один из них теребил гитару. Ольга весело смеялась.
пятеро, но он брал на себя двоих. Прапорщик Немно сверкнул глазами и
пообещал вспороть первого же супротивника, как карася на кухне. Один
Мишрис молчал и, не отрываясь, смотрел на Ольгу. Я понял, что пора
вмешаться.
а не с тыловиками. Возмущенный Немно возразил, что долг офицера -
заступаться за женщин. Мне было жаль прапорщика Мишриса, но я не мог не
поинтересоваться, оскорбляет ли кто-нибудь нашу сестру милосердия.
Воцарилось молчание, наконец, поручик Успенский предложил послать ей букет
орхидей. Я отклонил эту идею по причине отсутствия в Мелитополе орхидей,
но предложил нечто иное.
начали занимать места. Я вынул из бумажника несколько последних сотенных и
подошел к оркестрантам. Возле них уже торчали два тыловых капитана,
желавшие заказать какую-нибудь "Девочку Надю", но я сослался на то, что
нам завтра на фронт, и сейчас мы уходим, и попросил сыграть "Белую
акацию". С указанием адресата.
что по просьбе офицеров Сорокинского отряда для сестры милосердия Ольги
имярек исполняется романс "Белая акация". Уже в дверях я заметил, что
Ольга дернулась, беспокойно обводя глазами зал, но нас там не было. Выйдя
на улицу под звуки нашей "Акации", мы поплелись к постоялому двору. В
городе делать было больше нечего.
казалось, что он говорит твердым голосом - попросил нас в его присутствии
об Ольге не упоминать. Я сдержал поручика Успенского, который полез было
комментировать это высказывание, и предложил ему вспомнить, что и ему
самому - поручику Успенскому, - было когда-то девятнадцать лет. На это
поручик хмыкнул и пустился в мемуары о том, каким он был в девятнадцать
лет, когда учился на втором курсе Харьковского технологического. Рассказ
обещал быть, как всегда, весьма живописным, но тут прибыл вестовой с
приказом явиться к штабс-капитану Дьякову.
составе 34-й дивизии на Токмак. При этом штабс-капитан Дьяков посмотрел на
меня, как бы спрашивая, понял ли я его. Я понял. Полгода назад мы оставили
Токмак. Теперь появился шанс вернуться.
нашу сестру милосердия. Штабс-капитан чрезвычайно удивился, а когда я в
двух словах объяснил суть дела, посмотрел на меня весьма укоризнено. Но
уже через минуту заметил, что мы, пожалуй, не успеем забрать ее из
госпиталя. Или с того места, где она в это утро пребывает.
грузились на повозки. Как я понял, красные пытались стабилизировать фронт,
и Яков Александрович спешит закрепить успех. Овладев Токмаком, мы могли
непосредственно грозить Александровску и выходить на подступы к Южному
Донбассу. В общем, у Якова Александровича тут были свои резоны. У нас тоже
были свои резоны. Того декабрьского боя я не простил краснопузым,
оставалось надеяться, что город будет оборонять та же красно-чухонская
дивизия, что так лихо обрабатывала нас из полковых гаубиц. Впрочем, ждать
осталось недолго.
мне старые погоны. Когда же я заявил, что обойдусь и старыми, он
вознегодовал и сказал, что из-за таких офицеров, как я, мы и проиграли
войну. Ибо офицер без амбиции - это половина офицера. Я согласился считать
себя за половину, но пожелал узнать, какие амбиции у нас еще остались.
предположил, что в скором времени буду годен лишь в качестве чучела для
отработки приемов штыкового боя. Тогда генерал обозвал меня штатской
штафиркой, усадил за стол и полчаса подряд посвящал меня в тайны
мадридского двора. С его рарешения кое-что доверяю бумаге.
надежду закрепиться там прочнее, чем в Турции. Штаб и тылы перебрасываются
в Сербию. Туда же переводят наши училища, причем, из них будут созданы
новые, объединенные учебные заведения. Туркул считает, что в руководстве
училищем слишком много выживших из ума рамоликов или просто тыловой
сволочи. Такие офицеры, как я, фронтовики, да еще приват-доценты, должны
их заменить. Он, Туркул, уже говорил с Витковским, и после моего лечения в
санатории мне кинут еще одну звездочку. А будучи полковником, я получу
право, по крайней мере, теоретически, возглавить учебный процес в том же
Константиновском училище. Говоря по-штатскому, стать заведующим учебной
частью. И, стало быть, буду растить новых "дроздов" и новых сорокинцев.
Для будущих боев с большевизией.
