охотничье ружье и думаешь - вот оно, то, что тебе надо. Хороший заряд. И
мысль эта становится все милее.
грохаешься в обморок. Или совершаешь из ряда вон выходящий поступок. И люди
понимают - ты уже не такой, как они сами. Ты уже не можешь держать все в
себе. И тебя запирают сюда.
финансируются такие заведения. Хуже остаться самим с собой, браток. Хуже...
Когда остаешься только ты и твое официально зарегистрированное охотничье
ружье...
***
отделением был вид довольного жизнью человека. Он излучал заразительный
оптимизм, как присказку повторяя при осмотре "так-с, что у нас тут". При
этом он потирал руки, будто они зябли.
докторши в неестественно чистом, хрустящем накрахмаленном халате. И сразу
принялся за Валдаева. Осматривал он его долго. Прищелкивал пальцами,
заставлял доставать пальцем до уха, нагибаться. Смотрел зрачки. Валдаев
выполнял все требования с вялой покорностью.
завотделением к докторше, которая держала в руках блокнот и авторучку. -
Конечно, нужно проводить исследования, но, судя по всему, органических
изменений никаких. Налицо просто переутомление. И где вы у нас работаете? -
обратился он к Валдаеву.
стрессов. Кризисы... Ничего, несколько дней покоя. Успокоительными поколют.
не колоть, тогда последствия могут быть самые непредсказуемые, - радостно
сообщил завотделением. - Вы уже на грани.
привезли из милиции. Что-то произошло?
себя, что майор Кучер и его коллеги ни словом не обмолвились о причинах,
благодаря которым одним пациентом в этом заведении стало больше. Это уже
хорошо. Если бы они решили серьезно за него браться, то наверняка нашли бы
пару сторожей, чтобы приставить их к палате. Или положили бы в другую
больницу, с решетками на окнах.
здесь, не произошло ничего особенного. Но они все поражены стремлением
возводить до небес свои неприятности. А неприятности нужно уметь низводить.
Судя по всему, фраза была стандартная, потому что завотделением согласно
кивнул.
Валдаев получил возможность отдохнуть от них. Они ему надоели. Ему хотелось
просто лежать и не вставать...
сооруженная в конце восьмидесятых по проекту четвертого (цековского)
управления Минздрава и в порыве борьбы с привелегиями переданная обычным
людям. Поэтому при каждой палате был коридорчике холодильником, туалет и
ванная.
ванной и обессиленно рухнул на кровать. - Это как нейтральная Швейцария во
время войны.
Стала островком стабильности... Так и здесь. Наши недоделанные дела,
неотданные долги - все там, за границей клиники... Здесь редко что
происходит. Заведующий даже одно время запретил телевизор как основной
источник стрессов. Правда, уже неделю разрешает смотреть пару телесериалов.
отдаляется.
заставила его есть. После обеда ему вкатали укол и дали несколько желтеньких
таблеток. Судя по всему, в клинике не было недостатка в медикаментах. К
вечеру он снова очнулся. И нашел в себе силы прогуляться по заведению.
Чувствовал он себя неважно. Но его поддерживал сосед.
пижамах. Они о чем-то негромко беседовали. Атмосфера была пронизана унынием.
поднимать людей, у которых есть хоть какое-то будущее.
кто еще может пригодиться и кто не цыганит пенсии, пособия и бесплатные
лекарства, - Алексей безрадостно улыбнулся.
лишь слово. Сам кошмар он прочувствовать не мог. Ощущал лишь, что тот
притаился в нем, приглушенный лекарствами, но все еще мощный, готовый
выгрызть душу.
Шестнадцать палат... Столовая... Процедурная, - показывал он рукой. -
Телевизор. Через пятнадцать минут время мексиканского сериала. Женщины уже
занимают места.
Опоздавшие стаскивали из столовки стулья. Экран цветного "Рекорда" был
темен. Телевизор включали точно по расписанию.
курилки. - Дверь.
Алексей, проведя ладонью по прутьям решетки. - Это не дурдом... Но близко.
Клетка. Нельзя давать птицам выпорхнуть отсюда, чтобы свернуть на воле себе
шею. Гуманизм на марше...
отозвалась.
что в такие дни обостряются все заболевания. Пошли, - он довел его до
палаты.
постельный режим.
нервный холод. Веки стали желеть и слипаться. Он, прищурившись, смотрел на
висящую над ним в круглом прозрачном плафоне желтую лампу. За окном плыла
полная луна, закрываемая быстрыми тучами. Эта луна смотрела на него, как
драконий глаз, и не б от этого пронизывающего ока ни укрытия, ни покоя чего
становилось все тревожнее.
его боль, страх, ярость, кошмар которой причудливо переплетались картины из
недавнего прошлого. Будто открылись шлюзы, и вся эта склизкая мерзость,
сдерживаемая до сих пор, хлынула наружу на волне воспоминаний.
шее проявлялась красная черта, и у куклы отваливалась пластмассовая голова.
Но это был кукла, а Наташа. Валдаев отметил, без удивления, с мрачным
Корнев Павел
Якубенко Николай
Корнев Павел
Василенко Иван
Прозоров Александр
Флинт Эрик