сильное, -- вот она и старалась ... Однако ничего из этих утренних
тет-а-тетов не получалось: буркнут друг другу здрасьте и засядут за работу,
как хомяки за семечки. Колькин стол располагался позади таниного, и та
кожей спины чувствовала присутствие своего возлюбленного. Хуже того: как
только с улицы доносился звук приближавшегося мотоцикла (комната, где они
сидели, находилась на первом этаже), ее сердце поднималось к горлу и
оставалось там, пока не приходили остальные сослуживцы. Потом текучка дня
засасывала Таню, и она на время забывала о своих переживаниях -- до тех
пор, пока не кончался рабочий день и Колька, одев свою кожаную тужурку, не
направлялся к выходу. И тогда ее волной захлестывало отчаяние, ибо он
уходил от нее в Неизвестный Мир Других Девушек -- более симпатичных лицом и
с намного большей, чем у нее, грудью! Господи, ну не дура ли?...
один раз: из восемнадцати любовников, включая двух мужей, -- семь евреев.
Больше одной трети -- действительно, избранный народ! А может, это их
тянуло к ней. Один из любовников-неевреев неприязненно объяснял этот
феномен ее похотливостью: евреи -- люди восточные, вот их на развратных и
тянет. Чушь! Восточных людей тянет на блондинок, а она -- темная шатенка
... и вообще, на кожу смуглая. Ну, так или иначе, а первым ее любовником
был как раз еврей. Да еще на двадцать пять лет ее старше. В ту командировку
они поехали втроем: Таня, ее начальник со странной фамилией Желнораго и
Давид Фельдман -- представитель Института Реставрации. Как только она
увидела его за два дня до отъезда, так сразу что-то опустилось внизу ее
живота -- она тогда не поняла, что это значит. У Тани с детства на все
события и эмоции были свои физиологическии реакции: расстроена чем-то --
тошнит, скучно -- икает, устала -- голова болит с затылка, жалеет
кого-нибудь -- скулы сводит, будто лимонами объелась. Однако чувство внизу
живота не случалось с ней до этого ни разу. Лишь испытав его еще раз (через
полгода, совсем с другим мужчиной), Таня поняла, что это ей знак такой:
человек этот, если захочет, станет ее любовником. Кстати сказать, с
Колькой, своей первой любовью, она ничего такого не чувствовала -- а вот с
Малышом ощутила с самой первой секунды.
поезде. Встретились они прямо в купе и сразу легли спать: последний день
перед отъездом прошел в изматывающих хлопотах. Утром тоже торопились: поезд
приходил на их станцию в семь утра. Выгрузив багаж и сложив его пирамидой
Хеопса на привокзальной площади, Давид и Желнораго минут сорок спорили об
интригах неведомого Хрипловича: убивали время до открытия исполкома. Потом
Желнораго поплелся к начальству просить машину, а Давид пошел разузнавать
насчет "нулевого", как он выразился, варианта -- автобуса. Таню оставили
сторожить вещи. Желнораго вернулся ни с чем: машину не дали, и они влились
в неопрятно колыхавшуюся толпу вокруг автобусной станции. Во время штурма
автобуса Таню отнесло в сторону от своих, а через полчаса дороги чуть не
стошнило, от жары и духоты, на притиравшего ее к стенке отвратительного
мужика. Лишь поняв, чем рискует, тот ослабил напор, и она выжила.
потащились в Дом колхозника -- места были забронированы заранее. Желнораго
и Давида поселили порознь с какими-то посторонними людьми, а Тане
(нечаянная радость!) достался одиночный люкс. Впрочем, "люксом" номер этот
назывался условно: просто комната с двуспальной кроватью. Потом они пошли
смотреть церковь, из-за которой приехали, и Давид целый час рассказывал,
почему его отдел так ею интересуется. Именно тогда Таня обратила внимание
на его губы: довольно полные, розовые и, неожиданно для мужчины, -- в форме
сердечка. Слушая вполуха давидовы объяснения, она очень хотела коснуться
этих губ кончиками пальцев.
расширенном составе, включая секретаря) -- за слесарем Мишкой, ибо ключи не
нашлись. Мишка был в отгулах по причине запоя, но из уважения к
реставрационной науке отрезвел и возжелал исполнить свой гражданский долг
-- каковой заключался, как выяснилось, в срывании замка ломом. Внутри
церкви слесарь неотрывно таскался за Таней, назойливо предлагался в
экскурсоводы и все норовил потрогать -- пока еще только за руку. Та видела,
как у Давида краснеет лицо, и на всякий случай приготовилась разнимать
глупых мужчин. Но тут, к счастью, пришла слесарева жена -- пронзив взглядом
заезжую обольстительницу, она замысловато выматерилась в адрес городских и
увела своего законного.
в поселковую столовую. Тут-то Давид и предложил отпраздновать начало
командировки. "Когда начнем?" -- спросила Таня; "После окончания рабочего
дня, в пять сорок пять." -- невнятно прохрипел педантичный Желнораго,
давясь переперченными щами.
