торопились огорошить кандидата в губернаторы своими мудрыми наблюдениями,
что даже не удосуживались представиться.
галдеж и мирное поскрипывание авторучек:
связанной с деньгами. Ведь ваша предвыборная кампания финансируется на
широкую ногу...
Пашков. Но прежде, чем Пашков ответил, я почувствовала, как он весь
подобрался.
кампанию, которая могла бы обойтись без крупных денежных вложений? Так что
же теперь, всех убивать? У вас странная логика!
напротив, приготовился задать новый вопрос. Пашков бросил в мою сторону
красноречивый взгляд и заявил:
прийти на помощь Пашкову, хотя я предпочла бы подождать, чем все это
кончится. Неплохо было бы, если бы Пашкова все-таки вывели из себя уколы и
наскоки местной пишущей братии, чтобы он в конце концов продемонстрировал
свое истинное лицо, а не резиновую маску записного московского демократа.
указала на красотку Лидочку. Та жеманно, не торопясь приподнялась со своего
места и капризным голоском объявила:
пожалуйста, какие качества вы цените в женщинах в первую очередь?
сразу же раздались откровенные смешки, а спровоцировавшая приступ всеобщего
веселья лучшая мордашка губернского экрана с достоинством царственной особы
опустилась в кресло и картинно заложила одну точеную ножку за другую. Но как
бы там ни было, а обстановку, по напряженности неуклонно приближающуюся к
ближневосточной, Лидочка своим незамысловатым вопросом разрядила, не зря я
на нее надеялась.
над своим блокнотом и добросовестно занесла в него крылатую фразу
потенциального губернатора.
никто не задавал, зато получила популярность тема происхождения Пашкова и
вытекающих из этого детства, отрочества и юности, непосредственно связанных
с родной губернией. Кандидат весьма приветствовал подобную любознательность,
тепло отозвался о школе, в которой учился, и, поднатужившись, вспомнил, как
звали его первую учительницу, а звали ее Аделаидой Порфирьевной, ни больше
ни меньше.
кандидата, и тот охотно удовлетворил их неуемное любопытство. Прежде всего
он довольно пространно изложил историю, которую я уже слышала однажды: про
мать, посвятившую жизнь любимому сыну. В общем-то, пашковский рассказ
прозвучал довольно трогательно; как жаль, что мне мешало умиляться мое
далеко не беспристрастное к нему отношение. Потом разговор переключился на
мадам Пашкову (что-то я давно ее не видела!), старшую замужнюю дочь,
оставшуюся в Москве, и наконец на сына-аутиста. О нем Пашков поведал так,
словно заранее отрепетировал свое выступление перед зеркалом: брови чуть
сведены к переносице, между ними - горестная складка, а в голосе едва
уловимая дрожь. Черт, пожалуй, я все-таки взъелась на него сильнее, чем
следовало, какие у меня основания подозревать Пашкова в спекуляции на
болезни собственного сына?
изложил свои планы по переустройству губернской жизни к лучшему, в том
случае, конечно, если его мечты о должности областного начальника
осуществятся. Кстати, свои шансы на выборах он оценил достаточно высоко - в
восемьдесят процентов. Руки жаждущих разузнать еще что-нибудь интересненькое
о потенциальном губернаторе еще тянулись под модерновый потолок Дома
железнодорожника, когда Пашков объявил, что время вышло:
гуськом потянулись за ним, как стая за вожаком. А из-за кулис сразу же
выдвинулся Викинг вместе с парочкой своих крепких парней. Эти трое окинули
зал бдительными взглядами и в два прыжка настигли драгоценного кандидата,
оттеснив ринувшихся к нему со всех сторон журналистов.
Тем не менее на нашу процессию умудрились напасть вездесущий Вислоухов и
благоухающая феромонами Лидочка Белоусова. Вислоухов, по своему обыкновению,
стал настойчиво совать в лицо Пашкову микрофон, а Викинговы жлобы его
активно оттеснять, в чем в конце концов и преуспели. Пока пашковские
телохранители управлялись с Вислоуховым, Лидочка, чуть-чуть забежав вперед,
на ходу выясняла отношение потенциального губернатора к феминизму.
