делала. Я за это время наговорил столько, что меня, с ее точки зрения, легче
было принять за сумасшедшего. Она верила только в то, что за нами должны
приехать и забрать отсюда. Это ожидание стало единственным смыслом ее жизни.
Пожалуй, Надежда считала, что, выбравшись из деревни, она увидит мир другим.
Не таким, как расписал ей я. Возможно, она надеялась, что я в самом деле
сумасшедший, которому нельзя верить ни на грош.
из депрессии. Пробовать на ней известные мне методики и тест-программы
казалось таким же кощунством, как советовать умирающему побольше движения и
ярких впечатлений. Пусть теперь время попытается вылечить эту юную
обожженную душу. Уж теперь я найду в себе достаточно терпения.
жаловался. По всему было видно, что деревне сейчас тяжело. Надежда прожевала
несколько кусочков вареной тыквы и больше есть не стала. Я без лишних
разговоров прикончил ее порцию супа.
в горло не лез, когда я видел, как страдает в четырех стенах несчастное
существо, ждавшее несколько сот лет и дождавшееся вот этого кошмара.
стены. Осторожно осмотрела, попробовала на вес, поводила лезвием в разные
стороны. Я внимательно наблюдал за ней.
жизни, испытав страшное потрясение, вдруг просит научить ее пользоваться
этим варварским кровавым железом. С другой стороны, нужно возвращать ее к
активности любыми средствами. Хочет драться тесаком - пусть...
поднялся. Взял из угла короткую метлу, снял с нее веник, а оструганную палку
протянул Надежде.
выпады, рубящие и колющие удары, про защиту и атаку. Незаметно для себя
увлекся. Затем мы от слов перешли к делу. Надежда двигалась еще неловко,
медленно, словно что-то ее тормозило, но мне удалось разглядеть в ее
пластике следы давних, полустершихся навыков. Давным-давно, еще в той жизни,
она, несомненно, проходила хорошую спортивную подготовку. Вряд ли, конечно,
она занималась фехтованием, но ведь и меня специально не учили драться
мечом. Умение владеть своим телом не скроешь - вот и все.
Я перевел дыхание.
ответил по привычке "Безымянный", но успел придержать язык. Ведь у меня было
собственное имя.
кивнула. - Хорошо, Олег.
Так же необычно и восхитительно, как проснуться в этой дикой деревне под
позывные радиостанции "Маяк".
зашедшую прибраться. Надежда чувствовала себя лучше, она была почти весела и
двигалась гораздо резвее вчерашнего. Я смотрел на нее - худенькая легкая
фигурка, золотистые волосы, небольшой прямой носик. Но при всех этих
трогательных деталях я не назвал бы ее милашкой или куколкой. Причина тому -
взгляд. Сильный, тяжелый, словно вырывающийся из сопла газовой горелки. В
этой девочке сидел крепкий стальной стержень.
не делал этого. Мне очень нравилось называть ее Надеждой, да и сама она ни
разу не возразила. Возможно, ей было все равно.
Все так же сыпал мелкий дождик, неподалеку бегала по лужам собачонка,
поджимая зябнущие лапы.
больше, а запасов ни у кого не осталось. На огороды-то идти сейчас никакого
толка - там сплошное болото. И торговцы в дождь не возят товар. Плохое
время...
здорова?
своей лошадью что хочешь делать?
наконец заговорил откровенно. Настало мое время задуматься.
пропитание. Садись на свою лошадь и поезжай в соседнюю деревню. Кстати, там
живет погребальный мастер. Ни у тебя, ни у твоей женщины нет имени, а он
имеет право наречения и берет не так дорого.
бедах и болезнях, о необходимости пройти обряд наречения, о лучших временах,
которые, быть может, настанут когда-нибудь потом, когда пройдут дожди... Я
понял лишь одно - деревня не хочет больше нас кормить. Я уже давно был готов
к этому. Обещания, данные погонщикам, потеряли всякую силу. Слишком давно
это было...
- Похоже, нам скоро придется уехать.
маленькие лампочки включились.
вылиться здесь даже самый короткий переезд. А впрочем, если бы и знала, вряд
ли бы испугалась. Насколько я понял, она уже свое отбоялась.
навес из жердей и просмоленных тряпок, чтобы дождь не довел нас до
помешательства в первый же день. Староста прекрасно понял, что я готовлюсь к
отправке, и больше не лез с разговорами. К вечеру у меня получилось нечто
вроде громоздкого балагана, уродливого, но непромокаемого.
более, они относились к нам с сочувствием и дали немного припасов в дорогу.
Их могло хватить на день-полтора.
мальчишки выбегали из-под навесов и мчались под дождем вперед лошади,
скакали вокруг. Вскоре они отстали. Половинка железного гроба осталась
лежать в доме, я не знал, что сделают с ней крестьяне. Мы еще не выехали за
пределы деревни, когда Надежда, глядя, как я поправляю на поясе тесак,
проговорила:
чем с тесаком.
в руке. Я решил, что она достаточно ловко сможет управляться с этой штукой.
мире, кроме нас и серой воды, падающей с неба. Дорога была, как канава с
жидкой грязью, мне несколько раз приходилось вылезать из-под навеса,
поднимать воротник и подталкивать телегу, которая то и дело вязла. Но потом
стало легче - на каменистой равнине было не так много грязи.
мешковину, и неподвижно смотрела на дождь. Мне было жаль ее. Сам я мог
перетерпеть и сырость, и холод, и опасности - что угодно. Но я не желал,
чтобы и она прошла через все это. Я сам выбрал свою судьбу здесь, а за что
страдает Надежда - неизвестно...
толкователя, и сейчас направлялся туда. Конечно, я не мог поручиться, что он
пустит нас хоть на пару дней, но других подходящих убежищ я не знал. К тому
же я собирался представить все так, будто приехал по делу. Я покажу ему
Надежду - пусть-ка он истолкует ее второе рождение. Тем более, еще
оставались деньги, и я мог расплатиться с ним и за услуги, и за кров.