бахвальством.
мог бы грубо воспользоваться победой - не захотел. Какой путь проложили бы
женщины такому атлету при дворе базилевса! Во времена императрицы
Пульхерии он встал бы всемогущим с ее ложа. Но и ныне женщины слишком
много значат при дворе, они заставили бы заплатить за твою силу..."
тюрьмы, нашептывал о свежей крови варваров, о новых источниках, от которых
могло бы возродиться величие простой жизни. Но христианин напоминал
философу безнадежную истину: не вливают молодое вино в старые мехи.
Разъедающее сомнение говорило Малху - он сам этот старый мех, изношенный,
потерявший прошлое, лишенный надежды на будущее.
глядел на растиравшего себе руки и грудь Ратибора.
вывели Малха из задумчивости. - Ты хочешь ли помериться со мной?
борьба мужчин лишь с оружием в руках и когда ждет смерть. Мужчину узнают
не только в борьбе - ив стихиях. Мы не саламандры, чтобы войти в огонь, и
умеем летать лишь во сне. Остается вода. Ты хочешь состязаться в воде?
умели понять красоту тела молодых варваров. Лениво расходившиеся зрители
остановились. Россич был чуть выше прусса, его ноги и шея были немного
длиннее. В поясе оба были одинаково сухи и стройны, без капли жира. Может
быть, ноги россича были излишне мускулисты для строгого канона; вероятно,
упражнения с камнем и конем не входили в программу эллинской атлетики.
Плечи Индульфа были более покаты, что считалось красивым. Кисти рук
Ратибора были грубее, чем у Индульфа, - россич больше работал руками. Но
длиною пальцев он едва ли не превосходил прусса... Трудно было бы сделать
выбор.
не удивлялся пастухам, которые беспрепятственно взбирались на вершину
Олимпа в поисках капризной козы. Могучая и плотская религия древней Эллады
сменилась пустыми для мыслящих людей обрядами, якобы нужными для
простолюдинов. Авгуры еще, как в древности, читали судьбу, ожидающую
империю, по полету коршунов, а очередные императоры уже объявлялись
богами, бессмысленно увеличивая население несуществующего Олимпа.
Отточенная в софизмах мысль, богатая литература, великолепная архитектура
и скульптура заменили добродетели предков. Но Империя рано начала
опасаться вольнодумства. Петь хвалы императору, а лучше всего - молчать и
подчиняться. Ныне прошло более двухсот лет со дня объявления миланского
эдикта императора Константина. Опасная религия рабов и угнетенных
обуздана, обращена в лучшую опору власти, которую когда-то была готова
сокрушить. Торжествующие церковники добили литературу. Два столетия
христиане уничтожали бесовские мраморы, но скульптура еще жива. Искусство
изображения сохранялось. Ведь статуя злодея могла быть таким же прекрасным
произведением, как Диана, Лаокоон или Зевс. Кому-то ведь нужно было ваять
императоров и императриц, возводить здания и украшать их, дабы
свидетельствовать о величии империи. Еще сохранялся взгляд на тело мужчины
как более совершенное по сравнению с отягощенным излишней плотью телом
женщины. Христианство с почти бесплотными образами святых, скрытых
одеждой, не могло ничего противопоставить заветам былых эстетов.
делами.
возвращаться. Чамота и старшие оказались терпеливы. Они получат больше
других, но немногим. Правда, на кораблях осталась лишняя соль, но ромеям
нельзя сбивать цену, славяне памятливы, один год испортит много будущих.
Потом, уже на обратном пути, купцы ее высыплют в воду для облегчения
груза. В озерах у Меотийского болота соли бесконечно много. И достается
она вовсе не с таким трудом и не с такими опасностями, о которых хитрые
купцы любят рассказывать легковерным покупателям.
остановилась. Это был признак дождей, пролившихся в верховых лесах.
им она прикрывалась от старшего брата. От этого мыса до острова было с
версту. Голова Торжка отбрасывала Днепр к его левому берегу.