группа, от которой неожиданно отделилась женщина в черном и сомнамбулой
двинулась по ступенькам навстречу нам. Она шла, сосредоточенно глядя под
ноги, и потому, когда она подняла голову и я ее наконец узнала, было уже
поздно. Поздно, потому что в тот момент она уже сунула за пазуху руку в
черной кожаной перчатке и извлекла на свет бутылку. Кетчупа, если верить
наклеенной на ней этикетке. Еще через мгновение она молниеносным движением
свинтила с бутылки крышку, а я заорала:
выбросила вперед руку, сжимающую бутылку, и в нашу сторону полетели брызги
какой-то жидкости с резким неприятным запахом.
пола моего безумно красного пальто начинает чернеть и дымиться буквально на
глазах...
почему-то остались как бы в замедленном воспроизведении. В общем, я все еще
стою, ору и тупо пялюсь на странные метаморфозы, происходящие с моим
комиссарским пальто. Все это, как вы понимаете, происходит одновременно. В
двух шагах от меня, прикрыв лицо руками, так что сквозь пальцы видны только
его совершенно бешеные и остановившиеся от ужаса глаза, замер Пашков.
Откуда-то сбоку выворачивается Викинг и бросается к Майе, выбивает из ее рук
бутылку из-под кетчупа, из которой продолжает вытекать пенистая жидкость,
толкает Майю в плечо, и она падает навзничь прямо на широкую асфальтовую
площадку у входа в Дом железнодорожника... Все расступаются, кто-то кричит:
"Милиция, милиция!", а Викинг бьет Майю тупым носком своего громадного
ботинка на толстой подошве. Он делает это с профессиональной точностью,
целясь под ребра, а она лежит с запрокинутой головой, веки опущены, а на
лице ни тени страдания...
куртки и воплю что есть мочи:
обращая на меня внимания, а я бессильно болтаюсь на его рукаве. В какой-то
момент он просто отмахивается от меня, как от назойливой мухи, и я отлетаю в
сторону, ударяюсь затылком обо что-то твердое и немного шершавое и
вырубаюсь...
Глава 22
сказал, находится рядом со мной, однако его слова пробивались ко мне словно
сквозь толстый слой ваты. Открыв глаза, я увидела озабоченное лицо молодого
белобрысого парня в кургузом полушубке поверх халата, который можно было
считать белым только номинально. Значит, они все-таки вызвали "Скорую". Еще
в самой непосредственной близости я увидела насупившегося аналитика. А сама
я сидела в вестибюле Дома железнодорожника на белом пластмассовом стуле,
какие пользуются неизменной популярностью у владельцев летних кафе.
чувствовала себя шесть лет назад, когда скоропостижно скончалась моя мать.
Тогда тоже приехала медицинская бригада, констатировала факт смерти, а меня
зачем-то накачала транквилизаторами, хотя я ни в чем таком не нуждалась. Так
вот, после тех уколов у меня было ощущение, будто я дорогой сервиз,
тщательно упакованный в коробку, для пущей надежности набитую опилками. В
общем, кантуй не кантуй, даже не зазвенит. Нечто подобное я испытывала и
сейчас.
взгляд на свое пальто. Это было зрелище не для слабонервных: левая пола
представляла собой зияющую обугленную по краям прореху, сквозь которую
каждый мог наблюдать мои ноги в черных колготках, испещренных дырами разных
размеров, от микроскопических до громадных. И едва я пошевелилась, от дыр во
все стороны пошли стрелки. Как лучи от солнца.
длинное, гм-гм, было длинное, а то могли бы быть очень серьезные ожоги.
Значит, у Майи в бутылке из-под кетчупа была кислота?
он только притворялся, что не понял. - А, эта ненормальная... - Он