утерлась. Он поцеловал ее холодную щечку и потрепал по спине.
Она сняла шапочку, тряхнула волосами и стоя стала стягивать с
ноги ботик. Ботик не поддавался, она, сделав усилие, чуть не
упала, схватилась за его плечо и звонко засмеялась:
и теплым телом, легонько толкнул ее в номер, к дивану:
ногу положил на другое, она стыдливо одернула подол на черный
чулок:
тесные...
откинул подол с ноги, крепко поцеловал в голое тело выше колена
и встал с красным лицом:
маленькими ногами в одних чулках, трогательно уменьшившись в
росте.
двойными стеклами, снизу замерзшими, бледно светили в месячном
свете фонари, слышно было, как, гремя, неслись мимо, вверх по
Тверской, бубенцы на "голубках"... Через минуту она окликнула
его:
одеяло. Она, вся дрожа, прижалась к нему и зашептала с мелким,
счастливым смехом:
закричу, страсть боюсь щекотки...
глядел в полутьму, смешанную с мутным светом с улицы, думая с
неразрешающимся недоумением: как это может быть, что она под
утро куда-то уйдет? Куда? Живет с какими-то стервами над
какой-нибудь прачечной, каждый вечер выходит с ними как на
службу, чтобы заработать под каким-нибудь скотом два целковых
-- и какая детская беспечность, простосердечная идиотичность!
Я, мне кажется, тоже "на весь дом закричу", когда она завтра
соберется уходить...
заснула... Я сичас, сичас...
твоего шулера.
сунула голову в подушку. Он сдернул с нее одеяло, стал целовать
в затылок, она радостно забила ногами:
бутылку крымской мадеры, взял с умывальника два стакана, сел
опять на постель и сказал:
и рассудительно говоря:
такое. Идешь неизвестно куда, неизвестно с кем, а он либо
пьяный, либо полоумный, кинется и задушит, либо зарежет... А до
чего у вас теплый номер! Сидишь вся голая и все тепло. Это
мадера? Вот люблю! Куда ж сравнить с портвейном, он завсегда
пробкой пахнет.
заплати, одна честь.
поцелуемся. До дна, до дна.
и, смеясь, упала головой к нему на грудь. Он поднял ей голову и
поцеловал в мокрые, деликатно сжатые губки.
хочете?
нему, но уже тихо, ласково, а он стал говорить:
воротами, дешево до того, прямо даром, а уж сколько дают --
съесть нельзя!
чтобы твои стервы не подумали, что тебя убили, да и у меня дела
есть, а к семи опять приходи ко мне, поедем обедать к
Патрикееву, там тебе понравится -- оркестрион, балалаечники...
фильма "Мертвец-беглец".
несчастная. Я бы без нее пропала.
ему там грудь раздавило буферами, а мама умерла, когда я была
еще маленькой, я и осталась одна на всем свете и поехала к ней
в Москву, а она, оказывается, давно уж не служит по номерам
горничной, мне дали ее адрес в адресном столе, я приехала к ней
с корзинкой на извозчике на Смоленский рынок, смотрю, а она с
этой Анелей живет и вместе с ней ходит по вечерам на
бульвары... Ну и оставила меня у себя, а потом уговорила тоже
выходить...
погубила, да разве она мне зла желала! Ну да что об этом
говорить. Может, Бог даст, место какое найду тоже в номерах,
только уж место не брошу и уж никого к себе не подпущу, мне и
чаевых будет довольно, да еще на всем готовом. Вот если бы тут,
в вашем "Мадриде"! Чего бы лучше!
такое место.
в его мастерской на Знаменке: желтоволосая, невысокая, но
ладная, еще совсем молодая, миловидная, ласковая. Теперь он
пишет ее по утрам "Купальщицей": она, на маленьком помосте, как
будто возле речки в лесу, не решаясь войти в воду, откуда
должны глядеть глазастые лягушки, стоит вся голая,
простонародно развитая телом, прикрывая рукой золотистые волосы
внизу. Поработав с час, он отклоняется от мольберта, смотрит на