кудесники, намучились изрядно. Уже на третий день от него вся слободка
древорезов стоном стонала. Раньше, сказывают, сам первым ходоком слыл
по женской части, а как под землей побывал - ровно с цепи сорвался,
блуд искоренять начал... Придешь к нему с жертвенными идольцами, а он
тебя пытать: "Влагаешь ли персты в удицу супруги?.." Да какое твое
дело, куда я ей и что влагаю? Твоя, что ли, супруга-то?.. А чуть не
так ответишь - искупай грех, неси лишнюю берендейку. А то еще соберет
слобожан и начнет баб попрекать заочно. Все их непотребства припомнит:
и кивания, и мигания, и хребтом виляния... Сквернавицами честит,
душегубицами... Зардеешься, слушаючи... Взял было да запретил посягать
на жен по нечетным дням... Ну тут уж не стерпели - хотели идти бить
его всей слободкой, и побили бы, кабы Шумок не стал отговаривать...
Потоптали сгоряча самого Шумка, а на волхва уже сердца не хватило...
совсем, указами донял, сволочане вконец срам утратили - цены опять на
хлебушек подняли. Эх, житье-бытье - вставши да за вытье!..
батожок, закултыхал по горбатой улочке к слободскому торгу. Отжил век,
а пришибить некому... Вроде и от внука отрекся вовремя, и двор сберег,
и дом, а все одно ложись да помирай. Думал сперва: погневается
батюшка-царь, погневается - да и смилуется. В прежние времена, как
помнится, тем завсегда и кончалось... Да только где они, прежние-то
времена?..
когда Кудыке его непутевому прощение выйдет. Так и не дождался... Ну а
дальше дело известное: взвыла да пошла из кармана мошна!.. Выточенные
внуком идольцы разлетелись меньше, чем за месяц, хоть и трясся над
каждым старый, как над младенчиком. Побираться - неловко, да и не
подаст никто. Стало быть, одно только и осталось - разорять помаленьку
дом, распродавать по бревнышку...
тяжелую греческую телегу на восьми катках взамен четырех колес. Дед
заблаговременно отступил в закоулок, пропуская повозку, пригляделся,
что везут, и охнул. Из-под холстины торчала человеческая рука
небывалой белизны. Точь-в-точь греческий камень мрамор... А спустя
малое время старый смекнул, что мрамор это и есть. На телеге везли
голого греческого идола, и почему-то в сторону капища... Плюнул дед и
похромал дальше. Не любил он греков, а уж богов их срамных - тем
более...
шагах от него, держа в поводу ладную гнедоподвласую лошадку, парился в
крытой малиновым сукном шубейке рослый тугомордый отрок с дутой
золотой серьгой в левом ухе. Из берегинь, не иначе. Ишь, воронье!
Почуяли падаль...
Никак милостыню надумал подать?..
денежка...
прогнусил отрок и как бы невзначай обозрел улочку из конца в конец.
словно бы побитые молью брови.
ежели и есть, то знать его не знаю... Смутьян он, внук-то, козни
против царя-батюшки строил...
Отрок не отставал.
озираться. - Ты ветошью-то не прикидывайся... Велено было поклон
передать, вот и передаю...
ни словечка. Берегиня отвязался лишь у самого торга, выбранился
по-иноземному, вскочил в седелышко - и сгинул. Старый Пихто Твердятич
осуждающе посмотрел ему вслед. Нет чтобы в задницу деда послать, а он,
вишь, по-гречески: в афедрон [Афедрон (греч.) - задница.]!.. Тьфу!..
Житья уже не стало от инородцев, а тут еще свои из себя еллинов
корчат...
ты-де, старичок, домишко свой в наследство нам отпиши, а мы, мол, тебя
за это до самой смерти холить будем, лелеять... А потом, глядишь, либо
утонул старичок, либо в овражек по слабости грянулся... Улелеяли,
стало быть, до смерти...
