Чтение 42–й страницы книги ~Каллисто~

труднее вашей и именно потому, что у нас не один, а много народов. Что вы
думаете о покушении Ю Син-чжоу? Как вы его расцениваете? - задал он вопрос,
который не переставал мучить его.

- Так же, как и вы, - просто ответил каллистянин.

Он сказал это так, что Широков сразу понял, что его опасения ложны.

- Мы вас хорошо понимаем, - Диегонь провел пальцами по лбу Широкова. Все
уже знали, что этот жест был на Каллисто выражением ласки. - И мы всегда
искренни с вами. Покушение Ю Син-чжоу вам так же тяжело, как и нам. Мы это
знаем.

"Что, он мысли мои прочел, что ли?" - подумал Широков.

Ему трудно было вести этот разговор. Он еще недостаточно свободно владел
языком. Было ясно, что общественное устройство на Каллисто во многом
походило на то, к которому стремились коммунисты, но не все было понятно. Он
мог задать еще тысячу вопросов.

- Существует у вас семья? - спросил он.

- Ответ содержится в самом вашем вопросе, - ответил Диегонь. - Раз на
нашем языке есть слово "семья", то, следовательно, сна существует.

Он вынул из нагрудного кармана фотокарточку. Широков зажег фонарик. На
снимке были изображены шесть человек каллистян, сидящих на ступенях каменной
лестницы.

- Этот снимок, - сказал Диегонь, - сделан перед самым отлетом с Каллисто.
Эти шестеро - мои дети. Как видите, они вполне взрослые. От пятнадцати до
двадцати пяти лет. Чтобы проститься со мной, они съехались вместе.

Широков внимательно рассматривал фотографию. Двое изображенных на ней
особенно привлекли его внимание. Они были одеты в такие же костюмы, как и
остальные, но нежный овал их лица, поза и весь внешний облик указывали на
то, что он впервые видит женщин Каллисто. Несмотря на непривычный облик, они
показались ему очень красивыми.

- Это ваши дочери? - спросил он.

- Да. Льетьи и Мьеньо. Они самые младшие. Вы полюбите их, когда будете на
Каллисто.

- Почему вы так уверены, что я буду на Каллисто? - спросил Широков.

Ему показалось, что Диегонь пристально посмотрел на него в темноте.

- Я для вас чужой человек, - сказал каллистянин, - но если вы хотите
послушать совета просто старшего товарища, то перестаньте скрывать то, что
всем ясно. Ваше желание лететь на Каллисто ни для кого не тайна. И,
насколько я понимаю, это желание не встречает возражений. Вы говорили с
Куприяновым?

- Я поговорю с ним, - ответил Широков.

- Хорошо сделаете. Профессор любит вас, но он поймет и одобрит.

- Вы любите своих детей? - спросил Широков, меняя тему.

- Как и все, - ответил Диегонь. - Дети - цветы жизни.

Широков вздрогнул от неожиданности.

- Откуда вы знаете это выражение?

- Оно очень древнее.

- Это замечательно! - сказал Широков. - Дети - цветы жизни! Это самая
прекрасная мысль, которая когда-либо была высказана у нас на Земле. И это
ваша мысль, выраженная в точности теми же словами! Изумительное совпадение!

В МОСКВУ!

На следующий день, четырнадцатого сентября, инженеры правительственной
комиссии, Лежнев и два каллистянских инженера - Мьеньонь и Ньяньиньгь -
вылетели из лагеря в Москву.

Предстоявшая им задача была чрезвычайно ответственна и срочна. На
советских заводах из земных материалов нужно было изготовить аппарат для
резки, а затем для сварки металла, из которого был сделан звездолет.

Как уже выяснилось раньше, для этого было необходимо прежде всего
получить сплав, способный выдержать температуру в одиннадцать тысяч
градусов, а таких сплавов еще никогда не изготовляли на Земле. Газ для
сварочного аппарата тоже был неизвестен.

Все понимали, что если не удастся добиться успеха, то звездоплаватели
будут обречены навсегда остаться на Земле и не увидят больше своей родины.
Нечего и говорить, что люди были готовы совершить невозможное, но не
допустить такого конца космического полета.

Каллистяне, несомненно, отдавали себе отчет в серьезности своего
положения и понимали, что спасти их может только техника Земли, сила ее
промышленности. Они, конечно, сильно волновались, но внешне ничем не
проявляли этого. Их поведение и отношение к людям оставались прежними.

Только раз Широков услышал среди них тревожный разговор. Он постарался,
как мог, успокоить своих друзей и внушить им веру в благополучный исход.

Прощаясь с Мьеньонем, Диегопь сказал ему:

- Помните, что от вас зависит, увидим ли мы когда-нибудь нашу Каллисто.

