Чтение 42–й страницы книги ~След лисицы~

физиономию Сердюка, его высокую фигуру в бежевом костюме.

Но за дверью, в узком и длинном подсобном помещении никого не
оказалось, ни одной живой души, только горы товара. В дальних концах
гудели подъемники, и по обеим сторонам видны были несколько дверей, точно
таких, как и та, через которую вошел Игорь.

Следом за ним в эту же дверь просунулась испуганная физиономия
молодого продавца.

- Гражданин, сюда нельзя! - крикнул он. - Вы что, глухой? Вам же
говорят, что...

Откаленко взглянул на него с такой холодной яростью, что тот осекся.
Потом Игорь сунул ему под нос свое удостоверение и зло спросил:

- Что вам сказал тот тип? Быстро!

- Он спросил заведующего, честное слово!

Паренек готов был заплакать.

- Но ведь заведующего тут нет!

- А я знал, что его тут нет? Он был и... и вышел, значит.

Все было ясно. Игоря провели, как последнего простака. Но кто мог
подумать, что Сердюк собирался разыграть такой спектакль! Неужели он
понял, кто такой его спутник? Этого не могло быть! Значит... Но все это
уже не имело значения. Главное заключалось в том, что Сердюк исчез.
Случилось то, чего больше всего опасался Игорь. Это был такой позор,
какого он не переживал за все пять лет своей работы в уголовном розыске.
Из рук, буквально из рук упустить опаснейшего преступника! Что он скажет
теперь Цветкову, какими глазами посмотрит на него?

Но факт оставался фактом: Сердюк исчез!

Косого привели на допрос уже под вечер. В комнате, кроме Цветкова,
никого не было. На столе высилась гора пухлых томов каких-то дел, края
страниц некоторых из них были изрядно потрепаны и пожелтели от времени.
"Ишь ты, подготовился старик", - подумал Косой. Цветкова очень старили
очки, да и печать усталости на широком лице.

- Садись, Косов, - Цветков указал на стул. - Будем говорить.

- С умным человеком всегда поговорить приятно, - развязно ответил
Косой.

- Насчет "приятно" не обещаю. Итак, садишься в третий раз?

- Случайное дело. Статья сто шестая.

- Ага. Уголовный кодекс знаешь, но не чтишь?

Цветков невольно заразился от своих молодых помощников литературными
афоризмами.

- Случайное дело, - вяло повторил Косой. - И оружие не мое. Отнял в
драке у Васьки.

Ему было скучно, все знакомо, все опять... Но попутать следователя,
конечно, надо, тут есть расчет.

- Отнял, говоришь? - серьезно, без тени насмешки, переспросил
Цветков, и тон его слегка озадачил Косого. - Ладно. К этому подойдем.
Начнем сначала. На вопросы отвечать будешь?

- А это смотря какие.

- Начнем с биографии.

- Это пожалуйста. Мать-старушка над моей жизнью все глаза выплакала.
Кому расскажу, если нервы слабые, то рыдает.

- Ничего. Мои нервы выдержат. Рассказывай, - снова кивнул Цветков и
предупредил: - Насчет детства не надо. Знаю.

Это он действительно знал, как и многое другое, касающееся парня,
сидящего сейчас перед ним. Над томами дел, которые сейчас лежали на столе,
Цветков просидел три ночи.

Да и жизнь Косого, вплоть до первого его преступления, была
удивительно схожа со многими, которые уже прошли перед Цветковым.

Война... Отец-танкист погиб на фронте. Мать эвакуируется с сыном в
глубокий тыл, в Снежинск. Идет на завод, по двенадцать часов у станка.
Живут впроголодь, в чужом углу. Потом мать в больнице долгие месяцы. Но
это все мать. А сын? Рядом издерганная, усталая мать, слезы по ночам,
"похоронная" на отца, хмурая соседка кормит из жалости, пока мать в
больнице. Школа... Первые классы и первые шалости. Строгие, докучливые
разговоры с учительницей. Одна на сорок ребят, и свой трудный быт, своя
семья. До Леньки "не доходят руки". И озабоченные матери говорят
приятелям: "С Леней не дружи, он хулиган". Но есть такие, что плюют на эти
советы. С Ленькой интересно, хоть и страшновато: отчаянный, дерзкий и
выдумщик.

