Чтение 42–й страницы книги ~Ватерлиния~

водит кого попало, а застрелить - дрожит рука. Не дело.
- А он у нас ничего, - сказал Менигон, обращаясь к потолку. - Только уж очень
правильный, потому и обижается. Перед ним и извиняться нужно правильно, иначе он
не поймет. Так вот, Искандер: я был не прав. Признаю. Теперь смущайся и говори:
"Да что там, не стоит..." - а то Доминик, я вижу, сейчас выведет кого-то из нас
отсюда за ухо.
- Я знаю кого, - сказал Доминик.
- Вот видишь: он знает кого. Скорей говори "да что там".
- Да что там, - сказал Шабан, улыбаясь. Все-таки Менигону можно было простить
многое. А за то, что привел сюда и познакомил с такими людьми, его просто
следовало носить на руках до конца контракта. "Нет, есть настоящие люди и в
стенах Порт-Бьюно, вот только общения почему-то не получается, давит этот куб,
что ли? Неудивительно, что его создатель спился, удивительно то, что сначала
достроил-таки куб - двенадцать лет строили всем Редутом, - а потом уже спился. Я
бы, пожалуй, тоже..."
Он наслаждался, и ему было что сказать. И было кому. С вариадонтов разговор
естественным порядком перескочил на тоннель, потом на Межзону, Академию и Симо
Муттика, потом почему-то на модели и политику Редута в области демографии, потом
опять на вариадонтов, и Менигон встрял, заявив с присущей ему прямотой, что
разговоры об их мнимой разумности тошнотворны и не стоят позавчерашнего дерьма,
на что доктор Рау поинтересовался, по какой такой шкале Менигон оценивал их
разумность, а Доминик добил, невинно спросив, что такое разум вообще, - и
Менигон заявил, что лучше пойдет караулить дверь. А разговор продолжался, и
Шабан, ввязавшись в спор, был обложен с двух сторон и бит по частям, но
почему-то вместо досады чувствовал восхищение. "Прекрасные люди, - думал он
растроганно. - И Винсент... он тоже. Ну груб, ну озлоблен - что с того? Кто в
Порт-Бьюно не озлоблен? Их очень много, похожих друг на друга: скучных, хмурых,
разнузданных до потери человекоподобия, вечно суетящихся, жалких...
Государственных служащих. Нет-нет, кто я такой, чтобы их судить? Да это сейчас и
не главное - главное то, что теперь я второй, а значит, все будет как-то иначе,
по-другому, и как же это прекрасно, что я теперь второй..."
* * *
- Не понимаю, почему тебя не убили, - сказал Шабан.
- Где? - лениво поинтересовался Менигон. - Меня убивали постоянно, и почему-то
всякий раз в ином месте.
- Я говорю о Порт-Бьюно...

Отвисшее вымя набрякшего облака кончилось - выскочили на свет, под летящую в
лобовое остекление морось, и надоевшая свинцовая зыбь на поверхности океана
вновь зарябила в глазах. Путь от тропиков до забившегося в полярные льды
Поплавка долог - транспортная платформа не космический катер и не боевой
флайдарт, а потому будет ползти по воздуху не меньше суток, неспешно покрывая
милю за милей курсом зюйд. Зеленые тропические воды, мгновенно чернеющие под
воронкой нарождающегося урагана, ультрамариновые субтропические широты, серые,
накрытые облаками умеренные с выделяющимися пятнами планктонных полей, скучные,
зато почти безопасные приполярные... В сезон тайфунов рейс над теплыми водами
вымотает кого угодно - теперь пилот спал, доверив управление бортовому
компьютеру, отчаянно храпел за тонкой перегородкой, но не мешал разговору.
- А меня убили, - сказал Менигон. - Дыра в голове, мозги по стенам, и
контрольного выстрела не надо. Очень натурально получилось.
- То есть?
Менигон вздохнул.
- Сейчас, к сожалению, не могу показать. Оснастка не та. Горячо надеюсь, что нам
не придется об этом пожалеть.
- Ты бы мог их спасти, - сказал Шабан, помолчав. - Их всех. Тосихидэ, Гупту, Еву
Панчеву...
"И Лизу", - подумал он, но не назвал ее имени. Он помнил тот разговор, последний
свой разговор на Прокне, и сделанное ему предложение, и свою отчаянную мольбу...
И свой отказ. И то, что последовало за отказом, пока он был еще Александром
Шабаном, разведчиком Редута. Должно быть, Ореол любит исправлять ошибки и не
жалеет времени на их исправление.
Тогда сознание не умерло сразу - оно уходило медленно, и вместе с ним
проваливался в небытие Александр Шабан, разведчик и бунтарь, тридцати трех лет
от роду, разыскиваемый, приметы прилагаются... Провалился - и умер, воскреснув
пятилетним мальчишкой, набитым ложной памятью, подброшенным на развалины после
Андского толчка. Еще природного ли катаклизма?..
"Теперь обратное перерождение Альвело в Шабана, шило на мыло... Хорошо, хоть без
потери памяти, и на том спасибо Ореолу. Третья и, видимо, окончательная
инициализация. Понятно, когда случилась первая: когда Глист привез меня на
Поплавок и господин эксперт попался нам на пути. Тогда и начались эти сны.
Вторая - когда меня заманили в трюм, и после нее сны стали ярче и мучительней".
- А если я скажу, что сделал все, что мог, - поверишь? - спросил Менигон.
- Не надейся!
Менигон, совсем как прежде, прищурил желтый глаз.