- Я не меньше вашего хочу ее увидеть, - ответил инженер.

- Все зависит от того, что смогут сделать для нас, - сказал Ньяньиньгь.

- Все! - убежденно воскликнул Широков.

- Желать, - ответил ему Мьеньонь, - это еще не значит иметь возможность
выполнить желаемое. Мы нисколько не сомневаемся в вашей готовности помочь
нам, но...

- На Земле есть все, что необходимо, - настойчиво повторил Широков. - Не
сомневайтесь! Советское правительство сделает все, чтобы обеспечить вам
возвращение на родину.

- Будем надеяться, - грустно ответил каллистянин. - Ничего другого нам не
осталось.

- Анатолий Владимирович! - по-русски сказал Широков Лежневу. - Не давайте
им приходить в отчаяние. Почаще говорите с ними. Могут на первых порах
случиться неудачи. Поддерживайте в них бодрость и уверенность в конечном
успехе.

- Мне самому до слез жалко их, - ответил Лежнев.

В этот день с самого утра, погода стала хмуриться. Временами накрапывал
мелкий осенний дождь. В низинах не расходился ночной туман. Вершина
звездолета смутно проступала в колеблющейся дымке.

Настроение обитателей лагеря соответствовало погоде. Все были хмуры и
неразговорчивы.

Куприянов предложил каллистянам переодеться в земную одежду, но они
решили остаться в своих серых комбинезонах с красными воротниками.

Их головы были непокрыты. На Каллисто не употребляли головных уборов.

Широков поговорил с Синьгом, вернувшимся вместе с Вьеньянем из Курска, и
с его помощью уговорил звездоплавателей взять плащи с капюшоном для защиты
от дождя.

Они согласились с видимой неохотой.

- Скоро наступит зима, - говорил Широков. - Будет очень холодно. Если вы
не переоденетесь, то неизбежно заболеете.

- Мы подумаем, - отвечали ему.

Куприянов и Широков понимали, что если бы не угроза никогда не увидеть
Каллисто, звездоплаватели не возражали бы против земной одежды. Они хотели в
ожидавшей их чуждой обстановке сохранить хотя бы платье своей родины.

В этот день утром в лагерь пришло письмо из Америки, адресованное
Диегоню. Так как оно было написано по-английски и Диегонь все равно не мог
без переводчика прочитать его, Козловский попросил Широкова перевести это
письмо. Оно было передано из Нью-Йорка по бильдаппарату и прислано из Москвы
фотопочтой.

Американский стальной король предлагал каллистянам свои услуги. Он
ручался, что в короткий срок изготовит требуемый сварочный аппарат,
синтезирует нужный для него газ и вообще сделает все, что нужно для
исправления "сердца" звездолета. В письме заключался тонкий намек на то, что
диверсия была произведена с ведома Советского Союза.

- Довольно неуклюжий маневр, - сказал Козловский, выслушав перевод. - А
его уверенность в успехе - преждевременна.

- Что будем делать с письмом? - спросил Широков.

- Немедленно передадим адресату, - ответил Козловский. - Хорошо, что
Мьеньонь и Ньяньиньгь еще не уехали.

- А если... - начал Широков, но Козловский перебил его.

- А если они согласятся, - сказал он, - то мы примем меры как можно
скорее доставить их в Америку. Вот и все. - Неожиданно для Широкова он
рассмеялся. - Я прошу вас, Петр Аркадьевич, передать и перевести это письмо
в присутствии Лемаржа и профессора Маттисена. Они понимают английский язык.
Это для того, чтобы они могли подтвердить, что письмо Диегонем получено и он
знает его содержание.

- Вы думаете?..

- Я ничего не думаю Думать должны каллистчне.

- А этот намек?

- Если они не поймут, то разъясните им.

Широков в точности выполнил поручение. Он сделал это не без тайного
опасения. А что, если каллистяне согласятся? Об Америке они знают
достаточно.

- Ну что? - спросил Козловский, встретившись через полчаса с Широковым.

- Диегонь только рассмеялся; а Мьеньонь другими словами повторил то, что
сказали вы, - "неуклюжий маневр".

Козловский пожал плечами.

- Удивляюсь, - сказал он, - что вы так плохо понимаете их. Разве можно
было в этом сомневаться?

Письмо из Америки оказалось не единственным. Весь день приходили
аналогичные письма и телеграммы со всех концов мира. Казалось, что во всех
странах испытывали горячее желание помочь каллистянам в постигшей их беде.
Широков добросовестно читал все эти послания Диегоню, пока каллистянин сам
не попросил его прекратить чтение этих писем.

- Мы вверили свою судьбу вам, - сказал он. - Вы наши братья. Нам и так
уже надоели газеты, которые вы нам читаете.

В лагере получались многие зарубежные газеты, и Козловский требовал,