вылить, а кончил в исступлении и задыхаясь, как давеча с Лужиным.
заревел он внезапно, когда Раскольников тронулся было с места, - слушай
меня. Объявляю тебе, что все вы, до единого болтунишки и фанфаронишки!
Заведется у вас страданьице - вы с ним как курица с яйцом носитесь! Даже и
тут воруете чужих авторов. Ни признака жизни в вас самостоятельной! Из
спермацетной мази вы сделаны, а вместо крови сыворотка! Никому-то из вас я
не верю! Первое дело у вас, во всех обстоятельствах - как бы на человека не
походить! Сто-о-ой! - крикнул он с удвоенным бешенством, заметив, что
Раскольников опять трогается уходить, - слушай до конца! Ты знаешь, у меня
сегодня собираются на новоселье, может быть уж и пришли теперь, да я там
дядю оставил, - забегал сейчас, - принимать приходящих. Так вот, если бы ты
не был дурак, не пошлый дурак, не набитый дурак, не перевод с
иностранного... видишь, Родя, я сознаюсь, ты малый умный, но ты дурак! -
так вот, если б ты не был дурак, ты бы лучше ко мне зашел сегодня, вечерок
посидеть, чем даром-то сапоги топтать. Уж вышел, так уж нечего делать! Я б
тебе кресла такие мягкие подкатил, у хозяев есть... Чаишко, компания... А
нет, - так и на кушетке уложу, - все-таки между нами полежишь... И Зосимов
будет. Зайдешь, что ли?
не можешь отвечать за себя! Да и ничего ты в этом не понимаешь... Я тысячу
раз точно так же с людьми расплевывался и опять назад прибегал... Станет
стыдно - и воротишься к человеку! Так помни же, дом Починкова, третий
этаж...
Разумихин, из удовольствия благодетельствовать.
семь, в квартире чиновника Бабушкина...
ты... иначе знать тебя не хочу! Постой, гей! Заметов там?
семь, Бабушкина, помни!
ему вслед, задумавшись. Наконец, махнув рукой, вошел в дом, но остановился
на средине лестницы.
будто... Ведь и я дурак! Да разве помешанные не говорят со смыслом? А
Зосимов-то, показалось мне, этого-то и побаивается! - Он стукнул пальцем по
лбу. - Ну что, если... ну как его одного теперь пускать? Пожалуй,
утопится... Эх, маху я дал! Нельзя!" И он побежал назад, вдогонку за
Раскольниковым, но уж след простыл. Он плюнул и скорыми шагами воротился в
"Хрустальный дворец" допросить поскорее Заметова.
облокотился на них обоими локтями и принялся глядеть вдоль. Простившись с
Разумихиным, он до того ослабел, что едва добрался сюда. Ему захотелось
где-нибудь сесть или лечь, на улице. Склонившись над водою, машинально
смотрел он на последний, розовый отблеск заката, на ряд домов, темневших в
сгущавшихся сумерках, на одно отдаленное окошко, где-то в мансарде, по
левой набережной, блиставшее, точно в пламени, от последнего солнечного
луча, ударившего в него на мгновение, на темневшую воду канавы и, казалось,
со вниманием всматривался в эту воду. Наконец в глазах его завертелись
какие-то красные круги, дома заходили, прохожие, набережные, экипажи - все
это завертелось и заплясало кругом. Вдруг он вздрогнул, может быть
спасенный вновь от обморока одним диким и безобразным видением. Он
почувствовал, что кто-то стал подле него, справа, рядом; он взглянул - и
увидел женщину, высокую, с платком на голове, с желтым, продолговатым,
испитым лицом и с красноватыми впавшими глазами. Она глядела на него прямо,
но, очевидно, ничего не видела и никого не различала. Вдруг она
облокотилась правою рукой о перила, подняла правую ногу и замахнула ее за
решетку, затем левую, и бросилась в канаву. Грязная вода раздалась,
поглотила на мгновение жертву, но через минуту утопленница всплыла, и ее
тихо понесло вниз по течению, головой и ногами в воде, спиной поверх, со
сбившеюся и вспухшею над водой, как подушка, юбкой.
набережные унизывались зрителями, на мосту, кругом Раскольникова, столпился
народ, напирая и придавливая его сзади.
плачевный женский крик. - Батюшки, спасите! Отцы родные, вытащите!
канаве, сбросил с себя шинель, сапоги и кинулся в воду. Работы было
немного: утопленницу несло водой в двух шагах от схода, он схватил ее за
одежду правою рукою, левою успел схватиться за шест, который протянул ему
товарищ, и тотчас же утопленница была вытащена. Ее положили на гранитные
плиты схода. Она очнулась скоро, приподнялась и стала чихать и фыркать,
бессмысленно обтирая мокрое платье руками. Она ничего не говорила.
голос, уже подле Афросиньюшки, - анамнясь удавиться тоже хотела, с веревки
сняли. Пошла я теперь в лавочку, девчоночку при ней глядеть оставила, - ан
вот и грех вышел! Мещаночка, батюшка, наша мещаночка, подле живем, второй
дом с краю, вот тут...
крикнул про контору... Раскольников смотрел на все с странным ощущением
равнодушия и безучастия. Ему стало противно. "Нет, гадко... вода... не
стоит, - бормотал он про себя. - Ничего не будет, - прибавил он, - нечего
ждать. Что это, контора... А зачем Заметов не в конторе? Контора в десятом
часу отперта..." Он оборотился спиной к перилам и поглядел кругом себя.
моста и направился в ту сторону, где была контора. Сердце его было пусто и
глухо. Мыслить он не хотел. Даже тоска прошла, ни следа давешней энергии,
когда он из дому вышел, с тем, "чтобы все кончить!" Полная апатия заступила
ее место.
Все-таки кончу, потому что хочу... Исход ли, однако? А все равно! Аршин
пространства будет, - хе! Какой, однако же, конец! Неужели конец? Скажу я
им иль не скажу? Э... черт! Да и устал я: где-нибудь лечь или сесть
поскорей! Всего стыднее, что очень уж глупо. Да и наплевать на это. Фу,
какие глупости в голову приходят..."
она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился,
подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, - может
быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и
выиграть время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг, как будто кто шепнул ему
что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у того дома, у самых
ворот. С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
прошел всю подворотню, потом в первый вход справа и стал подниматься по
знакомой лестнице, в четвертый этаж. На узенькой и крутой лестнице было
очень темно. Он останавливался на каждой площадке и осматривался с
любопытством. На площадке первого этажа в окне была совсем выставлена рама:
"Этого тогда не было", подумал он. Вот и квартира второго этажа, где
работали Николашка и Митька: "Заперта; и дверь окрашена заново; отдается,
значит, внаем". Вот и третий этаж... и четвертый... "Здесь!" Недоумение
взяло его: дверь в эту квартиру была отворена настежь, там были люди,
слышны были голоса; он этого никак не ожидал. Поколебавшись немного, он
Василенко Иван
Роллинс Джеймс
Громыко Ольга
Володихин Дмитрий
Каменистый Артем
Плотников Александр