крутой склон. На фоне изумрудного ковра проглядывала белой колонной высокая
башня.
сортировки простыней и халатов.
как и ты, из Рима, пошел смотреть колодец и исчез. Вместе с проводником.
он хворый был, едва плелся. И выглядел как старик. Но не старик. Только худой,
как щепка. Парень упрямый попался, и все равно пошел.
что гладиатор болен.
иглой проклятая мысль. Этого брату Элий никогда не простит.
дрожь Хильга и хлопнула могучей дланью по плечу. - Может, тебе и твоей красотке
подать колбасок и пива прямо в комнату? Я пришлю Рике,- предложила Хильга.
перекусить.
накрахмаленных простыней пахло лавандой.
налетом, свинцовое сияние вспыхнуло вокруг башни. Все краски померкли,
казалось, и сам дневной свет меркнет... Если бы Элий мог посмотреть на себя со
стороны, то увидел бы, как вокруг его тела пульсирует точно такая же свинцовая
аура.
заметил, что дрожит, хотя в комнате было тепло. Он молча указал на склон горы.
Но в башне уже не было ничего необычного, сияние погасло, белый камень
выделялся на фоне темной зелени.
дышал. И не спал. Все "Не", но это даже и НЕ смерть. Он мог размышлять. "Жить
значит мыслить",- сказал Цицерон*. Выходило, что он все еще жив. И это
доставляло радость. Мыслить. Это даже лучше, чем смотреть. И лучше, чем дышать.
Мысли сплетались друг с другом, образуя причудливый бесконечный фриз, на фоне
черного небытия фриз сверкал неподдельной позолотой. Можно было думать обо всем
одновременно. О прошлом, настоящем и будущем. Они неразрывны. Ничто так не
завораживает, как прошлое, ничто не держит так крепко, как настоящее, ничто не
манит, как будущее. Его прошлое кончилось, настоящее остановилось, а будущее не
наступило.
проиграл. В поражении есть своя логика. Побежденный должен встать на колени и
просить пощады. Поражение заставляет искать могущественного покровителя и
прятать голову под его воняющей потом подмышкой. Побежденный теряет волю. А
если нет? Если не теряет? Если напротив, снова рвется в бой, уязвленный,
израненный? Значит ли это, что поражения не было?
игрушкой на арене Колизея. Это не оскорбляло его и не приводило в ярость - он
просто констатировал факт. Порой он начинал сомневаться в своей божественной
ипостаси. Сейчас он знал многое, но не все. Он знал, что знали люди, но ни на
атом больше. Знания, известные хотя бы одному человеку, становились его
достоянием. Он знал мощность атомного взрыва, потому что ее вычислил Трион, он
знал возможности микрохирургии, потому что подобные операции делались в
Эсквилинской больнице. Он мог вспомнить любые стихи, написанные в этом мире. Но
те, которые еще не были сочинены, не мог произнесть. И то, что еще не было
создано или открыто, также было тайной для него. Но все его знания касались
лишь науки и искусства; замыслы людей и их поступки были ему неизвестны точно
так же, как и простому смертному.
мысль не приводила его в восторг. Она даже не доставляла радости. Возможно, он
просто не понимал всей прелести этой роли. Он хотел быть человеком. Хотел
желать, как человек. Как человек, а не как бог. Но все же интересно, чего
желают боги. Больше всего на свете боги хотят власти. И поклонения. Люди тоже
хотят и власти и поклонения. И бессмертия... недоступного бессмертия...
знал, что вода ледяная. Самыми тягостными были мгновения, когда являлись
стражи. Их было двое - один высоченный и тощий, как жердь, с непропорционально
маленькой головой в кожаном шлеме. Второй - широкоплечий коротышка, с
уродливыми буграми мышц и лицом, будто высеченным из камня. Они всегда
приходили вместе. ;
что всесильны и умны, Все стражи воображают, что всесильны и умны. Коротышка же
не обращал на него внимания. Вернее, делал вид, что не обращает. На самом деле
он внимательно следил за пленником. Они не причиняли ему боли. Он даже не
слышал, что говорят стражи. Просто они мешали думать. А думать было приятно.
Можно было сравнивать... соглашаться или протестовать... бежать и
возвращаться... тысячи действий... для мысли. Полет мысли... Полет...
скрюченные тела. Порой ему казалось, что он даже слышит чужие мысли. С каждым
днем все яснее. Они рассказывали ему все одно и то же... каждый день одно и то
же... день за днем. Они хотели, чтобы он вспомнил. И он вспоминал. Медленно,
мучительно. Вспоминал то, что все эти годы старался забыть...
беременна. Если Кри-спина родит сына, его назовут Александром. И вновь
восстановится наследование по прямой линии". "Не пора ли вспомнить мудрую мысль
Гальбы:
при чем, но когда государь сам избирает себе преемника, он должен действовать
разумно... "*
проститься с матерью. Приемной матерью Юнией Вер. Назавтра когорта "Не- .
рейда" отправлялась на фронт. Легионеры, молодые, полные силы, еще не знали,
что такое войиа. Они знали про карточки, нормы, пайки, сами стояли в очередях
за хлебом. Запрет выходить на улицу по ночам; "похоронки"; посмертные маски;
награды; калеки на костылях; матери, гулящие с чужими мужьями; отсутствие дров
зимой и лимонада летом; списки допустимых желаний, что печатались в каждом
номере "Акты диурны" сразу вслед за списками погибших, - все это изменило их
жизнь, но мало изменило их самих.
деревни. Кто-то даже видел трупы убитых. Издалека. И порой вблизи. Но это был
лишь дым пожара. А их ожидало самое пекло.
ставшей музеем. Приехали родственники.
обручальными кольцами, передавали родным наспех написанные завещания. Легионеры
пили разбавленное водой вино, трапезничая в подвале. Они угощали маленького
Юния засахаренным миндалем, обещали принять в когорту и даже напялили на малыша
настоящий броненагруд-ник. Он не мог в нем передвигаться и поминутно падал. А
они хохотали. Девушки целовали его в макушку и просили показать игрушечный
деревянный меч. Он вытаскивал меч из кожаных ножен и отчаянно рубил им, и даже
ткнул одного из легионеров. Молодой парень со светлым пушком на губах испуганно
схватился за живот, закатил глаза и упал на сырой каменный пол. Всем было
весело...
чересчур отмытым лицом и ярким тонкогубым ртом, - сделаюсь исполнителем
желаний.
людей.
он знал, что то была его настоящая мать) остановила его в темном закутке и
всунула в ладони золотой кувшинчик. От нее пахло дорогими духами, мягкие волосы
щекотали кожу.
пища богов. Ты должен ее отведать.
но женщина не дала. Он убежал от странной дарительницы и вновь очутился в
пиршественном зале. На столе - огромный серебряный кратер, будущие герои
Второго Парфянского легиона наливали, из него разбавленное водой вино. И вдруг
явилась странная мысль: поделиться таинственным подарком с этими ребятами. Они
такие замечательные. Ему для них ничего не жалко. Даже пищи богов. И маленький
Юний вылил содержимое кувшинчика в кратер. Молодые легионеры подходили и
Контровский Владимир
Максимов Альберт
Ильин Андрей
Корнев Павел
Конан-Дойль Артур
Браун Дэн