Чтение 42–й страницы книги ~Доставить живым или мертвым~

Люди, которые его сопровождали бесшумно вышли и он остался один.
Хотелось курить, но он не позволил себе этого. Сидел и ждал.

И, наконец, он услышал, как отворилась вделанная в стену дверь и из нее
вышел крепыш лет сорока-сорока пяти, в светлом пиджаке, из-под которого
выглядывал белоснежный воротник, а вдоль лацканов свисал широкий бордового
цвета галстук. Человек легко отодвинул от стола кресло, но садится в него не
стал: вытащил из кармана пачку сигарет и протянул ее Воропаеву.

-- Курите?

И пока Воропаев прикуривал, человек уселся в кресло и, положив руки на
стол, стал смотреть на своего гостя.

-- Будем знакомиться? -- сказал он и на Воропаева лег довольно
приветливый, как бы все понимающий, взгляд. -- Я полковник контрразведки
Граус Борис Федорович, возглавляю подразделение по борьбе с терроризмом. Что
попьем -- кофе, чай, сок? Может, хотите что-нибудь поесть поосновательнее?

-- Спасибо, перед поездкой сюда меня хорошо покормили.

Поплат с напитками принес молодой человек, очень похожий на артиста
Янковского.

Последовал ненавязчивый переход на "ты".

-- Ну что ж, Одег, тогда давай поговорим, но начнем с нуля...Где
родился, где жил, где учился, кто родители, какие сигареты куришь, каких
девушек любишь?.. Словом, не торопясь, все по порядку, но предельно
подробно, -- полковник, отложив сигарету в пепельницу, которую он перенес с
рядом стоящего маленького столика, взял в руки фужер и бутылку фанты.

И хотя Воропаев понимал, что наверняка ведется запись их разговора, и,
возможно, откуда-нибудь на него нацелен объектив видеокамеры, тем не менее
ощущение было такое, будто он встретился с хорошим знакомым и теперь делится
с ним своими невзгодами. И что больше всего его подкупало в полковнике: за
время рассказа тот не проронил и десяти слов, лишь кивал головой, и
заинтересованным взглядом как бы подбадривал -- ты, мол, парень, говори,
говори и то, что ты мне наговоришь будет для меня дороже всего на свете.

Когда Воропаев завел речь о Саиде Ахмадове, полковник из стола вынул
пачку фотографий и передал их гостю. Под каждой фотографией было оставлено
пустое место, в которое он должен был карандашом вписать фамилию или кличку
опознанного человека.

Дважды он пересказывал сюжет, связанный с подготовкой и прибытия в
Воронеж боевиков Саида, а затем грузина Вахтанга. Тут полковник, сбросив с
себя маску немого, стал сыпать вопрос за вопросом. И Воропаев понимал, что,
возможно, от каждого его слова и в дальнейшем будет зависеть что-то очень
важное, судьбоносное для многих людей, а может, даже для городов и регионов
России.

-- Меня, Олег, не интересуют мотивы твоей перебежки...Это в общем
нетрудно объяснить: ты боялся за свою жизнь, что вполне понятно и
естественно для живого человека, во-вторых, ты попал в необычную, чуждую для
тебя среду...Все это мне понятно. Мне непонятно другое, почему тебя взяли на
ту, очень важную для бандитов, операцию? Согласись, такой чести надо было
заслужить, ведь это не просто засада, набег на блокпост, а хорошо
спланированная акция, связанная с нападением на АЭС...Представляешь, на
атомную станцию? Значит, по логике боевиков, и участие в ней должны были
принимать самые преданные, самые проверенные и, видимо, самые героические
парни? Неужели ты заслужил у них такой авторитет, что тебя откомандировали
на такое атомное дело с самим Саидом Ахмадовым?

Долго молчал Воропаев. Вертел в руках хрустальный фужер, граненые грани
которого в лучах люстры, словно маленькие маячки, отбрасывали в глаза острые
просверки.

-- Не знаю, -- наконец выдохнул из себя Воропаев. -- Не
знаю...Характеристику мне никто не давал, и я не представляю, что обо мне
думали Барс и Саид, когда посылали в Воронеж... А почему тогда они послали
туда Николеску и того парня из Астрахани, который сделал себе харакири?
Николеску трус, хотя иногда в бою горячился, но это больше от психоза и все
той же трусости...

-- Ребята из ОМОНа... этого элитного подразделения, обычно не
сгибаются...И если даже сгибаются, то потом находят в себе силы...Вот как
ты... Ты же нашел в себе мужество воспротивиться...

-- Они мне не доверяли до конца. И я убежден, что потому меня и взяли,
чтобы там, у водозабора, подставить. У них ведь тоже есть своя пропаганда и
контрпропаганда и под нее очень хорошо подпадал я...После взрыва Барс мог бы
заявить, что в его войсках воюют не только арабы и талибы, но и славяне,
такие русские парни, как Воропаев...Смотрите, мол, российский омоновец, а
встал под священные знамена ислама...Какой неубиваемый козырь, а?

Потом он рассказал о видеосъемке, которую проводили с ним боевики.

Полковник, не отрываясь, смотрел на Воропаева. Еле заметная усмешка
коснулась глаз, но как будто добрая, понимающая.

Спустя четыре часа, когда разговор вроде бы подходил к концу, полковник
разложил на столе карту Чечни.

