Чтение 42–й страницы книги ~Черный тюльпан~

пытка, я питаюсь только хлебом, а чем хуже хлеб на твой вкус, Грифус,
тем вкуснее он для меня.

- Тем он вкуснее для тебя?

- Да.

- Почему?

- О, это очень просто.

- Тогда скажи: почему?

- Охотно; я знаю, что, давая мне скверный хлеб, ты этим хочешь заста-
вить страдать меня.

- Да, действительно, я даю его не для того, чтобы доставить тебе удо-
вольствие, негодяй!

- Ну, что же, как тебе известно, я колдун, и я превращаю твой сквер-
ный хлеб в самый лучший, который доставляет мне удовольствие больше вся-
кого пряника Таким образом я ощущаю двойную радость: во-первых, от того,
что я ем хлеб по своему вкусу, во-вторых, оттого, что привожу тебя в
ярость.

Грифус проревел от бешенства.

- Ах, так ты, значит, сознаешься, что ты колдун?

- Черт побери, конечно, я колдун Я об этом только не говорю при лю-
дях, потому что это может привести меня на костер, но, когда мы только
вдвоем, почему бы мне не признаться тебе в этом?

- Хорошо, хорошо, хорошо, - ответил Грифус: - но если колдун превра-
щает черный хлеб в белый, то не умирает ли этот колдун с голоду, когда у
него совсем нет хлеба?

- Что, что? - спросил Корнелиус.

- А то, что я тебе совсем не буду приносить хлеба, и посмотрим, что
будет через неделю.

Корнелиус побледнел.

- И мы начнем это, - продолжал Грифус, - с сегодняшнего же дня. Раз
ты такой колдун, то превращай в хлеб обстановку своей камеры; что каса-
ется меня, то я буду ежедневно экономить те восемнадцать су, которые от-
пускают на твое содержание.

- Но ведь это же убийство? - закричал Корнелиус, вспылив при первом
приступе ужаса, который охватил его, когда он подумал о столь страшной
смерти.

- Ничего, - продолжал Грифус, поддразнивая его, - ничего, раз ты кол-
дун, ты, несмотря ни на что, останешься в живых.

Корнелиус опять перешел на свой насмешливый тон и, пожимая плечами,
сказал:

- Разве ты не видел, как я заставил дордрехтских голубей прилетать
сюда?

- Ну, так что же? - сказал Грифус.

- А то, что голуби - прекрасное блюдо Человек, который будет съедать
ежедневно по голубю, не умрет с голоду, как мне кажется.

- А огонь? - спросил Грифус.

- Огонь? Но ведь ты же знаешь, что я вошел в сделку с дьяволом. Неу-
жели ты думаешь, что дьявол оставит меня без огня?

- Каким бы здоровьем человек ни обладал, он все же не сможет питаться
одними голубями. Бывали и такие пари, но их всегда проигрывали.

- Ну, так что же, - сказал Корнелиус, - когда мне надоедят голуби, я
стану питаться рыбой из Вааля и Мааса.

Грифус широко раскрыл испуганные глаза.

- Я очень люблю рыбу, - продолжал Корнелиус, - ты мне ее никогда не
подаешь Но что же, я и воспользуюсь тем, что ты хочешь уморить меня го-
лодом, и полакомлюсь рыбой.

Грифус чуть было не упал в обморок от злости и страха.

Но он сдержал себя, сунул руку в карман и сказал:

- Раз ты меня вынуждаешь, так смотри же!

И он вынул из кармана нож и открыл его.

- А, нож, - сказал Корнелиус, становясь в оборонительную позу с пал-
кой в руках.

XXIX

В которой ван Берле, раньте чем покинуть Девештейн, сводит счеты с
Грифусом

И они оба стояли один момент неподвижно, один готовый нападать, дру-
гой - обороняться.

Но ввиду того, что это положение могло продолжаться бесконечно, Кор-
нелиус решил выпытать у своего противника причину его бешенства.

- Итак, чего же вы еще хотите? - спросил он.

- Я тебе скажу, чего я еще хочу, - ответил Грифус: - я хочу, чтобы ты
мне вернул мою дочь Розу.

- Вашу дочь? - воскликнул Корнелиус.

- Да, Розу, которую ты похитил у меня своими дьявольскими уловками.
Послушай, скажи, где она?

И Грифус принимал все более и более угрожающую позу.

- Розы нет в Левештейне! - опять воскликнул Корнелиус.

