Я уж прошу прощения, если растряс, тут дорога совсем разбита,
безобразие...
чаевые были хорошие.
подсел...
не в состоянии думать.
с сильным германским акцентом произнес первый, очевидно, обращаясь к
какой-то спутнице. Затем вновь к первому:
люди -- явно ехавшие во втором классе, впрочем, на дороге, где нет
крутых подъемов, и не приходится толкать дилижанс, разница эта невелика.
Я привстал, заглянул через низенькую ограду крыши. Какие-то купцы с
портфелями, два молодых чиновника, мгновенно сунувших в зубы сигары,
пышно и безвкусно одетая дама с хорошенькой юной компаньонкой... А где
те двое, что вышли согласно привилегии первого класса первыми, и
несмотря на недовольство дорогой дали хорошие чаевые?
стараются исчезнуть с их пути. Оба одеты в форму Стражи. Люко, тот что
выглядывал, к счастью мне незнаком. А рядом с ним -- офицер Арнольд, с
которым мы так мило разминулись в ресторане "Давид и Голиаф". Белая
повязка через лоб -- эх, повезло ему, пуля мимо прошла.
голову, краем глаза наблюдая за стражниками.
голос? Кого мне за спасение благодарить -- Бога, крепкий сон Арнольда,
или скрипучие колеса дилижанса?
спрыгнул с крыши на противоположную от стражников сторону. Слегка отбил
ноги, но даже не почувствовал боли.
пот с лошадей, поглядывая на меня с одобрением. -- Хочешь, морячок,
пивом угощу? Подожди тогда полчасика...
сестренку Жанет, братика Поля...
кинуться к несуществующим родственникам, но из-под спасительного
прикрытия кареты не выходил.
Счастливо...
дилижансы. На стене вокзала звякнул колокол, глашатай хрипло крикнул:
полуденный на Париж, семнадцатая стоянка...
дороге, я рискнул оглянуться. Арнольд раскуривал сигару, внимательно
слушая Люко. Почему-то я понял -- речь идет о мне, о морячке, подсевшем
в дилижанс по пути. Я не стал дожидаться развязки -- махнет ли офицер
рукой, или решит порасспросить кучера о попутчике. Нырнул в здание,
быстро миновал его насквозь, выскочил на маленькую площадь. Желание
убраться подальше от офицера Стражи, знающего меня в лицо, было
невыносимо острым.
покладистым седоком кучер вез меня к гостинице "Радушие Сестры",
заведению скромному, несмотря на громкое название, но зато знакомому и
очень уютному. Последний раз я был там года четыре назад, ни с кем особо
не общался, и не опасался, что меня узнают. Напряжение медленно спадало
-- в конце концов Лион город большой, и шансов, что я наткнусь на
Арнольда, немного.
начала меня пугать.
Трехэтажное здание казалось осевшим, поизносившимся. Может от того, что
давно не знало ремонта, может из-за высоких домов, поднявшихся вокруг --
были тут здания и в пять этажей, и в семь, а одна кирпичная громадина
оказалась двенадцатиэтажной. Судя по большим окнам -- либо уж очень
роскошное жилье, либо контора преуспевающей фирмы, а белые выхлопы пара,
струящиеся над крышей, наводили на мысль о лифтах. Потом я углядел над
застекленным входом в небоскреб вывеску "Ганнибал-отель" и все понял.
Конечно, гостиница, по соседству с которой обосновалось такое роскошное
заведение, обречена. Все богатые постояльцы предпочтут жить в
"Ганнибале", а здесь обоснуется всякое отребье.
полу старые, но вычищенные, цветы в вазах подвядшие, но живые. У
лестницы, навытяжку, стоят мальчишки из обслуги, два охранника держатся
довольно уверенно, перед портье новый письменный прибор, а вместо
счет-абака -- небольшая счетная машинка из бронзы и дерева. Вот только
яркие карбидные лампы горят через одну, но от этого уюта только больше.
вместе с тупыми крестьянами и мелкими лавочниками, прибывшими в Лион
продавать и покупать.
раскошелиться и на более роскошный, но моряку на побывке, пусть и с
преторианского линкора, не положено слишком уж шиковать. Мальчик из
обслуги, явно разочарованный отсутствием вещей, провел меня на второй
этаж, до номера. Я придирчиво осмотрел туалет -- чисто, ванную --
горячая вода лениво текла из медного крана, присел на кровать -- не
скрипит. Пойдет. Паренек уныло дожидался у дверей, и был вознагражден
мелкой монеткой. Вторую я задумчиво крутил в пальцах, расспрашивая его о
питейных заведениях и магазинах поблизости. После честного ответа, что
есть и пить лучше за пределами гостиницы, а лучшие девушки перебрались
работать к "Ганнибал-отелю", мальчик получил и вторую монету.
задумался. Стоит ли вообще задерживаться в городе? Если уж решил
бежать... Но до Парижа самый лучший дилижанс будет ехать двое суток, а я
устал от дороги. Лучше уж отоспаться по человечески, поесть, посидеть
вечером за кружкой-другой пива...
горячей воды, забрался в нее, расслабился. Офицер Стражи Арнольд уходил
из мыслей все дальше и дальше. Забавно лишь, что он сейчас, наверное,
тоже лежит в горячей воде, может быть, не выпуская изо рта сигару,
мрачно смотрит в потолок и размышляет -- не был ли случайный попутчик
Ильмаром...
поверить. Его губит добросовестность, как ищейку со слишком острым нюхом
-- обилие старых следов. Одно удивительно -- почему он вообще поехал в
Лион? Связано это со мной, или нет? Если связано, то что навело его на
след? Почему не бросился на север, почему именно в галльские земли?
полотенцем, оделся. Поглядел в окно, на башню "Ганнибал-отеля". Смешно
-- то, что я вор, не помешало бы мне остановиться в нем. А вот Марк,
бастард высшей пробы, отсек все удовольствия начисто.
где беда ждет?
новичка, но у меня все равно вещей нет. Вышел, и двинулся по улице, в
сторону ближайшего магазина готового платья.
стал. Это же полное безумие -- придумать одежду не на заказ, а
стандартных размеров! Как будто люди бывают одинаковыми! Но сейчас
привередничать не стоило -- я чувствовал, что одежда моряка свое
отслужила. Лион -- город большой, всегда есть опасность наткнуться на
настоящих матросов. И что тогда -- кормить их байками, полученными из
третьих рук?
Пришлось рыться в одежде, предназначенной для студентов, клерков и
всякой богемной шушеры. Одна из девушек-продавщиц суетилась рядом, сыпля
советами и болтая всякую чепуху, вроде того, что одежда, сделанная на
мануфактурах, крепче и красивее обычной. Я терпел, а под конец полностью
ей подчинился, взял предложенные вещи и скрылся в примерочной кабине.
Скинул моряцкие тряпки, надел штаны из крашеной "под сталь" плотной
парусины, рубашку в красно-черную клетку, серый свитер грубой вязки,
наверное, нарочито бесформенный -- чтобы на любую фигуру шел. С тяжелым
сердцем обернулся к небольшому мутному зеркалу.
на клерка не тянул, слишком жесткое лицо. А вот каким-нибудь художником