Чтение 42–й страницы книги ~Спят усталые игрушки~

скукоженный кошелек, - у меня сто баксов.

Но появившаяся на свет бумажка оказалась девственно-чистой. Дезкамера
превратила стодолларовую банкноту в обычный листок.

Тут из ворот больницы вырулила труповозка. Машина притормозила, и
женщина-шофер осведомилась:

- Из инфекции выписали?

- Да, - закричали мы на разные голоса, - подвезите до дому.

- Садитесь, - велела женщина. Мы разом влезли в труповозку.

- Для нас самый сейчас подходящий транспорт, - вздохнула Ольга, -
попросим ее подождать у дома, пока за деньгами сбегаем.

- Вот, - тихо сказала Ирка, вытаскивая из кармана мятую, но совершенно
целую нашенскую пятисотрублевую банкноту. - Дарья Ивановна утром дала на
бытовую химию, а я купить не успела.

- Надо же, - восхитилась Алиска, рассматривая бумажку, - а еще говорят,
что их доллар - деньги. Да перед нашими он просто говно! Рублики-то никакая
дезинфекция не берет!

Утром, спустившись в столовую, мы с Зайкой принялись оценивать ущерб. Все
стены в потеках, мебель и ковры липкие. Но хуже всего выглядели животные.
Пуделиха превратилась в огромный клейкий шар, мопс безостановочно чихал и
кашлял. Снап, с виду совсем нормальный, пластом лежал под креслом, Банди
постоянно рвало, а йоркширская терьерица, обладательница роскошной
серо-золотой шерсти, сильно смахивала на мокрую кошку. Впрочем, во что
превратились наши киски, пока не знаю. Клеопатра и Фифина куда-то
подевались.

Пришлось вызывать одновременно ветеринара и собачьего парикмахера.

Время подбиралось к двенадцати, но никто из специалистов не показывался.

Увидав, что я то и дело бросаю взгляд на часы, Филя предложил:

- Езжайте по делам, за животными пригляжу. Я секунду колебалась. Зайка
поехала к Кеше, у Алиски репетиция, Маня в школе...

- Разве вам никуда не надо? Колдун покачал головой:

- До пятницы абсолютно свободен. Невольно я улыбнулась: надо же, читает
книжку про Винни-Пуха. Филипп рассмеялся:

- Белоснежку, Пинокио и Красную Шапочку тоже проходил.

Неожиданно на душе у меня стало легко, ноги быстро понеслись к двери, за
спиной словно развернулись два крыла. Не понимая, отчего впала вдруг в
эйфорию, я благодушно крикнула на бегу:

- Спасибо, Филечка, постараюсь долго не задерживаться.

- Не тревожьтесь, - продолжал смеяться шаман, - и пусть Лумо вас не
покинет.

- Кто? - изумилась я, стоя на пороге.

- Лумо, дух, приносящий бодрость и хорошее настроение, - пояснил Филипп,
- попросил его сегодня сопровождать вас.

Уж не знаю, был ли тому причиной таинственный Лумо, но до Гришаевской
набережной, где находился колледж, добралась всего за двадцать минут.
Светофоры приветливо моргали зеленым, гаишники улыбались, солнце светило, и
радио передавало на редкость бравурные мелодии.

В учебной части хорошенькая девчонка приветливо сообщила:

- Анна Перфильевна Соколова сейчас на кафедре, двести восьмая комната.
Только, если хотите отсрочить сдачу курсовой, лучше и не пытайтесь, никому
не разрешает, принципиальная очень.

В полном восторге я взлетела на второй этаж. Говорят, что я отлично
выгляжу, но давно уже никто не принимал меня за студентку. Пустячок, а
приятно!

Дверь в нужную аудиторию открыта. Заглянув внутрь, я громко спросила:

- Можно видеть Анну Перфильевну?

Из-за шкафа, делящего просторную комнату пополам, донесся высокий, совсем
не старческий голос:

- Проходите сюда.

За письменным столом сидела женщина, словно выпавшая из шестидесятых
годов. Аккуратная голова - укладка с начесом, так выглядели мои
преподавательницы. Впрочем, и костюм у дамы учительский - из трикотажного
джерси светло-бордового цвета, отороченный бежевым кантом. Такие считались
писком моды в начале шестидесятых. Круглое, спокойное лицо и нос картошкой
украшали самые простые очки в пластмассовой оправе. Глаза из-за стекол
смотрели внимательно, если не сказать сурово. Больше всего к Соколовой
подходило определение "строгая, но справедливая".

- Прошу садиться, - вежливо предложила Анна Перфильевна.

Несмотря на весьма преклонный возраст, ее невозможно назвать старушкой
или бабулей. Небось незнакомые на улице обращаются к ней "дама".

- Слушаю вас, - повторила бывшая судья, - изложите суть дела.

Да, такой не сунешь под нос липовые корочки с кособокими "МВД" и
журналисткой не прикинешься, потребует редакционное удостоверение. Придется
играть другую роль.

