человека в дело не подошьешь...
упрекать, как пришлось автору этих строк.
Начальника экспедиции я видел ежедневно на диспетчерских совещаниях,
проходивших под его председательством. Руководство "Визе", начальники
антарктических станций и отрядов собирались в конференц-зале, а к десяти
часам из смежного с залом кабинета выходил Владислав Иосифович Гербович и
садился в свое кресло во главе стола. Замечаний опоздавшим он не делал, не
слушал их оправдательного лепета и лишь бросал на них мимолетный взгляд,
который нарушители дисциплины с приплатой обменяли бы на самую жестокую
выволочку.
неприступен. Казалось, он делает максимум возможного, чтобы подчеркнуть
грань, разделяющую простых участников экспедиции и ее полновластного
начальника. Правда, знавшие его люди говорили, что Гербович ни шагу не
ступит, чтобы снискать себе дешевую популярность, что раскроется он потом, в
деле, но для меня это было слабым утешением -- шло время, а о человеке,
возглавляющем экспедицию, я почти ничего не знал.
сорокадвухлетний человек, стройный, как только что выпущенный из училища
офицер. Широкие плечи, мощная грудь, мускулистые руки изобличают большую
физическую силу, -- пожалуй, начальник был самым сильным человеком в
экспедиции. Иссеченное полярными ветрами неулыбчатое лицо, твердые скулы
боксера, под прорезанным глубокими морщинами высоким лбом -- холодные, со
льдом светлые глаза. И неожиданно тихий, спокойный голос: когда начальник
говорил, воцарялась полная тишина, иначе ничего не услышишь.
пониманием отнесся к моей просьбе, но не дал ни единого шанса перевести
разговор на внеслужебные темы. Теперь-то я понимаю, что не только я к
начальнику, но и он ко мне присматривался, но тогда каждая встреча оставляла
осадок неудовлетворенности и, признаюсь, детской обиды: неужели, черт
возьми, он не находит во мне ничего интересного? Неужели он бесконечно далек
от всего, не имеющего отношения к дрейфующим и антарктическим станциям? И
есть ли вообще у него друзья?
Гербович спрашивал куда строже, чем с остальных подчиненных; узнал, что круг
его интересов широк и разнообразен, что у него есть своя, выработанная
годами точка зрения на взаимоотношения начальника с коллективом, начисто
исключающая всякую фамильярность и превыше всего ставящая уважение и
доверие, завоеванное в совместной работе; что сын сибирской крестьянки и
потомка бунтарей-поляков, сосланных царем "во глубину сибирских руд", он
унаследовал от родителей нетерпимость ко всему показному и несправедливому,
превосходный ум и железную волю, которую закалил годами дрейфа на станциях
"Северный полюс" и в трех антарктических экспедициях.
превратилась в глубочайшее уважение и личную привязанность.
абсолютно прохладными. Я приходил на диспетчерские совещания, слушал приказы
и выступления начальника, улыбался его остроумным шуткам, молча внимал
"разносам" по разным поводам и думал про себя, что первое впечатление, увы,
меня не обмануло.
поработали, а потом поставили на электроплитку чайник, заварили крепчайшего
чаю и впервые разговорились. В дальнейшем наши чаепития стали традиционными;
Владислав Иосифович оказался блестящим рассказчиком, и единственное, о чем я
жалею, так это о том, что не записывал его рассказы на магнитофон. И еще о
том, что он мало говорил о себе. Но отдельные фрагменты из его биографии я
узнал и записал две истории.
спокойной жизни.
поколению советских мальчишек тридцатых годов, которые почти поголовно
мечтали стать полярниками и летчиками, потому что главными героями этого
поколения были челюскинцы и папанинцы, Чкалов и Громов.
