицо влажной
тканью. Ее бросало то в жар, то в холод от того, что мокрая от пота
одежда, мгновенно остывая, вызывала озноб; он придвигал огонь поближе,
потом бегом выносил свою жаровню на улицу, чтобы отогреть кусок мяса,
боялся, что она замерзнет, и торопился обратно, разводя огонь посильнее.
Ее опять кидало в пот, и он мокрой тряпкой утирал ей лицо... Пытался
кормить, хотя жевала она через силу...
В горле и груди ее хрипело и булькало. Он поворачивал е" с боку на бок, на
время ей становилось лучше, но с каждым восходом солнца оставалось все
меньше надежды. Однажды ночью она стала бредить, вспомнила дом, бормотала
что-то о школьной форме, которую надо приготовить на завтра, о том, что
надо ложиться спать. Он смотрел на ее слипшиеся, мокрые от пота, сальные
волосы и вспоминал, как любил расчесывать ее светло-каштановые кудри после
купания. Как-то раз они принялись сочинять стишки - почему-то про какашки
- и хохотали до упаду.
Потом она просила у мамы разрешения пригласить в гости подружку и
позволить ей переночевать...
Наутро она умерла.
Борн не пошевелился, услышав ворчание пса, грызущего кости. Он сидел,
уставившись в ее широко распахнутые остекленевшие глаза. Потом, очнувшись,
протянул руку и опустил ей веки, пытаясь представить себе, что она просто
спит.
Прошло, наверное, немало времени, потому что снова послышалось ворчание
пса, но он оставался все в той же позе, наблюдая, как светлеет кожа и
заостряются черты ее маленького лица. В пещере стало темнеть. Борн понял,
что просидел целый день, и решил подняться, чтобы захоронить тело. Нельзя
держать ее у костра. Под левой стенкой выкопал продолговатую нишу и уложил
ее там.
Потом долго лежал, незаметно заснул, проснулся, вынул из ниши тело и снова
сел неподвижно, продолжая вглядываться в мертвое лицо. Через какое-то
время испугался, что тепло костра может повредить ей, убрал обратно и
обложил, снегом.
Выбравшись наружу, помочился, не отходя от пещеры и щурясь от яркого
солнца. Рядом желтели еще два замерзших пятна. Значит, вчера он дважды
выбирался из своей норы, но даже не помнил об этом. Бросил равнодушный
взгляд на обглоданный лошадиный скелет и уполз обратно. Автоматически
набрал снега в банку, растопил, выпил - и все это время не отводил глаз от
Сары. Беспокойство о сохранности тела заставило его углубить нишу и
поплотнее присыпать снегом. Каждое утро он осторожно отгребал снег и
всматривался в мертвое лицо, боясь увидеть признаки разложения. Костер он
разводил теперь только снаружи, чтобы пожарить мясо. Усилием воли
заставлял себя проглотить пару кусков, не испытывая никакого желания и не
ощущая вкуса еды. Ему нужны были силы, чтобы добывать дрова для костра, за
которыми приходилось уходить все дальше и дальше. На обратном пути он
каждый раз боялся, что пес залезет в пещеру и доберется до Сары. Но этого
не происходило.
Каждое утро, как ритуал, он начинал с того, что рассматривал лицо дочери.
Пес постепенно вгрызался в остатки туши, и Борн однажды понял - и эта
мысль пронзила его, - даже если бы Сара не умерла раньше, им обоим все
равно грозила бы голодная смерть. Мяса оставалось слишком мало. Впрочем,
еды не хватит и ему одному из-за этого пса. Борн ломал голову над тем, как
отогнать его от конской туши. Он пытался сделать вид, что уходит за
дровами, и прятался поблизости, надеясь пристрелить его; не спал ночами,
прислушиваясь и ожидая его появления... Но пес приходил только тогда,
когда Борн действительно отправлялся в лес или засыпал по-настоящему.