- Ты еще не перебесился? Во-первых, не шуми - разбудишь этого соню. Во-вторых, я
вовсе не всесилен, а в-третьих, ни Ореол, ни спецслужбы Федерации не давали мне
задания защищать даже тебя. Ты просто ненормально везучий, и радуйся. В
Порт-Бьюно шансов у тебя было, как у всех - один к ста.
"Везучий, - мрачно подумал Шабан, катая в уме глупое обтекаемое слово. - Если уж
это везение... За остатки веры в лучшее, за попытку изменить хоть что-то, за
кровь и смерть, за последний отчаянный рывок - награда: расстрелять из лучевика
толпу ни в чем не повинных убегунов! Потерять Лизу. Потом потерять двадцать лет
жизни. Вернее, насильно получить паузу длиной в двадцать лет, без толку прожить
чужую никчемную жизнь. Взорвать тоннель, который не нужно было взрывать, - и тем
обратить на себя внимание Ореола. Оказывается, Ореолу такие и нужны, вероятно,
усмотрена некая исключительность... Хотя что я могу знать об Ореоле, кто там ему
нужен...
Слишком много необдуманного и истерического я позволил себе на Прокне.
Винсент... Гундер прав. Непозволительно много.
Нет, все-таки не Гундер - Винсент. Мусорщик Винсент Менигон. Все-таки спасал он
своего наивного напарника - спасал, как умел, по собственной инициативе и,
вероятно, стесняясь. Точно так же он спас бы беглецов из Порт-Бьюно, если бы
только успел... Стесняясь в душе, как взрослый дядя, которого того и гляди
застанут за игрой в солдатики. Даже хуже. Забава, и только. По нему, что
Северный Редут, что, допустим, Срединный Люнет, что какой-нибудь Южный Бастион -
все едино, пыль под ногами. Не стоящая внимания. Не стоящая даже плевка. Его
дело - сгребать и сваливать мусор Ореола, не задаваясь вопросом, откуда он
берется, и, пожалуй, для Ореола он даже не эпителий, а часть системы выделения,
вроде фрагмента уретры. Клетка не может указывать организму, она либо работает,
либо отмирает. Как просто..."
- А если я снова откажусь? - спросил Шабан. - Если захочу остаться здесь?
- Ты уже не сможешь, Искандер. Подумай: разве ты - лейтенант Альвело? Да и зачем
отказываться от целого ради части?
- Идет война, - не особенно уверенно проговорил Шабан, пытаясь настроить себя на
волну Филиппа Альвело. - Я землянин.
Менигон иронически поднял бровь.
- Ты обогащаешь меня опытом: оказывается, человек еще глупее, чем я думал.
Сначала из него делают оболванца, а он этого даже не замечает. Потом из него
делают узколобого вояку и при первом удобном случае подставляют северянам,
нафаршировав "липой", - и он находит этому оправдание! Спецслужбы Федерации, не
дождавшись на Капле ни пресловутых щитоносцев, ни их черных кораблей, также
жертвуют подопечным: выявленных "кукушат" достаточно, а Капля одна. Потом
контрразведка Велича также узнает, кто он такой и от какой мамы произошел, а
узнав, решает, что незачем умножать количество сущностей накануне погрома
северян. Гундер Шелленграм не успевает вмешаться - вне Ореола он только человек,
- и лейтенант Альвело остается жив лишь чудом. Он еще должен благодарить судьбу
за то, что та загнала его в штрафники - все-таки отсрочка! Какое счастье! Какое
спасибо человечеству за заботу! Можно продлить жизнь на месяц-другой и всякий
день ощущать признательность...
- Заткнись, - выцедил Шабан сквозь зубы.
Пилот за перегородкой оглушительно всхрапнул, почмокал губами, заворочался и
ровно засвистел носом.
- Ну почему этим должен заниматься мусорщик, - пробурчал Менигон. - Я ведь не
умею уговаривать твердолобых, это вообще не мое дело, в прошлый раз пришлось
вмешаться куратору... Да ты помнишь! Поверь, я был против! Мусорщики иногда
бывают против, хотя обычно это ничего не меняет...
- Значит, ты бросил бы меня... там? - перебил Шабан.
- На Прокне? Да, и тебя растерзали бы, дурака. Но это был бы твой выбор.
- Спасибо и на том.
Менигон сверкнул желтым глазом. Словно хищник, готовый и прыгнуть, и отказаться
от прыжка на незначительную дичь.
- Тебе дали еще один шанс. Да, насильно, и я не собираюсь извиняться. Я тебя ни
к чему не принуждаю и сейчас - хочешь, распрощаемся на Поплавке?
Шабан отвернулся, смолчав. Платформа вновь нырнула в облако, густое, как кисель,
и, казалось, зависла на месте, но нет - качнулась в воздушной яме, скользнула из
киселя вниз, в снежную круговерть. До Поплавка еще лететь и лететь - велика
Капля.
Дали шанс... Всучили еще одну жизнь - ненастоящую, фальшивую, как и первая,
только еще более убогую и глупую: одумайся, мол, пойми, как стыдно и смешно быть
всего лишь человеком. Конечно, не позаботились обеспечить настоящую безопасность
- зачем? Опасности для Ореола не существует: если верны слова Менигона о том,
что это гнездо бывших людей находится в ином пространстве, землянам до него еще
долго не добраться... А потом, признав достойным войти в Ореол, поместили
избранника на некую границу сред, рядом с невидимой ватерлинией: решай сам,
цепляться за борт или тонуть. Странная, извращенная логика, но все-таки логика,
ничего не скажешь...
- Лизу я тебе не прощу, - глухо сказал он. - Никогда. Ты запомни.
- Я знаю, - отозвался Менигон.
- А теперь объясни, чего ради мы летим на Поплавок.