- Ты это прекрасно знаешь. Я тебя еще раз спрашиваю: вернешь ты мне
дочь?

- Ладно, - ответил Корнелиус: - ты расставляешь мне западню.

- В последний раз: ты скажешь мне, где моя дочь?

- Угадай сам, мерзавец, если ты этого не знаешь.

- Подожди, подожди, - рычал Грифус бледный, с перекошенным от охва-
тившего его безумия ртом. - А, ты ничего не хочешь сказать? Тогда я зас-
тавлю тебя говорить!

Он сделал шаг к Корнелиусу, показывая сверкавшее в его руках оружие.

- Ты видишь этот нож; я зарезал им более пятидесяти черных петухов и
так же, как я их зарезал, я зарежу их хозяина - дьявола; подожди, подож-
ди!

- Ах ты, подлец, - сказал Корнелиус, - ты действительно хочешь меня
зарезать?

- Я хочу вскрыть твое сердце, чтобы увидеть, куда ты прячешь мою
дочь.

И, произнося эти слова, Грифус, в охватившем его безумии, бросился на
Корнелиуса, который еле успел спрятаться за столом, чтобы избегнуть пер-
вого удара.

Грифус размахивал своим большим ножом, изрыгая угрозы.

Корнелиус сообразил, что если Грифусу до него нельзя достать рукой,
то вполне можно достать оружием. Пущенный в него нож мог свободно проле-
теть разделявшее их пространство и пронзить ему грудь; и он, не теряя
времени, со всего размаха ударил палкой по руке Грифуса, в которой зажат
был нож.

Нож упал на пол, и Корнелиус наступил на него ногой.

Затем, так как Грифус, возбужденный и болью от удара палкой и стыдом
от того, что его дважды обезоружили, решился, казалось, на беспощадную
борьбу, Корнелиус решился на крайние меры.

Он с героическим хладнокровием стал осыпать ударами своего тюремщика,
выбирая при каждом ударе место, на которое опустить дубину.

Грифус вскоре запросил пощады.

Но раньше, чем просить пощады, он кричал и кричал очень громко. Его
крики были услышаны и подняли на ноги всех служащих тюрьмы. Два ключаря,
один надзиратель и трое или четверо стражников внезапно появились и зас-
тали Корнелиуса на месте преступления - с палкой в руках и ножом под но-
гами.

При виде свидетелей его преступных действий, которым смягчающие обс-
тоятельства, как сейчас говорят, не были известны, Корнелиус почувство-
вал себя окончательно погибшим.

Действительно, все данные были против него.

Корнелиус в один миг был обезоружен, а Грифуса заботливо подняли с
пола и поддержали, так что он мог, рыча от злости, подсчитать ушибы, ко-
торые буграми вздулись на его плечах и спине.

Тут же на месте был составлен протокол о нанесении заключенным ударов
тюремщику. Протокол, подсказанный Грифусом, трудно было бы упрекнуть в
мягкости. Речь шла ни больше ни меньше, как о покушении на убийство тю-
ремщика с заранее обдуманным намерением и об открытом мятеже.

В то время, как составляли акт против Корнелиуса, два привратника
унесли избитого и стонущего Грифуса в его помещение, так как после дан-
ных им показаний присутствие его было уже излишне.

Схватившие Корнелиуса стражники посвятили его в правила и обычаи Ле-
вештейнэ, которые он, впрочем, и сам знал не хуже их, так как во время
его прибытия в тюрьму ему прочли эти правила, некоторые параграфы кото-
рых сильно врезались ему в память.

Стражники, между прочим, рассказали ему, как эти правила в 1668 году,
то есть пять лет тому назад, были применены к одному заключенному, по
имени Матиас, который совершил преступление гораздо менее тяжелое, чем
преступление Корнелиуса.

Матиас нашел, что его похлебка слишком горяча, и вылил ее на голову
начальнику стражи, который, после такого омовения, имел неприятность,
вытирая лицо, снять с него и часть кожи.

Спустя двенадцать часов Матиаса вывели из его камеры.

Затем его провели в тюремную контору, где отметили, что он выбыл из
Левештейна.

Затем его провели на площадь перед крепостью, откуда открывается чу-
десный вид на расстояние в одиннадцать лье.

Здесь ему связали руки.

Затем завязали глаза, велели прочитать три молитвы. Затем ему предло-
жили стать на колени, и левештейнские стражники, в количестве двенадцати
человек, по знаку сержанта, ловко всадили в его тело по одной пуле из