Вынув из сумки носовой платок, я промокнула сухие глаза и постаралась
изобразить из себя клиническую идиотку. Мой брат, Николай Шабанов, был
осужден судьей Соколовой на пять лет. Я же воспитывалась в детдоме и никогда
с ним не встречалась. Теперь решила найти родственника, но оказалось сложно.
Никаких концов нет. Адрес может знать наша мама - Раиса Шабанова, но она
тоже не поддерживает со мной никаких отношений, даже не знаю, жива ли.
Отчество родительницы забыла, у брата был другой отец, поэтому его отчество
тоже неизвестно. Может, Анна Перфильевна помнит, в каком году слушалось
Дело? Последний шанс найти родных - через милицейский архив, адресное бюро
дает справку только при наличии всех паспортных данных...

Соколова слушала, не прерывая и не меняясь в лице. Сказывалась
многолетняя судейская практика. Потом она спросила:

- Вас, кажется, Люба зовут?

- Нет, Людмила.

- Ну да, - сказала Анна Перфильевна, - перепутала, но мне помнится, что
вы младше Коли, а вам лет сорок...

Вот змея, угадала возраст с первого взгляда.

- Нет, нет, - замахала я руками, - просто я плохо выгляжу, болела много,
лечилась.

Соколова вытащила из кармана абсолютно невозможную для такой женщины
пачку "Собрания" и, выбрав зеленую сигаретку, произнесла:

- Отлично помню то дело. Странная история, непонятное потом поведение
матери. А у вашего брата явные экстрасенсорные способности, он меня от
смерти спас. Хотя тогда, в 1983 году, ни о каких биотерапевтах не слыхивали,
и я не верила, а вот пришлось.

- У вас есть адрес Коленьки?! Дайте, пожалуйста.

Соколова покачала головой:

- Он исчез из моей жизни. Странная, мистическая история.

Я принялась судорожно всхлипывать и хвататься за сердце.

- Пожалуйста, расскажите, ничего не знаю ни о брате, ни о матери, умоляю
вас.

Анна Перфильевна молча докурила и вздохнула.

- Собственно, секрета тут никакого нет. Однако вы мало похожи на Николая,
он темноволосый, черноглазый, смуглый.

- Не знаю, - пожала я плечами, - бывает такое.

- Случается, - легко согласилась Соколова, - что ж, если вам поможет мой
рассказ...

Анна Перфильевна пошла учиться на юридический по зову сердца и всегда
мечтала стать судьей. Не адвокатом, не прокурором, а именно судьей -
справедливым, но безжалостным к преступникам.

За всю свою профессиональную карьеру Соколова ни разу не польстилась на
взятки, хотя вначале предлагали неоднократно. Никогда не шла и на
компромиссы, не обращая внимание на разные звонки "сверху".

Главным для судьи Соколовой была объективная истина. Дело изучалось
внимательнейшим образом. Не секрет, что некоторые служители Фемиды
заглядывают в папки с документами только на самом процессе. Анна Перфильевна
штудировала бумаги кропотливо, въедливо, трактуя все сомнения в пользу
подсудимых.

Под ее строгой английской блузкой билось доброе сердце. Анна Перфильевна
жалела всех, кто столкнулся с судебной машиной: и жертву, и подсудимого, и
родственников. При малейшей возможности она старалась не топить
оступившегося. Но сильно ошибался тот, кто полагал, что добрейшая судья
посмотрит сквозь пальцы на нарушение закона. Если вина оказывалась
доказанной полностью, Анна Перфильевна недрогнувшим голосом читала приговор.

Дело Шабанова выбивалось из привычного ряда. На первый взгляд - ничего
особенного. Один подросток избил другого, но вот на второй... Нападавший
преследовал, по его мнению, благородную цель - обращал приятеля в истинную
веру. В 1978 году Страна Советов почти поголовно состояла из атеистов. Ни о
каких "Белых братьях", "Аум Синрик"" и сайентологах никто и слыхом не
слыхивал. Всяческие секты строго-настрого запрещались, да и в православную
церковь ходили тайком. А тут истово верующий подросток, абсолютно не
раскаивающийся и ничего не боящийся.

Анна Перфильевна не поленилась узнать подробности о детстве мальчика и
выяснила, что мать, Раиса Шабанова, убив мужа-сектанта, отбывает срок в
лагере. Судья распорядилась доставить ее на процесс. Честно говоря, Соколова
думала получить от нее особые показания, которые превратят подсудимого из
обвиняемого почти в жертву. Но Раиса не оправдала ожиданий. Уткнув глаза в
пол, женщина монотонно твердила:

- Он хороший, животных любит.

А потом и вовсе отказалась говорить, сославшись на нездоровье.

Целый бой пришлось выдержать Анне Перфильевне с народными заседателями -
врачом и военным. Всегда охотно соглашавшиеся с доводами судьи, на этот раз
они встали стеной: подобным выродкам не место в Советской стране.

- Нужно давить эту заразу, как тараканов, - злилась докторша. - Он же
социально опасен, он хуже убийцы.

- Согласен, - вторил военный. - Убийца уничтожает тело, а этот мерзавец -
душу Вот если ваш ребенок попадет под влияние такого? Что делать станете,