Но вот новое знакомство. Федька-Стук дарит ему нож, кривое лезвие с
узкой канавкой, "чтоб стекала кровь", и фасонная, красная с черным,
наборная рукоятка. Такой нож - это уже серьезно, по-взрослому. С трепетом
берет его Ленька. Таким ножом обидно вырезать палочки или кромсать
колбасу. Для этого есть перочинный нож или столовый. А этот для другого -
для защиты, для нападения. Когда чувствуешь его в кармане, прибавляется
храбрости и лихости. Особенно если выпьешь. А Федька-Стук угощает водкой:
"Пей, мужик!" И Ленька Косов, теперь Ленька-Косой, храбро пьет, не морщась
и не закусывая, хвастает перед всеми ножом. А потом пьяная драка в клубе и
хриплые слова Федьки: "Дай-ка нож, Косой". И тяжелая рана у кого-то. И
суд. Его нож на стол - улика. И Ленька, рисуясь, говорит: "Я!" И первый
срок.

Над этим делом Цветков просидел первую ночь. Ловил, как он выражался,
"струнки", за что уцепиться. "Струнки", которые не могли угаснуть. Цветков
не верил, что таких нет в любом, самом отпетом преступнике. Просто их
иногда не удается нащупать, истончились, глубоко ушли. Тут нужна рука
искусного хирурга. Кроме того, всегда не хватало времени, захлестывали все
новые дела.

Косой был случай трудный. Далеко ушел от того, первого дела, ушел
вниз, конечно. Эх, застать бы его на том деле, небось "сработала бы" та,
упомянутая вскользь одним из свидетелей фраза: "Дай-ка нож...". Много в
ней подлости и коварства. Но сейчас сомнительно что-то.

- Давай сразу о первом деле, - спокойно сказал Цветков.

Ни один мускул не дрогнул на лице, сказал почти равнодушно, а сам
напрягся и ждал: как будет говорить Косой?

Но тот лишь снисходительно улыбнулся.

- Плевое дело. Драка. Ну, и ножичек, конечно. Статья двести шесть,
часть вторая, конечно.

- Все взял на себя?

- Повесили...

- Федьки боялся? Или фасон давил, авторитету захотел?

Цветков спросил это деловито, как о чем-то им обоим понятном.

Но Косой лишь усмехнулся:

- Не подкатывай, начальник. Один уже пробовал.

И Цветков понял: кто-то уже эту "струнку" нащупал, но тоже поздно. И
чтобы только проверить себя, спросил:

- Когда же пробовал?

- А когда по второму сажали.

Так, значит, и ко второму делу уже было поздно. Большой, видно, путь
он к тому времени прошел, этот Косой, далеко скатился.

Мать - это, кажется, тоже уже не "струнка", это тоже уже перегорело,
так равнодушно и насмешливо упомянул о ее слезах Косой. Да, тяжелый
случай. Что же еще? Друг, девушка? Должен же быть у человека в жизни
какой-то еще дорогой ему человек. По первому делу пока не видно.
Федька-Стук - это не тот человек, и другие дружки тоже.

- Так. Давай, говори о втором деле.

Косой помрачнел.

- Кража, - резко бросил он. - Статья восемьдесят девятая, тоже вторая
часть.

Да, кража. Второе дело - вторая ночь у Цветкова. В нем он тоже
разобрался, почти...

Универмаг обокрали ночью, в другом городе, за пятьсот километров от
Снежинска. Обокрали со знанием дела: пролом потолка, отравление собак.
Брали только ценные вещи. Увезли на машине. Большинство вещей обнаружили в
других городах. Арестовали троих, в том числе и Косого. Больше они никого
не назвали. А все трое - сопляки, явно первый раз на таком деле. Но Косой
опять сказал: "Я!", назвал себя верховодом. И любопытная деталь: кража
произошла сразу после получения магазином партии мехов. И явная
недоработка в деле: не изучен персонал магазина. А ведь можно было
догадаться: связь с кем-то была. И чья-то рука. Чья-то? Теперь по делу
бежавшего из заключения Григория Сердюка известно: он работал тогда в этом
универмаге. Наконец еще одна деталь, и тут тоже недоработка: у Косого при
аресте найдены только женские золотые часики и флакон дорогих духов. Для
кого? Ради кого рисковал? Женщина...

И снова Цветков напряженно ждал, как, именно как скажет Косой об этом
деле. Нахмурился, сгрубил? Это хорошо, это что-то уже иное. Может, здесь
"струнка"?

- А ты давай поподробнее, как было дело, - сказал Цветков.

- Так и было, как там написали, - Косой кивнул на бумаги, лежавшие на
столе. - Чего рассказывать-то?

- Чего там нет.

- Там, начальник, все. Будь спокоен, ваши поработали, им за это
платят.

Цветков покачал головой.

- Кажется мне, не до конца поработали. А, Косов?

- Конец будет, когда вышку получу, - хмуро усмехнулся тот.

- Такой, значит, план себе наметил?

- Планы насчет нас - это по вашей части.

- Вернемся к той краже, - невозмутимо сказал Цветков. - Опять,
значит, на себя всю вину взял? Глупый ты, святой или трус?

Косой метнул на него злой, настороженный взгляд.