-- Смотрим, -- сказал он, -- в каком, примерно, месте находится база
Саида. Тебе, Олег, надо вспомнить все места, которые вы проезжали, проходили
или проползали. Пойми, это так же важно, как знать имена исполнителей...

-- По карте это не определишь, но скорее всего это юго-восток Чечни.
Где-то ближе к Грузии, к Панкийскому ущелью.

-- Тебе о чем-нибудь говорит такое название -- Гнилая яма? -- полковник
перевернул карту и, взяв из пластмассового стаканчика красный карандаш,
что-то им на карте пометил. Потом поднял голову, секунду-другую помедлил и
задал Воропаеву неожиданный вопрос:

-- Если бы тебе предложили пойти туда...ну, на поиск главарей боевиков,
ты бы согласился?

-- Смотря с кем идти...Не хотелось бы столкнуться с недоверием, хотя я
это и заслужил в полной мере.

-- Хорошо, что ты это сам понимаешь. В тебе чувствуется решимость
реабилитироваться, хотя на мой взгляд, ты это уже сделал с лихвой.

Воропаев прикурил сигарету, которую он держал в руках.

-- Да ладно, товарищ полковник, я не маленький и не надо меня
успокаивать. Меру своей вины я сам знаю и знаю ей цену.

Раздался телефонный звонок. Полковник взял трубку и стал слушать. Его
лицо изменилось, он выпрямился, словно встал на вытяжку и даже свободную
руку вытянул по швам.

-- Есть, все в порядке, как и договаривались, -- положил трубку и
устремил взор на Воропаева: -- Сейчас сюда зайдет один человек и ты, Олег,
ничему не удивляйся и веди себя подобающим образом.

Граус подошел к стене, дотронулся до выступающей округлости и дверь
отворилась. Воропаев остался один. Слова собеседника его не смутили, не
заинтересовали, ибо при любом раскладе он чувствовал себя арестантом. Но
когда дверь так же неслышно, сонно, раскрылась и в ее проеме показался
человек, Воропаев от изумления вскочил и снова плюхнулся на стул. Вне
всякого сомнения, в кабинет входил никто иной как сам президент России.

-- Сидите, -- сказал вошедший, -- вижу по вашему лицу, что знакомиться
нам нет необходимости.

-- Честно говоря, я не верю своим глазам, товарищ президент, --
Воропаев поднялся, сделал от стула шаг в сторону и это вышло у него по
строевому четко.

-- Я порой тоже не верю в то, что происходит со мной...подходите ближе,
садитесь, -- Путин не стал садиться на место полковника, прошел вдоль ряда
стульев и опустился на предпоследний от торца стола стул.

Воропаев устроился напротив, и когда взглянул в улыбчивые голубые глаза
визави, почувствовал несказанное облегчение. Он понял, что назревает что-то
экстраординарное, в чем он, московский омоновец, будет играть какую-то роль,
а не сидеть в камере...

Путин вынул из внутреннего кармана пиджака бумагу и развернул ее.
Достал черную авторучку, снял с нее колпачок и в обнажившемся золотом пере
заиграли искорки.

-- Я сейчас подпишу Указ о присвоении вам "Ордена мужества", -- и перо
заскользило вдоль нижнего поля Указа. --Награду получите после того как мы с
вами прогуляемся в тыл боевиков...

Воропаев поднялся и почувствовал, что ноги, неслухи, подгибаются. И что
того кислорода, которого хватало до сих пор, теперь явно не достает. Дыхание
его сбилось и сквозь эту сбивку он с трудом проговорил:

-- Товарищ президент, это какая-то нелепая ошибка...Я не достоин этого,
я предал...был на той стороне, -- и голос Воропаева от внутренних
треволнений погас, словно кто-то перетянул голосовые связки. Он отвернулся,
потому что не смог сдержать слез -- рыдала его душа, рвалась на части, а он
бессильно, по-ребячьи, стыдливо смахивал влагу с глаз, а она лились и
лились...

-- Вы искупили... Многое исправили, -- в голосе президента тоже
чувствовалось волнение, но слышалось в нем и отцовское всепонимание. -- Я бы
не хотел оказаться на вашем месте и... я вам не судья. А то, что вы сделали
в Воронеже, -- вот за это я наградил вас...А теперь, Олег Александрович,
успокойтесь, садитесь, сейчас нам принесут чайку и мы с вами обговорим наше
ближайшее будущее. Я слышал весь ваш разговор с полковником и меня
заинтересовала одна вещь, а точнее, подходы к базе Барса...

Где-то далеко в подсознании президента имя "Олег" нехорошо
ассоциировалось с другими такими же именами -- Олегом Пеньковским, Олегом
Гордиевским и Олегом Калугиным, которые предали. "Но их никто не принуждал,
их не пытали и не отрезали пальцы. Они сами легли под чуждые нам разведки...
-- Он взглянул на Воропаева, тот сидел, низко опустив голову и пальцы,
державшие сигарету, слегка подрагивали. -- Дело не в имени... Этот парень не
предатель, он жертва беспощадного терроризма и мой долг ему поверить.
Довериться...."

...Через сорок минут Путин уже был на пути в Кремль, а Воропаев в
сопровождении полковника Грауса -- на пути в Быково, где дислоцировалась
разведгруппа. Его сопроводили в баню, и переодели в солдатское
обмундирование, после чего отвели обедать. В столовой к нему подошел