дескать, велел!.. Да только старого Пихто Твердятича такими шутками не
проймешь. Чуть заикнешься про смутьяна внука - глядь, уже и сам в
смутьянах! Половину дома - в казну, а половину - тугомордому доносчику
в малиновой шубейке...
мелькали смуглые греческие рожи, попадались и бледные, как поганка,
варяжские. А уж торговали подчас этаким, чему и названия-то в родном
берендейском наречии не подберешь. Одно утешенье - сволочан стало
поменьше... Опасались сволочане теплынцев и правильно делали. Так что
хлебушко на слободской торг привозили за них теперь все те же варяги и
драли, псы, втридорога.
начали, того и гляди - вовсе на заморский лад заблекочем... Хорошее же
слово - "забродыга"! Нет, надо им обязательно загнуть по-гречески -
"охломон" [Охломон (греч.) - забродыга, дословно - единица толпы.]...
А вместо "суматоха" - "катавасия" [Катавасия (греч.) - суматоха,
дословно - противошествие.]... Впору уши затыкать.
диво студеная речушка Истерва, и пойти вверх по течению той речушки,
оставив по правую руку Навьи Кущи, а по левую темный сосновый бор, то
рано или поздно выбредешь к южным рубежам страны берендеев. Увидишь,
как пишет на севере извечную свою дугу светлое и тресветлое наше
солнышко, а, оборотившись, узришь нетающие сугробы Серой Сумеречи, где
и берет начало тот слабенький ручеек, по берегу которого ты вышел на
край света.
незримого отсюда варяжского солнышка, у которого, сказывают, с нашим
полдня разницы... Лета здесь, почитай, и не бывает. Как ни раскаляй
добросиянное, как ни набивай его до отказа резными чурками - зябко,
берендеи, зябко... Ну, не так, конечно, как на севере, в Черной
Сумеречи, где и вовсе вечная мерзлота, но все же...
совались. Но вот однажды, а точнее молвить - сразу после смертного
подвига богатыря Ахтака, тишина южного порубежья была порушена звоном
стали и треском кренящихся стволов. Лес валили подряд, без разбора.
Наскоро оттяпывали верхушку, отсекали сучья и сбрасывали хлыст в
студеную Истерву. Кудыка лишь ужасался, глядючи на забитые ветвями и
щепой просеки да на высокие некорчеваные пни. Сколько древесины
пропадает ни за ковшик винца!..
то и с желоба - и гнали на рубку леса. Каждый обух - на счету. Волхвы
на капищах внезапно ожесточили сердца и за малейшую провинность
принялись отправлять живых берендеев в преисподнюю. Скрипели вороты
замшелых колодцев, голосили бабы. Под землей очумелым жертвам вручали
новенькие топорики греческой выковки и, даже не дав очухаться,
посылали на лесоповал. Отовсюду стягивались к снежным верховьям ватаги
леших.
судьба. Не железом, чай, махать заставили и не бревна таскать!..
Суровый Завид Хотеныч приказал своему любимцу изладить на порогах да
на отмелях переволоки, чтобы лес шел к Вытекле бесперебойно. Не шутка,
чай...
лаялся с десятниками, требовал людишек для земляных работ, ладил
собственноручно плотины да вороты. За лишнее сброшенное в Истерву
бревно готов был убить. На делянках его побаивались, а кое-кто уже
начинал хвалить по изотчеству - Кудыка Чудиныч...
затора. Единственное, чего Кудыка никак не мог уразуметь, - зачем
рубим-то?.. Да еще в такой спешке...
леший Аука, поставленный старшим над небольшой ватагой лесорубов,
набранной сплошь из берендеев, угодивших недавно в жертвенный колодец.
Лешего они боялись до дрожи. Обрадованный Кудыка отвел друга в
сторонку и робко кое о чем попытал.
голубенькие глазки. - Ну а как иначе?.. С греками-то за кидало надо
чем-то рассчитываться? Вот бревнами, стало быть, и платим... Да еще
идолов они нам всучили мраморных... А у нас-то, кроме леса, и нет
ничего...