учиться в Ленинград, В первые и голодные послевоенные годы он жил на
стипендию, большую часть которой отсылал матери. Питался хлебом, морковкой
и, для украшения жизни, покупал сто граммов конфет в день. В свободные часы
подрабатывал на очистке подвалов, разгрузках, рубил по шесть кубометров дров
в день и еще ухитрялся заниматься самбо. Был истопником, электромонтером,
грузчиком. Овладел специальностями водителя всех видов полярного транспорта,
взрывника, водолаза-аквалангиста, ледового разведчика -- последовательно
готовил себя к работе в высоких широтах. Несколько лет службы на Северном
флоте -- и демобилизованный морской офицер Владислав Гербович подошел к
порогу Института Арктики и Антарктики. Подошел, отчаянно волнуясь: ради
этого мгновения он отказался от военной карьеры, поломал сложившийся уклад
жизни и фактически начал ее с самого начала.
начальник отдела кадров Журавлев, крестный отец многих ныне известных
полярников.
года. Пойдете?
Двойная нагрузка -- он был одновременно метеорологом и начальником
аэрометеоотряда -- потребовала такой отдачи, что спать удавалось лишь по
два-три часа в сутки. Много тяжелых испытаний перенес он во время этого
дрейфа, именно тогда он закалил свой характер полярника и окончательно
убедился в том, что дорогу выбрал правильно.
с Гербовичем, я услышал както одну удивительную историю. Я попросил
Владислава Иосифовича рассказать ее подробнее.
он сталкивался о людьми, которые сделали все возможное, чтобы собака
перестала уважать человека. Профессор был очень сильным, но нелюдимым псом,
гладить себя он не позволял: наверное, помнил, как ласкающая рука неожиданно
больно его ударила. И лишь к метеорологу Гербовичу он привязался -- быть
может, впервые в своей не очень веселой жизни. Он ходил с ним на
метеоплощадку, сопровождал во всех прогулках по лагерю, спал в тамбуре его
домика и ревновал ко всем посягавшим на время и внимание хозяина.
пытался с ним сблизиться: все знали, что этот странный пес не только не
принимает ласки, но и может укусить. Летчиков, которые бывали на станции,
Гербович ставил об этом в известность и просил не обращать внимания на
Профессора. Но один летчик пропустил предостережения мимо ушей. Он слишком
настойчиво пытался добиться расположения строптивой собаки, и Профессор
рванул его еа руку.
что пес никого не тронет, если его оставят в покое, но начальник стоял на
своем -- он не любил отменять приказы.
действительно ли им была произнесена такая фраза. -- Сознаю, что не имел
права этого говорить, но что было -- то было. Я сказал: "Если кто пристрелит
собаку -- я пристрелю его".
и был бы по-своему прав. Но, к чести начальника, он понял, что есть в жизни
такие случаи, когда лучше всего не идти напролом. И больше не настаивал на
том, чтобы убить Профессора, но приказал его вывезти. Этого приказа Гербович
ослушаться не мог. Он добился главного: Профессор остался жить. Пес убегал,
никому не давался, и Гербович вынужден был сам погрузить его в самолет и
отправить на станцию Нагурского, на Землю Франца-Иосифа.
рассказали, что на станции Нагурского появилась какая-то одичавшая собака.
Людям она не дается, бродит вокруг лагеря и питается отбросами, даже на
камбуз ее не заманишь. Все махнули на нее рукой, пусть живет одна, раз так
хочет.
найти Профессора и увезти его в Ленинград. И по окончании дрейфа Гербович
попал на станцию Нагурского. Ему подтвердили: да, такая собака здесь есть,
но лучше с ней не связываться, она совершенно дикая и может искусать.
Гербович бросился искать пса, стал окликать его -- и вдруг из-за сугроба к
нему с неистовым визгом бросился на грудь до невозможности исхудалый и
грязный Профессор.
боялись едва ли не больше медведей, оказалась нежнее заласканного щенка. А
Профессор совсем потерялся от счастья. Он ни на шаг не отходил от хозяина,
Белоусов Валерий
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Курылев Олег
Шилова Юлия