ложа, на которых они предавались Венериным утехам и которые их наследники,
зачатые на этих ложах, выкинули сюда. Все, что любили, все, что ценили, -
здесь. Нет ничего драгоценнее помойки. Вся жизнь человечества на помойке.
Подлинная жизнь.
воцарился серый полумрак. Следом прорычал гром. И укатил. Еще отчаяннее
забарабанил дождь. Никогда, никогда, никогда не кончится дождь. Никогда,
никогда, никогда не выглянет солнце.
гений Империи. - Хлеб сгниет. И виноград. И овощи.
спасать Империю. Зачем же он рисковал, зачем кидался в огонь? Все ради этого. И
никогда не наступит конец. Вновь и вновь надо подниматься и отправляться в
путь. Такова судьба гения. Если ты гений Империи - ты должен думать об этом
постоянно. Даже если тебя выкинули на помойку.
солдатские калиги. - Плащ порван немного сбоку, но я зашил. А калиги почти
новые.
то у меня есть тога с пурпурной полосой. Причем совершенно новая и, похоже,
даже не стиранная. Нашел картонную коробку, а в ней, представляешь, - тога,
сенаторские башмаки с серебряными полумесяцами и парик.
и красные башмаки, похожие на котурны. Неудобные башмаки: подметка одного
здорово толще другого. Невольно в такой обувке начинаешь хромать.
парике с прямыми темными волосами. И еще он хромал. Все сходится.
эту коробку вигилам. И не просто вигилам, а отдай ее префекту Курцию. Запомнил?
меня не арестует? Ведь я не зарегистрировался в префектуре.
знаешь, кто убил Александра Цезаря?
Позабыл. Последние несколько минут жизни подопечного почти всегда выпадают из
памяти гения. Вот у этого стерлось все, связанное с убийством. Помнит: Цезарь в
перистиле лежал, а больше ничего.
погнали в шею, - фыркнул Марий. - Пользы от вас чуть.
суховат, незатейлив. Остряки-стилисты будут высмеивать неумелые обороты. Пусть
их! Большинству кажется, что Рим устоит сам по себе, потому что - это Вечный
город, это Великая Империя, это тридцать легионов, и этого достаточно. Но надо
же что-то делать, чтобы остановить хаос. И надо что-то делать, чтобы остановить
Бенита.
Августе. Летиция слушала сенатора вполуха.
против, значит, его не выберут? Так? - она поставила подпись и на мгновение
задумалась. - Я уезжаю из Рима, ты знаешь? На несколько дней. Бенита точно не
назначат диктатором? - Она нахмурилась - сердце билось как будто не на месте:
то в горле, а то вообще замирало.
отказался. Разумеется, Силан готов на все, чтобы устранить сенатора Флакка. Да
и Помпонию Секунду Флакк не нравится. Но что же делать?!
Может, Помпоний выжил из ума, может, так постарел, что не понимает
происходящего? А остальные понимают, прозревают, предвидят и потому не
беспокоятся.
бомбы - пусть изготавливает. Легионеры продолжают умирать от лучевой болезни -
пусть. Империи грозит голод - что из того? Пока таверны полны жратвой, все
столики заняты, все чаши полны. И театры полны, и Колизей. И гладиаторы
дерутся. И ставки на них высоки. Что тебе еще надо, Помпоний?
блестящи. Он произносил средненькие речи, средненький человек среднего возраста
и среднего роста. А тут он как будто и говорить научился. В речах появилась
страстность. В оборотах - яркие сравнения. И роста он стал как будто повыше -
плечи расправились, голова иначе теперь была поднята. У него явились вдруг
поклонники - ходили за ним, просили автографы, на грудь прикалывали значки с
его профилем. Однако он напрасно просил у них помощи - они тут же исчезали, как
мотыльки. Этих мотыльков привлекал аромат скандала и силы. Сенатору звонили по
телефону, неизвестные, хриплые, похожие друг на друга голоса просили отказаться
от войны с Бенитом, жить с молодым сенатором в дружбе и мире. Помпоний Секунд
не желал внимать звонившим, швырял трубку. Тогда звонили другие (или все те
же?) и угрожали недвусмысленно. И опять Секунд не желал слушать, опять прерывал
разговор.
обставленный с необыкновенным вкусом, где каждая вещь подбиралась, как кусочек
смальты для мозаики, ложилась в свое гнездо, и создавалась картина. Ничего
особенного, ничего слишком уж дорогого, кричащего. Бюст на подставке, шелк
песочного оттенка, зеленоватый ковер на полу, занавеси плотные, двухцветные.
Кофейная чашечка с золотым ободком. Придя в этот мир, не хотелось уходить,
особенно когда за окном проливной дождь. Здесь от каждой вещи исходило тепло.
Будто не кошка лежала на вышитой подушке, а гений. А может, в самом деле это
гений? У любого человека есть какой-нибудь талант. У некоторых - создавать
такие дома.
письмо. - Я рада, сиятельный, что ты так озабочен судьбою Рима. Но, кто знает,
может, Бенит - новый Юлий Цезарь?
недолюбливал Руфина и этого не скрывал. - И сколько людей стали несчастными!
процветании государства в целом. А кто там гибнет и как - не все ли равно.
говорила. Они смотрели друг другу в глаза. Юлия улыбалась чуточку растерянно.
Она явно пожалела о внезапной своей откровенности.
его ли слова ты повторяешь?
в лучшую сторону. А впрочем, обо всем этом не стоит думать. Я играю. И этим
живу.
детском стульчике и весело гукал, раскидывая по полу таблицы с данными о
пересадках костного мозга. Норма в черной тунике, в черных брюках в обтяжку,
коротко остриженная и неимоверно похудевшая, выглядела то ли девочкой, то ли
старушкой - не поймешь.
письмо. - Триона так и не нашли? - спросила она зачем-то у Помпония. - Мне
удалась последняя пересадка. Не хочешь взглянуть на счастливчика? Не хочешь -
как хочешь! Тогда иди отсюда и не мешай. У меня уйма дел. Не до твоих мелочей.
сказал слуга, на мгновение приоткрывший дверь и тут же ее захлопнувший. Было
уже поздно. Сенатор поехал домой. Машина затормозила у дверей. И тогда от
колонны портика отделился человек, закутанный в блестящий плащ, и подбежал к
машине.
зубами. Он промок насквозь.
исполнял желания. А теперь меня отправили строить этот дурацкого Геркулеса. А я
не для этого подался в исполнители.
тепло. Понтий блаженно вздохнул. Струи дождя били по стеклам. Хорошо сидеть в
машине и ехать, и ехать неведомо куда. И в конце пути откроется удивительный
край, где зелень, и солнце, и храмы. "Элизии, что ли?" - сам себя одернул
Березин Федор
Посняков Андрей
Корнев Павел
Конюшевский Владислав
Свержин Владимир
Посняков Андрей