с пистолетом. - Ваши уже арестованы, бомбами забросаю!
прошла так высоко над головой, что Бестужев даже не услышал характерного
зыканья. И сам два раза выстрелил по стене будки, рядом с окошком. Пули
срикошетили с противным визгом. Повинуясь взмаху руки Бестужева, Сем„н
выпрыгнул на насыпь, залег, прижимая к плечу деревянную кобуру-приклад.
Бестужев кивнул - и они выпустили по парочке пуль.
к самой земле и увидел меж колесами, как на той стороне путей мелькают
бегущие ноги - две пары. Тут же выпустил в ту сторону всю обойму, не
особенно и стараясь попасть, перевернулся на бок, проворно загнал новую.
Прислушался.
будки послышался вопль:
Бестужев ринулся к паровозу, вмиг взлетел по железной лесенке. Человек в
кителе паровозного машиниста лежал на гладком полу, от страха пытаясь
вцепиться в него растопыренными пальцами. На тендере, на куче угля, лежал
чумазый кочегар, прикрывая руками голову, судя по всему, живехонький.
полагается... Задний ход со всей возможной скоростью! Пока не вернемся к
составу! С„ма, побудь с ними... - крикнул он, высунувшись в окно.
настолько, чтобы подобрать с пола карабины. Поезд тронулся, за дверью
замелькали сосны. Присев на корточки, Бестужев сорвал с пленника капюшон,
кратко пояснив:
европейского типа, совершенно незнакомое. Он уже оценил свое незавидное
положение и таращился со смесью злобы и страха.
кем-то из вас, господа члены кружка любителей самородного золота...
царапина, в схватке ему успели подшибить глаз, но, не считая этих
несмертельных повреждений, он казался в добром здравии, совершенно готовым к
употреблению. На душе сделалось невыразимо приятно - наконец-то у него был
"язык"...
в избу. Бестужев вошел следом, распорядился:
табуретку, сидел рядом, пока Пантелей сноровисто спутывал нижние конечности
изловленного. Убедившись, что дело сделано, распорядился, отвернувшись от
пленника: - Скажи Савелию, пусть седлает коня, нужно скакать на прииски...
осведомился:
неудобном положении это привело лишь к тому, что слюна попала на физиономию
ему самому. Тогда он выругался, поминая по матушке и самого Бестужева, и вое
охранное отделение в полном составе.
потрох, что мы - непременно из охранного отделения? И почему твой дружок,
столь неосторожно сорвавшийся под колеса, называл меня ротмистром?
Предположим, мы действительно из охраны и я в самом деле ротмистр, но откуда
ты это мог узнать? Не поделишься секретом?
принялся вытирать грязные подошвы сапог о рубаху на груди пленника -
обстоятельно, неторопливо, со всей возможной заботой о чистоте обуви.
Пленник извивался, пытаясь отползти, но, когда это не удалось, прямо-таки
взревел:
усмехнулся:
содержанию реплики и интонации, с коей она была выкрикнута, судя по
возмущению, с коим были встречены мои хамские действия, вы, любезный, вряд
ли принадлежите к простонародью... Нет уж, вы, несомненно, принадлежите к
тому образованному слою, для коего невыносимо унизительно видеть, как
жандарм вытирает о него ноги в самом что ни на есть прямом смысле... А я
сейчас еще и о вашу нахальную физиономию сапоги вытру... - и привстал.
его ситуации было решительно недостижимо, - яростно посмотрел Бестужеву в
глаза:
подразумевает вашу принадлежность к строго определенной категории лиц...
докажете, что имеете право на благородное обхождение. Может, представитесь
для начала?
- Значит вы, сударь, непременно хотите быть политическим узником, с которым
следует обращаться со всей предписываемой правилами галантностью? Вполне
понятное желание. Одно дело - сидеть в охранном отделении или жандармерии и
совсем другое - быть переданным полиции, где и сапогом под копчик могут...
Так что, назоветесь?
Собственно, а почему вы решили, что вас станут куда-то передавать? Я имею в
виду, передавать в руки служителей закона? Нет, конечно, никто вас не
собирается отпускать, тут другое... - он выдержал хорошо рассчитанную паузу.
- Неужели еще не догадались, милейший?
нехороших предчувствий.
вы - не из уголовных, что вы - политический. Но это не облегчает мне задачу,
а наоборот, усложняет. Попробуем представить дальнейший ход событий. Мы
отвезем вас в Шантарск, в охранное отделение. Начнем допрашивать, соблюдая
предписанный инструкциями такт, боже упаси, без всякого физического
воздействия и даже грубого слова. Вы, конечно, станете запираться и вилять.
Возможно, вашу личность установят, а возможно и нет. Рано или поздно
появится мнимая невеста, будет вам передавать всякие вкусности вроде ветчины
и апельсинов, каковые мы будем вынуждены позволить вам жрать на нарах...
Одновременно вам станут готовить побег... И даже если это не удастся, что в
итоге? Вы предстанете перед судом, где ловкие адвокаты, хорошо оплаченные
краснобаи, станут выжимать слезу из присяжных, упирая на вашу пылкую,
неразумную юность, искренние заблуждения и полное отсутствие трупов при
налетах. Истеричные курсистки станут бросать вам цветы, либеральные господа
- устраивать сборы в вашу пользу... В конце концов получите пару лет,
неважно, отсидите вы их или сбежите - при любом раскладе станете для
сообщников авторитетом, примером, озаренным славою политического
каторжанина, героического борца с царскими сатрапами... Судя по вашей
физиономии, вы, как и я, прекрасно понимаете, что все произойдет примерно
так, как я описываю... Но у меня, слава богу, есть возможность сделать так,
чтобы все завершилось совершенно иначе.
что мы несколько отступили от заведенного шаблона - чуть-чуть не доезжая до
Аннинска, сняли вас с поезда, привели сюда лесом? Что наш хозяин по моему
приказу седлает коня, чтобы скакать на иванихинские прииски? - Он наклонился
к лежащему и широко, открыто улыбнулся. - Там, в поезде, сейчас работают
местные жандармы, ну и бог с ними... Официально будет считаться, что мы
искренне пытались доставить вас по начальству, но вы по дороге ухитрились
бежать. Интересно, кто докажет обратное? Вот именно, милейший. Посудите
сами, для чего мне представлять вас по начальству? Чтобы вы отделались
минимальными неприятностями, которые я только что подробно описал? Нет уж,
хороший вы мой. Я вас передам людям Иванихина. Изволили слышать про Луку
Лукича Гнездакова? Судя по вашему изменившемуся личику, имели такую честь.
Вот они будет с вами душевно беседовать - где-то в таежной глуши, вдали от
прокуроров и восторженной либеральной печати. Гнездаков мне омерзителен, но
он, в отличие от меня, не скован статьями Уголовного уложения и
ведомственными инструкциями. А я вовсе не обязан знать, какими методами Лука
станет вырывать у вас имена и явки... Что-то вы побледнели? Ну да, этот
таежный мизерабль вам ремни со спины нарежет... Уж ему-то, будьте уверены,
выложите все, что только знаете. А потом... Ну кто же станет оставлять
свидетеля? Вас и закапывать не будут, бросят труп в тайге, зверье
управится...
При том, что мне никто не способен помешать, а люди мои, могу вас заверить,
сохранят полнейшее молчание... Простите, я сатрап. Голубая крыса. Высокой
моралью не отягощен, а такие, как вы, у меня стоят поперек горла. Честно вам