отправилась рисовать. Прямо за околицей она нашла очень интересный пруд --
поверхность воды была покрыта желтыми осенними листьями. И только она
расставила этюдник, как откуда-то взялась одинокая белая утка и стала
плавать по кругу, оставляя позади себя дорожку черной воды ... Господи, это
было так красиво, что у Тани затряслись руки. Три часа просидела она у
пруда, и все три часа утка старательно позировала, чем заслужила себе
девять бесплатных обедов и персональное прозвище -- "Утильда". (В конце
командировки Утильда стала подпускать Таню совсем близко и даже разрешила
себя погладить.) В ту поездку родилась еще одна картинка: темная
внутренность церкви и отсвечивающие серебром образа -- но тут Таня
перемудрила со светом, и получилось не очень.
красками, но с гордостью неся свое творение на вытянутых руках. Быстро
приняв душ (чтобы окончательно смыть с себя воспоминания об автобусе), Таня
поставила картинку на стол и села на кровать напротив. Хотелось
похвастаться -- однако мужчины, как на зло, куда-то сгинули.
перед ней, вымощенная изумрудами. Таня не понимала еще, что рисование (она
никогда не говорила "живопись") будет ее единственным верным спутником на
всю оставшуюся жизнь. Ну так, если рассудить, это и справедливо, ибо всем
остальным спутникам -- за оставшуюся ей жизнь -- она, хотя бы по разу, да
изменит.
надо же, не ожидал от этой пигалицы! А когда обычно занудливый Желнораго с
отеческой гордостью сказал: "Я ж тебе говорил, что она у нас талантливая."
-- то Таня готова была его расцеловать. Мужчины принесли водки для себя и
сладкого вина для дамы, а также кучу консервных банок и свертков. Как у
всех опытных расейских путешественников, у них имелась кое-какая посуда --
Таня накрыла на стол.
просчитать с самого начала: все знали, что Желнораго не умеет пить. И он
продемонстрировал это в классическом стиле -- пройдя за сорок минут все три
стадии опьянения с антиалкогольного плаката, висевшего в коридоре их
конторы. Сначала он стал фриволен и игрив -- пьяница на этом этапе своего
падения изображался на плакате обезьяной. Потом рассердился на что-то и
предложил Давиду побоксировать, однако тот, не принимая ситуацию всерьез,
безмятежно отказался (как выяснилось потом, они с Желнораго знали друг
друга еще по Архитектурному Институту). И, наконец, несчастный танин
начальник преобразился из "льва" в "свинью", столкнув свою тарелку на пол и
поскользнувшись на ее содержимом.
тумбочке показывал девять -- вечер только начинался.
церкви и показал интересный подвал, обнаруженный им и Желнораго, пока она
рисовала. Спускаясь по крутой лестнице при свете карманного фонарика, она
взяла его за руку -- и опять что-то опустилось в низу ее живота. В подвале
они осмотрели кладку, и Таня пришла к выводу, что фундамент на сто
пятьдесят лет старше, чем сама церковь. Когда она огласила свой вердикт,
Давид неожиданно расхохотался -- но не объяснил, что здесь смешного, а
только непонятно заметил: "Так меня, девочка, так меня, доктора наук!" (она
потом догадалась, что он смеялся над ее глубокомысленным тоном). Они
вылезли из подвала наружу.
домов (к вечеру стало прохладно -- стоял сентябрь). Тускло светились окна,
на улицах села не было ни души. "Полезли в колхозный сад за яблоками." --
неожиданно предложил Давид; "Давайте!" -- с энтузиазмом согласилась Таня
(она все еще была с ним на "вы").
правилам): засунув руки в карманы джинсов и насвистывая с подчеркнутой
беззаботностью, она обошла сад два раза вдоль забора. Сторожа в наличии не
оказалось. Потом они с Давидом десять минут просидели в кустах, препираясь
по поводу плана дальнейших действий. Операция перелаза через забор также
отняла кучу времени, ибо Таня зацепилась волосами за ржавый гвоздь и
застряла на самой верхушке. Короче говоря, когда они оказались внутри
ограды и начали рвать яблоки, было уже совсем темно. Тишь стояла
невообразимая -- собаки, и те не лаяли. "Не шумите! -- прошипела Таня
Давиду, возившемуся у соседнего дерева, -- Что же вы такой неуклюжий!"
тело. Из-за облачка выглянул месяц, и вдруг оказалось, что Давид стоит уже
совсем близко -- у той же самой яблони, что и Таня. Чтобы лучше видеть его,
она отогнула мешавшую ей ветку. Давид ничего не говорил ... и вдруг ей до
смерти захотелось коснуться кончиками пальцев его губ. "Ты похожа на
'Леопарда'." -- тихо сказал он; "На какого леопарда? " -- не поняла Таня;
"На 'Леопарда, выглядывающего из зарослей лиан' с картины Руссо. -- пояснил
Давид, -- Такая же загадочная с примесью бессмысленности." "Это почему же я
бессмысленная?" -- обиделась она, но Давид не ответил, а вдруг шагнул к ней
и оказался совсем близко. Таня подняла голову, чтобы посмотреть на него ...
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Андреев Николай
Сертаков Виталий