пригожусь кому-нибудь как орудие против гетмана, то будьте уверены, что я
охотно пойду на это и буду служить тому.
горечью:
твоя ненависть преступна и безбожна!
Клемент. - Что я не лгун и не обманщик? Я даю тебе слово чести, что твоя
ненависть - преступна и непозволительна!!
вы сто раз повторили мне то же самое, вы все-таки не убедили бы меня;
даже, если бы вы поклялись под присягой, я не мог бы измениться; да в
конце концов я не отвечаю за свое чувство, а это чувство - отвращение и
неприязнь к гетману. Никогда еще он не представлялся мне так ясно, как в
канцелярии князя. Он горд, тщеславен, но в то же время слаб и ни к чему не
способен; у него нет ни ясного ума, ни сильной воли... Отдать ему в руки
судьбу Речи Посполитой, значит обречь ее на прежний беспорядок и
погибель... Это - не государственный муж, а только тень человека, который
издали выглядит как каменная статуя, а вблизи оказывается мглой и
призрачным видением. Не говорите мне больше о нем.
несправедлив, ты весь под влиянием фамилии, когда-нибудь ты, может быть,
пожалеешь о том, что добровольно отдал ей себя в жертву...
сегодняшнего утра оставил место в канцелярии князя-канцлера. Я сам
отказался от службы у него...
делать?
заподозренный в нескромности и болтливости, не смог снести несправедливых
обвинений и сам отказался.
обнимая юношу. - Ради Бога, оставь ты теперь свои предубеждения и позволь
мне за тебя поговорить с гетманом; у него ты займешь в сто раз более
блестящее положение, чем то, на какое ты мог рассчитывать у канцлера после
десяти лет унижений. Староста Браньский все чаще жалуется на ревматизм,
Бек совсем не знает страны, нам нужен кто-нибудь...
Тодя. - Ни за что!
перед тобой: это безумие, это самоубийство! - восклицал, подскакивая на
месте, доктор Клемент.
собственной совести, проклятие матери, - прервал Теодор.
сожалением и укором взглянул он на Паклевского.
нему, - медленно заговорил он, снова овладев собой, - и не вмешивайся ни в
какие дела. Все говорят, что у тебя необыкновенные способности, что ты
находчив и разумен не по летам... Если ты не хочешь служить у гетмана, то
мы устроим тебя у коронного подстольника или у киевского воеводы.
гетману; у канцлера я не буду служить, потому что ушел от него, но
порядочность требует, чтобы я не переходил в противный лагерь, и я этого
не сделаю.
Паклевский, - тогда я согласился бы унаследовать все ее недостатки!! Это
упрямство указывает на силу характера...
лучшего друга, чем я. К чему же дуться? Что же ты думаешь делать?
том, что случилось, и выслушать ее совет.
подумай еще, прошу тебя об этом.
по комнате, упорно над чем-то думая, останавливался и снова ходил.
это невозможно. Меня бы сочли не только неблагодарным, но и предателем.
доктор, - приди так около полудня, я тебе скажу что-нибудь, дам совет...
во дворец гетмана, - воскликнул Теодор.
неловко повторить, вместо того, чтобы рассердиться, от души расхохотался и
начал обнимать доктора.
раздражение и гнев.
друзей, и все это потому, что ты просидел несколько месяцев в этом притоне
заговорщиков, который называется канцелярией канцлера!! Значит, ты остался
их рабом, хоть и скинул с себя ярмо! Стыдись!
Приди вечером, когда только захочешь, никто тебя не увидит.
скрываю свои мысли!! Нет! Нет! - сказал Теодор.
чтобы ты ко мне пришел! Ты должен это сделать. Это твой долг! Понимаешь?
болтают, что хотят, но, если вы, дорогой доктор, думаете, что можете
сделать из меня сторонника гетмана, то вы жестоко ошибаетесь!
обнимая его, - только приходи.
только сенями от спальни Браницкого, который желал во всякое время иметь
его около себя. Гетман, как почти все люди, хорошо пожившие и любившие
жизнь, под старость становился мнительным и всякое легкое нездоровье готов
был считать серьезной болезнью. Если он не спал ночью, а днем, утомившись,
чувствовал слабость, к нему немедленно вызывали доктора Клемента, чтобы он
своим искусством вернул ему утраченную бодрость и веселость. Но в возрасте
гетмана это было не легко для врача, хотя самый образ жизни магната,
бездеятельный и в то же время суетливый, требовавший от него непрерывного
напряжения, подвижности и постоянного подчинения актерской маске,
способствовал борьбе со старостью и не позволял ему засидеться и
закиснуть.
когда день кончался, и Бек со старостой Браньским удалялись к себе, а
гетман собирался укладываться в постель.
тот же самый, но здесь Браницкого больше беспокоили всякими делами и
просьбами, его услугами пользовались беспрестанно и, не стесняясь,
вызывали его на советы. Французский резидент, секретные послы из Дрездена,
эмиссары киевского воеводы, коронного подстольника и примаса, и множество
просителей и придворных льстецов тревожили его постоянно. Самые усердные
из них то и дело приносили какие-нибудь невероятные известия, и хотя
Браницкий уже привык к этому и не так легко поддавался первому
впечатлению, но и он начинал чувствовать, что, имея седьмой десяток за
плечами, трудно выдержать долго такое положение.
хладнокровие, гетман часто возвращался за полночь к себе в комнату,
совершенно разбитый, неузнаваемый и сразу ослабевший. Лишь только
проходило время, когда он должен был играть роль и показывать себя, силы
его совершенно исчерпывались.
различными требованиями, удалялся, а на его место приходил доктор Клемент.
Тот приготовлял успокоительные капли, приносил охлаждающие напитки,
закутывал, согревал старика и снова восстановлял ослабевшие силы...
своего пациента и, услышав его, торопливо подбежал к постели. Гетман лежал
уже раздетый, с завязанной головой, а слуга грелкой согревал постель около
ног.
день он был раздражен и слегка лихорадил. Был тяжелый день, и много
Курылев Олег
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Флинт Эрик
Маккэфри Энн