Вскоре от кобылы остался практически один скелет. Он отламывал кости,
вываривал их и пил этот мясной бульон, высасывал костный мозг, словом,
извлекал из останков все, что было возможно. Пытаясь занять чем-нибудь
голову и руки, однажды он придумал выломать пару больших ребер, связал их
между собой полосками конской шкуры, поперек привязал кости помельче и
тщательно переплел всю эту конструкцию, потом сделал то же самое еще с
одной парой ребер. Получились замечательные снегоступы. Не в силах
изобрести еще что-нибудь полезное, просто выбросил обглоданные добела
мослы собаке.
Чем еще занять себя, он не знал. Припрятав подальше несколько последних
кусков конины, он днями и ночами просиживал в пещере, изредка поглядывая
на окоченевший труп дочери. Пришла мысль попробовать спуститься в долину
на снегоступах, но не хотел оставлять тело здесь и не мог взять его с
собой. А главное, с тем запасом мяса, что у него есть, он далеко не уйдет.
Первая же сильная пурга прикончит его. Оставалось сидеть и ждать.
Несколько теплых дней подряд настроили Борна на мысль о начале весны, но
он и сам понимал, что это иллюзия. До прихода весны было еще очень долго.
Действительно, скоро вернулись морозы, еще более жестокие, чем раньше, и
ему пришлось расходовать больше дров. Против своей воли однажды он снял с
Сары свитер и сделал из него подобие шерстяного шлема, укрывавшего голову
и плечи. Правда, куртку ее он не тронул: сама мысль о том, что она будет
лежать раздетой в снегу, казалась ему ужасной. В какой-то момент
остановились часы. Он постоянно чесался, потому что тело от грязи и голода
покрылось коростой и язвами.
В какой-то день пес забрался в пещеру и лег у входа, не мигая уставившись
на Борна. В полудреме он даже не заметил момента его появления.
Пес повернул морду к куску мяса, который Борн уронил в снег. Потом перевел
взгляд на человека и подполз чуть ближе. Борн выхватил пистолет и взвел
курок, целясь собаке в глаз. Пес подполз еще ближе. Он подумал, что если
убьет его, то обеспечит себя мясом на какое-то время и, может, появится
шанс пережить зиму, но потом решил, что еще одна-две недели не имеют
никакого значения. Это его не спасет. Может, от того, что он еще не пришел
в себя после сна, а может, и потому, что уже стало на все наплевать, Борн
опустил пистолет, оторвал кусок мяса и кинул псу. Тот поймал его на лету и
мгновенно проглотил. Борн тут же пожалел об этом и потянулся за
пистолетом, но пса как ветром сдуло. Чертыхаясь, он откинулся на спину,
потом встряхнулся, выполз из пещеры - но пса не было видно. Чертыхнувшись
еще раз, он растянулся у входа и снова впал в забытье.
Через два дня все мясо кончилось.
Он вспомнил, как рассказывал Саре о том, что человек может прожить трое
суток без воды и три недели без пищи. Понимая, что должен встать, сделать
что-нибудь, он продолжал лежать в пещере. Начались галлюцинации. Ему
чудилось, что пес вернулся, он сумел застрелить его, освежевал и уже ест
теплое собачье мясо. Потом искал тот кусок конины, который бросил собаке.
Всплывали истории об авиакатастрофах в горах, когда люди, оказавшись без
пищи, начинали есть трупы. Подумал о Саре и замотал головой, отгоняя
наваждение. Может быть, дело дойдет и до этого. Он не мог поручиться за
себя. Табу на каннибализм действует до тех пор, пока мозг в состоянии
контролировать чувства; со Временем, Борн знал это, человек может
превратиться в животное, готовое сделать все, что угодно, лишь бы остаться
Прозоров Александр
Контровский Владимир
Орлов Алекс
Суворов Виктор
Куликов Роман
Шилова Юлия