же лучше, чем бродить с шарманкой по Белграду. Тем более, что у меня и
шарманки-то нет. Впрочем, я что-то замечтался, так далеко забираться
покуда не стоит.
Гиссарлык. Я успокоил его, сообщив, что идэ фикс просто так не проходит.
Тогда он меня порадовал - Витковский уже договорился об аренде катера, и
на следующей неделе мы можем отправляться. Ежели, конечно, Кемаль
позволит. Его аскеры, по слухам, уже подходят к столице.
раз над головой промелькнул "Фарман", но тут же ушел на север, а за ним
погнанись два наших "Ньюпора". Штабс-капитан Дьяков поведал, что наша
конница ушла вперед, она уже, вероятно, под Токмаком, мы же подойдем к
городу не раньше ночи. Однако, вышло иначе: верст за десять командир
бригады остановил колонну, и мы, выставив охранение, заночевали прямо в
поле. Штабс-капитан Дьяков вернулся от командира и сообщил, что атаковать
будем на рассвете, и, по его просьбе, нас поставили в авангард. Токмак
обороняют какие-то сборные части, и красной чухны среди них, похоже, нет.
Это нам еще предстоит увидеть.
штабс-капитан Дьяков рассказал новичкам о декабрьском бое под Токмаком.
Получилось это у него неплохо. Я видел, как заблестели глаза нашей
молодежи, и понял, что красным сегодня придется туго. Последовал приказ: в
плен брать только тех, кто сразу же бросил винтовку и поднял руки. Я
понимал, что означает такой приказ на практике. Сегодня пленных не
ожидалось.
по которой отступали в декабре. Теперь вокруг колосилась золотистая
пшеница, утреннее небо сияло безмятежной голубизной, и мы с трудом, по
нескольким плохо засыпанным воронкам, узнали то место, где нас напоследок
накрыло и где погиб поручик Дидковский. Я даже поискал глазами вокруг в
надежде увидеть поблизости деревянный крест, на котором висит подбитая
ватой зимняя офицерская фуражка, но все было залито поспевающими
колосьями, и я понял, что искать тут нечего.
Заметили нас поздно, - возможно, в первые минуты вообще приняли за своих.
Как только начали неуверенно постреливать, я дунул в свисток, и рота,
соскочив с повозок, развернулась в цепь слева от дороги. Первая рота шла
справа от шоссе. Артиллерии у нас не было, но мы подошли столь близко, что
этим можно было пренебречь.
и, не разбираясь, перекололи штыками сонных краснопузых. Нескольким
удалось засесть в блиндаже, но поручик Успенский швырнул через
вентиляционную отдушину ручную бомбу, и можно было идти дальше.
наконец-то сцепиться и припомнить им все, но улицы города были неузнаваемо
пусты - красные в бой не вступали. Время от времени отдельные герои в
нижнем белье и с винтовкой выбегали на улицу прямо на наши штыки, но ни
тут, ни поблизости мы не слышали даже стрельбы. Наконец, мы оказались на
грязном пустыре, который служил чем-то вроде центральной площади. За
пустырем возвышалось кирпичное строение о двух этажах, над коим неподвижно
висел красный флаг, рядом стояли четыре гаубицы и несколько зарядных
ящиков, а чуть в стороне - два броневика.
вероятно, местный совдеп; прапорщик Немно повел своих к батарее, а я с
первым взводом направился к броневикам. Броневики стояли тихо, так что
можно было подумать, что они пусты, но из раскрытого люка мы явственно
слышали храп. Поручик Успенский предложил просто кинуть в каждый люк по
ручной бомбе, но броневиков было жалко, и я приказал брать их целыми.
Поручик Успенский поморщился, вытащил револьвер и забрался на башню одной
из машин, под номером 12. Номер счастливый, но, очевидно, не для экипажа.
Грохнуло несколько выстрелов, и поручик с той же гримасой слез с башни,
предложив своим подчиненным доставать дичь. Почти одновременно двое наших
юнкеров разделались с экипажем соседнего броневика, номер которого я уже
не помню.
экипаже оказалась дама, точнее, бабища в кожанке, к которой был приверчен
орден красного знамени. Рядом с трупами было найдено несколько бутылок
самогона, правда, большей частью пустых. Поручик Успенский нравоучительно
заметил, что пить, как известно, вредно, и попытался завести одну из
машин. Броневик взревел, дернулся и покатил прямо к крыльцу совдепа.
батареи. Красные проспали и ее. Оставался совдеп, но от Мишриса вестей не
было, и тут на верхнем этаже с грохотом вылетели стекла, и началась
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Херберт Фрэнк
Зыков Виталий
Афанасьев Роман