остров? Мутная вода была так холодна, что тело сжималось, затрудняя
дыхание. В первые мгновенья пловцы невольно пустили в ход всю силу. Когда
кожа привыкла к холоду, они подчинили движения расчету.
Естественные условия делали состязание более жестоким, чем казалось на
первый взгляд. Отставший, конечно, не захочет терять время на отдых и
может окоченеть на обратном пути.
река, прорывая русло в наносах песка и ила, подхватила пловцов. Стало еще
холоднее. Вначале, у берега, Ратибор опередил Индульфа. Сейчас он понял
расчет прусса. В стержне-струе Индульф поплыл во всю мочь. Он делал частые
взмахи, зарывая под себя согнутые в локтях руки. Голову он держал под
водой, поднимая лицо для редких вдохов. Ратибор не умел так плавать и
потерял преимущество первого броска.
Ратибором. Ему показалось, что жесткий плавник уколол его в грудь.
быстрее проплыл трудное место. Здесь вода шла тише, соперника почти не
сносило. Он был ближе к мысу, чем Ратибор.
умением. Ратибор сделал ошибку.
раннего детства прусса сурово приучили к стылой воде стылого моря, он знал
не простой ток речных струй, а предательскую игру прибрежных течений.
Индульф увлек Ратибора на поле, где сам он был сильнее, умелее.
мыслью о возвращении без отдыха, он следил за Индульфом. Озяб ли он,
решится ли выйти на берег, растереть ноги на солнце?
Индульф достиг мели. Встав, прусс сразу оказался по пояс. Разбрызгивая
воду, он выбежал на песок, поднял руку в знак первого успеха и снова
бросился в Днепр.
оставленный отошедшим Днепром, был тверд и ровен, как уложенный тесинами
пол. Ратибор побежал вверх по течению. Бежать голым тому, кто умел бегать
с тяжелым мешком за спиной версты, не переходя на шаг, было все равно что
лететь на крыльях. Он пробежал сотни три шагов, не заметив. Условие не
препятствовало такому приему.
течения. Ратибор плыл наискосок вниз. Их дорожки должны были встретиться
на острове, где борцов уже ждали.
Незаметно для себя пловец коченел. Его и прусса разделяло шагов
тридцать-сорок. Сейчас течение помогало Ратибору и препятствовало
Индульфу.
погружал, плечи поднимались выше, чем надо. Лицо прусса исказилось, как от
боли и досады. Ратибор подумал о судороге, которая могла поразить
соперника. Так было однажды и с ним. Летом на дне холодного омута его
поймала непонятная, как заклятье, боль, впившаяся сзади в голень.
оба почувствовали мель. Для зрителей никто не победил. Посинелые соперники
вернулись на берег плечо к плечу. Индульф держался прямо, но Ратибор знал,
что это дается нелегко: на левой икре прусса вздулась шишка.
одеревеневшие пальцы. Повторить состязание никто другой не решился.
закончили торг с россичами. Пора, пора вниз, пока не открылись пороги.
образовали мосты между берегом и кораблями. С кораблей сносили мешки с
солью, короба с сушеной сладостью - коричневыми абрикосами без косточек,
сморщенными черными сливами, пахнущими дымом, виноградом, засушенным
цельными кистями. Раскатывались, измерялись яркие ткани с нарисованными
цветами, птицами, зверями. Разгибались и тоже измерялись жгуты для
браслетов и ожерелий, сплетенные из меди, гибкой бронзы, белого серебра.
дощечек, что делало еще более заманчивыми затейливые изделия из олова и
медных сплавов. Ножи с тонкими лезвиями проверялись на гибкость клинка.
десяток. Оставшийся лом и семена отдавались покупателю даром. Старшие
пробовали, не прогоркло ли оливковое масло, запуская длинные палочки в
узкие горлышки высоких глиняных фляг.
под тяжестью зерна. Россичи таскали кожаные мешки с зерном на спине,
придерживая их обеими руками за углы, похожие на свиные уши. Ромеи
помогали и следили за равномерностью укладки. Просмотренные кожи и шкуры
Адамов Григорий
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Белов Вольф
Рыбаков Вячеслав